В Москве 6 июня открывается Beat Film Festival — фестиваль документального кино о музыке и не только. В его программу войдут более 20 фильмов из США, Великобритании, Бразилии, Дании, Швеции и России. Вдобавок к основной программе на фестивале пройдет ретроспектива английского режиссера Джулиена Темпла. Одним из центральных событий фестиваля станет российская премьера последней работы Темпла «Лондон — современный Вавилон», снятой к Олимпийским играм 2012 года. Кроме того, будет представлен и первый полнометражный (и самый знаменитый) фильм Джулиена Темпла — «Великое рок-н-рольное надувательство» (1980) о группе The Sex Pistols. Среди других фильмов ретроспективы — «Город нефти» про группу Dr Feelgood и истоки британского панка, «Джо Страммер: будущее неизвестно» про фронтмена The Clash и «Гластонбери», снятый к 30-летию главного британского фестиваля.
В фильмографии Джулиена Темпла около 30 картин, большая часть которых посвящена британскому року, но с тем же успехом он снимал ленты о классической музыке и о литературе. С режиссером, рассказывающим в своих фильмах о прошлом, «Лента.ру» поговорила о будущем — документалистики, музыки и способа мыслить.
Как снять хороший документальный фильм о музыке?
Конечно, не слишком оригинальный совет — для этого надо много работать. А в первую очередь нужно огромное желание рассказать историю, испытывать в некотором роде страсть к тому музыканту и той музыке, про которую снимаешь. При этом бессмысленно делать кино непосредственно о музыке — я и сам снимаю скорее о том, откуда она приходит и что за люди ее делают. И, так или иначе, ты всегда начинаешь с желания сделать что-то, чего не было раньше.
Вообще, я склонен думать, что главное при создании документального фильма — не ударяться в планирование, не расписывать покадрово будущую картину у себя в голове. Если ты просто сядешь и продумаешь все от начала и до конца, истории в процессе создания фильма у тебя не получится, потому что сюжет всегда идет от фактов. Нельзя просто взять и написать эссе, а потом подставить к нему картинки. Но если ты позволишь кадрам, музыке и людям удивлять тебя, самим подсказывать тебе, как их использовать, тогда получится что-то по-настоящему хорошее. В этом случае ты не будешь знать в начале, куда ты придешь в конце, что делает документальный фильм чрезвычайно похожим на жизнь, не так ли?
А как создавался «Лондон — современный Вавилон»?
У меня появилась идея создать несколько фильмов о городах, о том, что за музыку делают в разных человеческих муравейниках. Я сделал кино о Детройте, а сейчас снимаю про Рио-де-Жанейро, еще один мировой центр музыки. Что же до Лондона, то это мой город, давший миру музыку, на которой я вырос сам. Я хотел рассказать личную историю восприятия этого города и того, как он менялся, через музыку, которую я слушал, как и все. И история Лондона — моя история, вот поэтому этот фильм я считаю особенным. Впрочем, дальше мне предстоит еще более интересный опыт: я хочу снять подобные фильмы о Гаване, Нью-Йорке, Тихуане и, наверное, Неаполе. Музыка — это очень интересный способ рассказать историю места.
Эти города привлекают вас так же, как ваши герои — Страммер, Sex Pistols, Тупак Шакур?
Не совсем, все же городская история — немного иная. Рассказывая ее, я как бы проживаю историю самого города. Моих героев я показываю немного иначе, стараясь оставаться на одной волне со слушателями, с теми, кто считает этих артистов особенными, легендами, Героями с большой буквы. Я постоянно думаю о них как о персонажах эпоса. Мне кажется, это особенно важно сейчас, когда музыкантов фактически перестали воспринимать как героев.
Сейчас документальное кино о музыке — куда более мощный способ донести эстетический и эпический заряд до слушателя, чем видеоклипы, которых я тоже снял немало, даже если учитывать популяризаторскую роль, которую клипы выполняли еще лет двадцать назад. Когда появился жанр видеоклипа, мне он очень нравился, он давал музыканту возможность сделать собственное уникальное эстетическое заявление, однако затем клипы стаи больше походить на рекламу. А фильм дает возможность изложить особенности твоего личного восприятия артиста, твою личную правду о нем, что сближает режиссера со слушателем, восприятие которого может отличаться, но оно будет таким же личным. Я думаю, у жанра фильма о музыке большое будущее — вообще, на документальное кино ходит все больше людей, и его делает все большее число классных профессионалов.
А чем, по-вашему, может быть вызван растущий интерес к документалистике?
