В столице 18 октября начался 13-й фестиваль "Новый Европейский Театр", который открылся спектаклем Оскараса Коршуноваса "На дне". Фестиваль интересен тем, что ежегодно открывает новые имена на отечественной театральной сцене. О программе и теме NET, театральных экспериментах и отношениях современного искусства с властью "Лента.ру" побеседовала с арт-директором фестиваля Романом Должанским.
"Лента.ру": Расскажите, есть ли у нынешнего "Нового Европейского Театра" главная тема? Что в этом году объединяет участников?
Роман Должанский: Вообще темы у фестиваля появились недавно, потому что раньше нам казалось, что драматургия выстраивается изнутри. У зрителя была возможность самостоятельно выбрать тему, найти что-то, по его мнению, объединяющее спектакли. Фестиваль, хотя и называется "Новый Европейский Театр", уже немолодой, у него сложилась своя публика, которая вне зависимости от того, что ей предлагают кураторы, имеет свое представление о NET. Ведь впечатления складываются не только из того, что ты видишь здесь и сейчас, они формируются годами.
Поэтому в "тематичности" мне всегда виделась некоторая искусственность, навязчивость, не имеющая никакого отношения к реальному восприятию зрителей. В последние годы благодаря социальным сетям сильно изменились взаимоотношения театра и публики. Если раньше существовали только некий объект - театр - и его отражение в критике, а зритель оставался безмолвным, то сейчас публика заговорила. Сейчас можно исследовать мнение зрителя, который воспринимает театр иначе. Многие вообще выбирают театр по принципу шаговой доступности от работы, и придумывать какие-то концепции иногда кажется бессмысленным.
Но потом мы действительно стали придумывать общие темы. Может быть, не столько для зрителей, сколько для себя. Иногда они могут быть более жесткими, иногда менее. В прошлом году был довольно жесткий принцип отбора: все спектакли были поставлены режиссерами в других странах. То есть исследовалось взаимопроникновение культур и театров: что приобретается, а что теряется при встрече режиссера с актерами другой страны. В этом году такого жесткого принципа нет, есть некая тема - ее название "После Годо". Хотя самой пьесы "В ожидании Годо" в программе фестиваля нет, у нас есть спектакль Оскараса Коршуноваса "На дне", который режиссер ставил, как нам показалось, с ощущением "после Годо". Стоит напомнить, что речь идет о пьесе Беккета "В ожидании Годо", много определившей в драматургии и театре XX века. Персонажи Беккета ждут некоего Годо, то есть Бога, который никогда не придет. Но они живут верой в то, что он все-таки появится. Спектакль Оскараса Коршуноваса "На дне" поставлен о людях, которые уже знают, что Годо приходил и ушел, а они его не заметили. Они это осознают и учатся жить без надежды, можно сказать, без Бога. Кому как больше нравится.
То есть в этом году вы отталкивались от одного спектакля, который сформировал идею всего фестиваля?
Да, один спектакль дал толчок, и с него начинается фестиваль. Но это не значит, что в других постановках герои рассуждают о "смерти Бога" и жизни без него. "После Годо" – общее ощущение, заданное первым спектаклем. Все остальные спектакли чрезвычайно разные, они поставлены в разных жанрах совершенно разными людьми, в разных странах и разных эстетиках.
Что касается самой программы, то она построена по вполне традиционным для фестиваля принципам, а именно - в ней соединяются имена, уже знакомые зрителю, с совершенно новыми. Опыт показывает, что зрители устают от одних и тех же режиссеров, но им нужны опорные точки. Поэтому знакомое и незнакомое всегда поддерживают друг друга.
Какие режиссеры на этом фестивале станут для публики такими опорными точками?
На самом деле каждый спектакль фестиваля - опорная точка. Если же говорить об известных именах, то это, конечно, Коршуновас и Йо Стромгрен (норвежский хореограф и режиссер, который ставит спектакли на пересечении драматического театра, физического театра, современного танца, клоунады). Он уже представлял у нас дважды спектакли, но они были, так сказать, женскими: в каждом три женских персонажа. Тема, которую он исследует - это закрытые человеческие сообщества. Были госпиталь и монастырь, теперь спектакль называется "Общество", и действуют в нем трое мужчин.
И, конечно, Виктор Бодо, который, по свежим следам прошлогоднего успеха, будет закрывать фестиваль. В прошлом году Бодо впервые приехал в Россию и сразу получил "Золотую маску", потому что спектакль "Час, когда мы ничего не знали друг о друге", как мне кажется, показал способ соединить интеллектуальный и развлекательный театр; как можно делать, с одной стороны, шоу, доступное всем, а с другой - говорить о каких-то сущностных вещах современного мира. Поэтому мы решили привезти его опять, но с совершенно другим по эстетике спектаклем. Это режиссер, который очень хорошо умеет меняться, что свидетельствует о таланте. Спектакль называется The Diceman - мы решили оставить английское название из-за его многозначности: это человек, который выбрасывает игральные кости, крупье. Но если знать содержание спектакля, то понимаешь, что в слове заложен больший смысл, нежели просто ведущий игры.
