Критик, спецкор ИД «Коммерсантъ» Григорий Ревзин выпустил книгу «Русская архитектура рубежа XX–XXI вв.» Издатели описывают ее как «подведение неутешительных итогов прошедшего двадцатилетия, которые автор связывает с предпринятой постсоветской архитектурой попыткой решить нерешаемые проблемы идеологии нового общества — его стремлением войти в западную цивилизацию и отделить себя от советского исторического и культурного опыта». За академическим названием кроется подведение и личных итогов осмысления архитектуры постсоветской России — Ревзин републикует свои старые статьи, из сегодняшнего дня комментируя свои прежние взгляды и заявления. С любезного разрешения «Нового издательства» «Лента.ру» публикует начало второй главы книги, которая называется «Лужковский стиль».
Лужковский стиль был постоянным объектом неудовольствия со стороны и архитекторов, и критиков, и мои статьи в этом смысле не исключение. Однако, оглядываясь сегодня на то, что было сделано в рамках этого стиля, поражаешься масштабу явления. Лужковский стиль встает в ряд с брежневским, хрущевским и сталинским — мы имеем дело со столь же сильной трансформацией города. В 1990-е годы основным трендом развития государства являлась феодализация: Москва стала Московским княжеством, и глава этого княжества уравнялся во влиянии на город с главой империи.
Термин «лужковский стиль» был негативным синонимом к «московскому стилю»: мэрия и Москомархитектуры утверждали, что новое лужковское строительство соответствует духу Москвы, ее историческим традициям, и это московский стиль, критики возражали, что у Москвы нет никакого стиля, речь идет о навязывании городу неразвитых вкусов Юрия Михайловича. Названия «лужковский-московский» представляют собой пару по оценочному принципу «плохой-хороший».
Происхождение термина «лужковский стиль» делает его значение столь же очевидным, сколь и расплывчатым. Границы стиля неясны, состав произведений меняется. Даже если оставить в стороне малосодержательные спекуляции о том, что стиль Москвы — это возникшее за 850 лет напластование разных стилей (См.: Лужков Ю. Что такое столичный архитектурный стиль // Лужков Ю. Тайна Гостиного двора. М., 2005.), и даже если назвать его историзмом, развивавшимся в бытность Юрия Лужкова мэром (1990–2000-е годы), все равно состав памятников московского стиля будет меняться.
Офисно-гостинично-культурный комплекс с конгресс-центром «Красные Холмы». 1998 год. Руководитель проекта Ю. П. Гнедовский. По замыслу автора комплекс должен напоминать архитектуру московских монастырей
Я думаю, будущий историк без сомнений и внутренних колебаний причислит к памятникам московского стиля постройки Михаила Филиппова, Михаила Белова, Сергея Ткаченко, московское нео-ар-деко — и будет прав. При этом некоторые из перечисленных архитекторов программно противостояли лужковскому стилю, и тот, кто резко не согласится с расширительным пониманием термина, будет прав не в меньшей степени.
Основу лужковского стиля составляли работы примерно 20 архитекторов, среди которых наиболее заметны Андрей Боков, Алексей Воронцов, Юрий Гнедовский, Владимир Колосницын, Александр Локтев, Андрей Меерсон, Михаил Посохин-младший, Сергей Ткаченко, Александр Трофимов. Их перечисление в одном ряду должно вызывать изумление: более разнородных по творческому опыту, взглядам, даже возрасту архитекторов подобрать сложно, большинство из них помимо произведений в лужковском стиле пытались делать что-то совсем другое.
«Триумф-Палас». 2006 год. Александр Трофимов, архитектурно-проектное бюро «Тромос». 2006 год. Самая яркая из попыток возродить сталинскую архитектуру в рамках лужковского стиля в итоге была осуществлена в рамках чисто коммерческой стратегии фирмы «Донстрой»
Но если поставить в ряд их постройки — театр Et Cetera, «Царев сад» на Софийской набережной, комплекс «Красные Холмы», новый «Военторг», здание Горбачев-фонда на Ленинградском шоссе, Внешторгбанк на Лесной улице, комплекс Школы оперного пения Галины Вишневской на Остоженке, дом «Патриарх», высотку «Дон-строя», — принадлежность этих зданий к одному ряду уже не вызовет особых сомнений. Это очевидно доказывает, что фигурой, собравшей московский стиль, был не архитектор, но городская власть — Юрий Михайлович Лужков.
Но как? Почему? Из чего? Какова была идея этого стиля? Честно сказать, это было непонятно. Больше того, стиль как-то даже ошарашивал своей абсурдностью и вызывающим несходством с любыми эстетическими нормами. Это был довольно редкий в истории случай, когда наиболее запомнившейся чертой стиля стала его несуразность. И по мере его развития, появления все новых объектов, потом перехода в коммерческую стадию он все равно воспринимался как нечто несообразное, как никому не нужные башенки и арочки, зачем-то приставленные к домам, которым они совсем не нужны.