Если говорить о музыкальном кино, то дело опять-таки в клипах. Люди хотят красивой истории об артисте, но не той, что для него снимает лейбл за баснословные деньги. Зритель надеется узнать о времени и о месте, в которых появилась музыка, о том, что стало для нее ее строительным материалом. Но при этом главным фактором, безусловно, остается подсознательное желание рок-фаната относиться к предмету своего обожания как к богу, кумиру. Это очень глубокое, почти религиозное переживание. И если сам режиссер понимает своего героя соответственно, он может восстановить удивительную связь между ним и зрителем-слушателем, связь такого рода, которая не появится ни на концерте, ни при прослушивании альбома, ни благодаря книге. Слово «религия» ведь и происходит от слова «связь».
При этом документальный фильм предоставляет зрителю простор, чтобы оформить эту связь самостоятельно. Я очень люблю панк-рок, саму его идею именно за то, что он учил людей действовать самостоятельно, не позволять другим вкладывать вам в голову их мысли.
Не та же идея объясняет растущую популярность документалистики в целом, принимая в расчет кризис идей, поразивший создателей коммерческого художественного кино?
Отчасти это верно, хотя я бы не стал противопоставлять эти ветви кинематографа. В конце концов, документальное кино также может содержать художественный вымысел, не говоря о том, что изложение фактов в любом случае зависит от личного восприятия режиссера. Но в целом с документальным кино возникает парадоксальная ситуация: в его мире зритель чувствует себя свободнее, чем в полностью вымышленном, несмотря на то что в кино рассказывается об уже свершившихся действительных событиях.
Надо сказать, что и для создателя чувство этой свободы так же важно. Я вот, к примеру, очень ценю малый бюджет документального кино, позволяющий, как ни странно, развернуться. Как и ограниченный размер команды. Компактность дает сплоченность, которую труднее получить, когда работаешь над художественным кино. Нон-фикшн можно делать с командой из четырех человек, а художественный фильм, конечно, так не снимешь.
С чего началась ваша карьера в документалистике? Вы же не кинематографист по образованию. Неужели вы в один прекрасный день проснулись с утра и сказали себе «Так, я хочу снимать про музыку»?
Да у меня и выбора особого не было. По окончании колледжа я захотел делать кино, но никто, конечно, не давал мне денег на художественный фильм. Пришлось выкручиваться таким образом. В какой-то мере мне повезло — в 1970-х, кода появились Sex Pistols, у меня не было ни пенни, но вместо денег я обладал огромным желанием снимать картины. Я занимался тем, что по ночам записывал телевизионные передачи с участием панк-музыкантов, а потом монтировал. И так я выучился работе с материалом, с кадрами, заставляя их работать вместе, выработал свой панк-стиль повествования благодаря, в первую очередь, конечно, музыке.
Кого вы назвали бы своим учителем?
Я думаю, в первую очередь, это был Малкольм Макларен, благодаря которому я прочувствовал панк-эстетику и создал свой самый известный фильм — «Sex Pistols: Великое рок-н-ролльное надувательство». Если говорить об учителе в кинематографии, то им был Жан Виго, французский режиссер-анархист, умерший в 1934 году, не дожив до тридцатилетия. Во многом его идеи поэтического реализма сформировали мою эстетическую парадигму. (В 1998 году Темпл снял картину «Виго: страсть к жизни», посвященную жизни и творчеству француза — прим. «Ленты.ру»)
А ученики у вас есть?
Я слышал, что в 2000-х на «Би-Би-Си» продюсеры, давая задание режиссерам, говорили, что хотят, чтобы было «как у Темпла». Так что «Би-Би-Си» — мой ученик. Это забавно, если учесть, что начинал я с компоновки телекадров.
Помимо городов, какие следующие герои будут у ваших фильмов?
Ну, я надеюсь снять еще один фильм о The Kinks. Веду переговоры с ребятами из Alabama 3 и на данный момент почти доснял фильм о Марвине Гэе, но у меня кончились деньги.
Вы снимаете кино и про панк-рок, и про классическую музыку. Не возникает ли трудностей с переключением туда-обратно?
Нет — Сид Вишес, Элизабет Тейлор и, скажем, Джонатан Миллс для меня одинаково интересны. Я вырос как режиссер, да и как личность, в панк-среде, и, конечно, классическая музыка была чем-то, против чего я должен был восставать — и восставал. Но это никогда не значило, что она мне не по душе, что я ее ненавижу или презираю. В любом случае в центре повествования всегда стоят личности, а художнику нужно всегда делать то, чего от него ждут в последнюю очередь.