Француз Пьерик Сорен находится, так сказать, между знакомыми и незнакомыми именами. Его совершенно не знает театральная аудитория, но тем, кто занимается современным искусством, его имя хорошо знакомо. Четыре года назад в Москве в рамках биеннале современного искусства проходила его выставка, которая произвела фурор.
Вообще, хочется перемешивать аудиторию, приводить в театр не только тех, кто покорно путешествует от одного академического театра до другого, но и зрителя, который смотрит на искусство шире и понимает, что разные жанры подпитывают друг друга.
Какие режиссеры выступят на NET впервые? Кого вы планируете открыть в этот раз?
Два имени, на которые я бы хотел обратить особое внимание - это Иво ван Хове и Родриго Гарсиа. Ван Хове, на мой взгляд, сейчас является одним из лидеров европейского театрального процесса, поскольку он всерьез анализирует то, что сегодня происходит с европейским обществом. А изменения значительные - в способах взаимоотношений между людьми, в их отношении к чужим, к своему будущему и прошлому. И вот этот режиссер очень чутко и нервно реагирует на все изменения и отражает их художественными средствами. Когда говоришь об исследовании общества, то сразу представляется "Театр.doc", документальный театр, часто маргинальный.
Социальный театр Ван Хове работает довольно традиционными средствами, он все строит на работе с актерами. Он воспитал одну из лучших трупп Европы за последнее время - "Тонелгруп Амстердам". Мне кажется, он успешно сочетает принцип старого доброго театра с открытостью и чуткостью к окружающему миру. И неслучайно он взялся за пьесу "Дети солнца" по Горькому, где человек пытается услышать то, что происходит в мире вокруг него, но не слышит. Как он обретает и теряет идеалы, как хочет жить отдельно от социума, но социум сам врывается к нему. Это вопросы, которые когда-то поставил сам Горький, но потом его пьеса была забыта, и вернулась она на сцену только несколько лет назад. Особенно интересно, что она стала чрезвычайно популярна в Европе в последние сезоны. То есть те "тектонические" сдвиги, которые произошли в европейском обществе, обратили взор чутких и тонко чувствующих людей к Горькому, в том числе, к этой пьесе. Это не случайно.
И второй режиссер, совершенно другой, - это Родриго Гарсиа. Его театр - провокационный; он не имеет никакого отношения к жизни человеческого духа. Он скорее будет показывать на сцене жизнь человеческого тела, но все равно выходя на общечеловеческие проблемы. Это театр агрессивный, который заставляет человека, чтобы разбудить его мысль, раздражиться и даже злиться. Режиссер говорит о современных проблемах: о жестокости, о крушении идеалов, об обществе, о том, что чувствуют люди. Зрителю нужно понять, что кроется за внешними раздражителями - за бесстыдным текстом и бесстыдным, с точки зрения общепринятых норм, поведением на сцене. В таком театре люди воспринимают сцену как место, где можно больше, чем в жизни. Многие же зрители воспринимают театр, наоборот, как место, где можно меньше, потому что им кажется, что в жизни и так слишком много чего дозволено. Поэтому они приходят в театр , считая, что это пространство меньшей свободы. Я думаю, что они глубоко ошибаются, обкрадывают себя и наносят огромный вред искусству. Им лучше бы сидеть дома. С такими зрителями у меня непримиримый конфликт, потому что я уверен, что театр - это место большей свободы.
Кого из наших молодых режиссеров вы бы назвали свободным на сцене?
Есть такие. Я думаю, Филипп Григорьян - один из таких.
Сейчас очень много экспериментов с разными жанрами и медиа - например, видео и балет на одной сцене. Но при этом есть ощущение, что такого рода постановки трудно и сложно постигаются зрителем. Получается какое-то несовпадение.
Несовпадение может быть всегда и во всем. Фестивали для того и придуманы, чтобы просвещать и, так сказать, улучшать качество почвы. Понимаете, самое главное все равно - то, что происходит в нашем театре, то, что взращивается здесь. Но для того, чтобы оно цвело, жило разнообразно и интересно, почва должна быть плодоносящей, а не сухой и мертвой. Поэтому фестивали в каком-то смысле - это способ полива и удобрения. Фестивали делаются для публики, актеров, режиссеров, но каком-то смысле - даже для тех, кто не знает о существовании фестивалей. Потому что у режиссера, посмотревшего какой-то спектакль, меняется сознание, собственные установки, и потом эти изменения отражаются в его творчестве. Фестиваль меняет и сознание критика. Очень важно умение встретиться с чем-то новым, чужим, неизвестным.