Григорий Ревзин
Фото: Валерий Мельников / Коммерсантъ
В своих попытках понять лужковский стиль я начал с недоумения, и оно не покидало меня до самого конца. Приведу фрагмент из статьи «Сценарии русского историзма», написанной в 1999 году для журнала «Проект Россия».
...Нет, по-видимому, ни одного произведения лужковского стиля, что оставил по себе строительный бум, которое бы полагалось общественностью пристойным. Каждый конкретный историцистский дом воспринимался профессиональным сообществом как неудача в жанре от простодушной до изощренной гадости.
Разберем несколько примеров.
Центр Галины Вишневской на Остоженке (А. Ерохин, М. Посохин). Дом в два раза выше, чем должен быть (по сравнению с ПДП района Остоженка, выполненным мастерской А. Скокана). Уважение к контексту нулевое. По жанру — большой сталинский комплекс. Что само по себе характерно, поскольку демонстрирует серьезность заказа на историзм. Но в центральном корпусе мощь сталинского фасада пугает авторов, они вводят эркеры, измельчающие тему. Кроме того, обломы карнизов, цоколя, наличников прорисованы максимально непритязательным способом в стиле безымянной халтуры подрядчика, создававшего рядовой московский классицизм. Возникает средовая классика без героического пафоса. Что, в свою очередь, кажется авторам недостаточно торжественным, и они начинают странные игры с ордером.
Ресторан-клуб «Белый лебедь» на Чистых прудах. 1998 год. Перестройка ресторана «Ганг». Виктор Колосницын, мастерская № 6, «Моспроект-2»
Ресторан «Белый лебедь» на Чистых прудах (В. Колосницын, перестройка ресторана «Ганг»). Классическая тема — дворец над водоемом — предполагает изысканную, легкую композицию. Чем, собственно, и был ресторан «Ганг» работы Ю. Шевердяева — вещь очень стильная. Эта легкость показалась авторам недостаточно представительной. Возник мощный, крупный объем, перегораживающий пополам бульвар. В качестве такового он утерял контакт с водоемом, который превратился в неопрятную мелкую лужицу. Но пластика этого объема смутила авторов своей серьезностью, и они начали с ней бороться. Двумя путями — создали асимметричный фасад в абсолютно симметричной композиции бульвара и украсили его постмодернистским ордером, призванным продемонстрировать шутливость композиции. Иронию с представительностью совместили путем постановки шутливых капителей на колонны гигантского ордера. Тяжеловесней шутки не придумаешь.
Обложка книги Григория Ревзина «Русская архитектура рубежа XX — XXI вв.»
Офисное здание «Самсунг» на Большой Якиманке (М. Леонов, Д. Бархин). В разработке композиции фасадов авторы ориентировались на неоклассицизм 1910-х годов (фронтонное завершение стены, колоннада, вписанная в огромное термальное окно, серый колер гранитного цоколя и штукатурки под цемент). В разработке ордера — одна из самых серьезных построек московского стиля, тщательность прорисовки капителей достигает интерьерного качества. Серьезный, представительный дом. Он поставлен углом к улице и полностью ее ломает (следуя абрису несохранившейся постройки), так что его торжественное звучание максимально приглушено. Испугавшись, что их упрекнут в хорошем знании архитектуры начала века, авторы украсили один из фасадов трехколонной композицией. Для классики трехколонный портик — это катастрофа. Постмодернистская шутка находится в очевидном противоречии с той серьезностью, которая характерна для здания в целом.
Примеры можно множить. Рассматривая их, думаешь: «Ребята, а что вас так шарахает?» Начинается с уважения к контексту, далее контекст забывается в пользу максимально возможной представительности, как только она достигается, от нее начинают избавляться постмодернистскими шутками деталей, по достижении достаточной иронии авторы начинают с ней бороться, придавая шуткам возможно большую монументальность. Картина сознания, порождающего подобный творческий продукт, представляется
глубоко помраченной.
«Охотный ряд». Искусственная река Неглинка. Скульптурные группы работы Зураба Церетели
Объяснить, как же появляются столь экзотические решения, какова логика возникновения лужковского стиля, я не мог (и в частности, в этой статье зашел в интеллектуальный тупик). Иногда это недоумение перерождалось в ужасное раздражение. Центральным памятником раннего лужковского стиля стал торговый комплекс на Манежной площади, и в каком-то смысле это была целостная урбанистическая программа: Юрий Михайлович восстанавливал в Москве исчезнувшие топосы городской жизни, соборную площадь с храмом Христа Спасителя и торговую площадь на Манежной. Эту программу я попросту не заметил. Меня возмутил сам объект.