Вы можете сказать что-то подобное о современных музыкантах?
Я не стал бы всех грести под одну гребенку, но то, что сейчас мы слишком застряли в прошлом, — это факт. Современные дети слушают то же, что слушают их отцы и деды (я даже не говорю о нынешних заимствованиях из старой музыки) — ситуация, немыслимая в то время, когда рос я. В то время мы слушали современных нам артистов. И эта зависимость от прошлого на сегодняшний день является главной болезнью поп-музыки. Пораженные тенью 1960-х и 1970-х, люди словно боятся делать новое, почти любая композиция создается с оглядкой на это время. Я не боюсь утверждать, что этот порочный круг можно разорвать, хотя я также думаю, что это можно сделать и не в музыке вовсе. Та социальная энергия, которая ранее выплескивалась в роке, возможно, найдет выход в других средствах выражения. У меня очень большие надежды на интернет, мне кажется, он позволит сделать новый качественный прорыв в культуре — предпосылки к этому уже имеются. Поп-музыка будет лишь частью этого прорывного усилия, так как, возможно (я не берусь говорить здесь наверняка), она и впрямь изжила способность к самовоскрешению.
Смысл 1960-х был даже не в том, что музыка, созданная в то время, была так уж хороша. Просто ее создавали впервые в истории человечества. То же можно сказать и про 1970-е. И сейчас, когда музыкант копирует старые образцы, возможно, в чем-то даже превосходя «учителей», все равно возникает энергетическая лакуна, которую слушатель неизбежно заметит. Потому что старые музыканты были, по сути, элементами цепи, замкнутой на них, они проводили «энергию», накопившуюся в обществе, обратно в социум.
А разве дело было не в харизме?
Наоборот, эти артисты считаются харизматичными как раз потому, что они делали что-то впервые — это и является определением слова «харизма». Музыканты тех героических лет приобрели культовый статус не столько из-за того, как они вели себя, выглядели на сцене или какую интонацию сообщали песням, сколько — и это первопричина — из-за испытываемого ими ощущения, что они — пионеры. Страх, смелость и безоглядная решимость. А сейчас — «все уже было в Симпсонах». Взять вот Daft Punk к примеру: они даже не пытаются заявить что-то новое, отличное от сделанного сорок лет назад группой Kraftwerk — я утрирую, конечно, но лишь отчасти.
Но Daft Punk как раз и отказываются делать какое-то заявление, как классические поп-звезды. Они даже лица начали скрывать, испытывая своего рода отвращение к самому институту «звездности».
Все так, проблема в том, что и в этой художественной тактике нет ничего нового. Музыка должна быть чем-то большим... чем музыка — а тут этому чему-то большему ставят плотину. Я не говорю, что музыка Daft Punk плоха — но она не так хороша, как если бы ее сделали в качестве нового заявления. В большей же степени эта беда касается гитарной поп-музыки. Молодым парням не следует желать стать такими же, как Джо Страммер или Сид Вишес, тем более прокручивать одно и то же.
Вы сняли бы фильм о русском музыканте?
Да, безусловно. У русских есть несколько взаимонепересекающихся музыкальных традиций. Я бы с большим удовольствием снял что-то про триумф российской классической школы в середине-конце XIX века, затем — про Шостаковича в XX веке. При этом ваша поп-музыка тоже дает простор для творчества кинематографиста. Она, как и классика, моложе западной, она свежее, и она чрезвычайно самобытна. Правда, я толком никого из вашего андеграунда не знаю, разве что Pussy Riot.
Ваш фильм «Лондон — современный Вавилон» был снят к Олимпиаде 2012 года. Церемонии открытия и закрытия были завязаны на демонстрацию патриотических чувств через британскую музыку...
Да будет вам! Какой патриотизм! Дело было не в этом. Просто музыка — это действительно лучшее, что было создано в Великобритании за последние полвека. И Дэнни Бойл, ставивший церемонии, сделал все правильно, то есть показал лучшее. Никакой национальной гордости в этом, я думаю, искать не стоит.
Я к тому, что в 2014 году зимняя Олимпиада пройдет в России. На чем, по-вашему, должна строиться церемония? Что бы вы посоветовали?
Смотреть вперед. Всегда смотреть в направлении нового. Каждый из нас умрет после того, как родился, а не до этого, правда? Мы проживаем нашу жизнь в сторону будущего, так что я посоветовал бы вам не цепляться за прошлое — в любом отношении.
Ретроспектива Джулиена Темпла пройдет в Центре документального кино с 6 по 11 июня 2013 года при поддержке Британского совета.