А как вам кажется, насколько фестивальная публика готова к чему-то новому? Она легко воспринимает сложные эксперименты?
Вы знаете, по-разному. Во-первых, нашему фестивалю уже немало лет, и многих зрителей я знаю просто в лицо. Они приходят из года в год, и я думаю, что они, по крайней мере, любопытны и открыты. Есть люди, которые попадают сюда случайно. Вообще в десятимиллионном городе любое зрелище найдет тысячу зрителей. Вопрос в другом: каждый спектакль идет всего два-три раза, поэтому времени на то, чтобы спектакль и зрители нашли друг друга, очень мало. В реальной театральной практике репертуарного театра я много раз сталкивался с тем, что зритель и спектакль не сразу находили друг друга. На премьере иногда очевиден конфликт зала и сцены, но потом проходит время, и постановка находит свою публику.
А вы можете привести пример такой перемены?
Могу. Вот близкий мне пример - спектакль "Киллер Джо" Театра наций. На премьере было очевидно, что публика ожидала чего-то другого, у многих зрителей произошел конфликт с самим материалом, как принято считать, большинству наших зрителей чуждым. Прошло полгода, и я понял, что спектакль и зрители словно нашли друг друга, публика знает, на что идет... Конфликт зрителя и сцены в принципе возможен, главное, чтобы он не был бессмысленным. Плохо бездумное отторжение, когда человек смотрит, извините, бараном, и через пять минут у него появляется желание просто встать и уйти. Человек ошибся адресом. Значит, информация была неправильной.
Вот если говорить о контакте сцены и зрителя, как вам кажется, насколько успешны в этом контексте интернет-трансляции? Оперу вот транслируют.
Хорошо, что показывают оперу: не все могут купить билет за 100 евро. Трансляция в интернете необходима тем, кто не имеет возможности посмотреть вживую - от недостатка времени или средств. Это дополнительная возможность, но ни в коем случае не магистральный путь развития. Театр остается единственным местом, где происходит обмен живой энергией между людьми.
Театр – это всегда коммуникация: режиссера с актерами, спектакля со зрителем, а есть еще отношения власти и искусства. Как вы думаете, способствует ли наша власть его свободе? Как она в принципе общается с современным искусством?
Как говорил один остроумный человек, у власти надо просить деньги на современное искусство, но самое это современное искусство ей не показывать. Когда человек приходит в театр в качестве представителей власти, это сама по себе ложная ситуация. В театре все как в бане: перед искусством все должны быть голые. В театре люди должны находить новые способы коммуникации, а не воспроизводить свои повседневные отношения. Правда, это в идеале. А реальность дурна.
Деньги просить - уже несвобода. Вечно просящий художник оказывается в состоянии невероятного унижения или зависимости.
Самая большая опасность заключается в том, что власть, которая нанята обществом, все больше и больше хочет спихнуть с себя обязанность содержать искусство. Искусство - это повинность общества, которая добровольно берется на себя. И от власти нужно требовать содержать искусство. А поскольку в нашей стране нет нормального общества, то получается, что и требовать с власти некому. А безнадзорная и беззаконная власть не понимает, зачем содержать искусство, если оно не приносит никакой прибыли. Чиновники пытаются придумать, как бы вынудить людей искусства самих себя содержать.
Скажите, а есть ли какие-то еще фестивали, близкие NET по духу?
Я бы сказал, "Балтийский дом" в Петербурге. Фестиваль - как человек, у него есть какие-то черты, привычки, друзья и так далее. Может быть, внешне мы не очень похожи, но если посмотреть программы, сравнить их, то станет понятно: мы часто пересекаемся и порой даже конкурируем. Однако это та конкуренция, которая очень плодотворна.
Как родился ваш фестиваль, и каким он был в самом начале?
Поначалу это была безумная инициатива тогда еще молодых людей. Не было ни структуры, ни денег, ни государственной поддержки. Группа каких-то ошпаренных идеей людей бегала по городу и пытались создать фестиваль. Потом компания распалась, идея и название валялись на земле, но мы с Мариной Давыдовой их подняли и стали выстраивать структуру. И тут огромная заслуга директора фестиваля - Евгении Шерменевой, без которой бы ничего не было. Она смогла создать структуру, организацию, эффективно работающую и даже помогающую другим фестивалям. А как рождается фестиваль... Когда вы видите что-то хорошее, вы же хотите этим поделиться с теми людьми, к которым вы хорошо относитесь. С родными, близкими, друзьями, коллегами, даже просто встречными. Если вы нормальный человек, то вы хорошо относитесь к тем, кто рядом с вами. Фестиваль рождается именно из желания поделиться тем, что тебе понравилось.