Наступление XIX века в отечественной истории ознаменовалось чередой событий, в одно и то же время ставших для России ее звездным часом — и на десятилетия вперед предопределивших глубокий кризис ее внешней и внутренней политики. Победа над Наполеоном в одночасье возвысила международный статус империи и сделала Россию ведущей европейской державой. Однако внутри страны эта же победа вызвала к жизни процессы, из-за которых через три десятка лет из спасителя Европы Россию переименуют в ее жандарма. «Лента.ру» продолжает изучать спорные вопросы по истории, из ответов на которые должен быть составлен единый школьный учебник. Пункт номер 13 гласит: «Оценка роли России в системе международных отношений в XIX — начале XX веков».
Триумфально въехавшие в 1814 году в Париж русские казаки обеспечили императору Александру I такой международный авторитет (даже парижане встречали российского самодержца восторженными криками), что он счел себя ответственным за спокойствие и мир во всей Европе. Образцом для всеобщего мира, как полагали в Санкт-Петербурге, могли бы стать внутренние российские порядки. Или, по крайней мере, порядки, существовавшие в соседних Австрии и Пруссии, помогавших России воевать против французов. В итоге триумфаторы создали Священный союз, который должен был оберегать европейские монархии не только от народных выступлений, но и от появления выскочек наподобие «корсиканца», способных вмиг изменить расстановку сил на политической сцене Европы, а значит и всего мира.
Но этим логика того, что именно Россия, Пруссия и Австрия сформировали самое реакционное на тот момент межгосударственное объединение, не исчерпывается. Все названные государства в тот период, наступивший после разгрома Наполеона, хоть и пребывали в статусе супердержав (к Пруссии это определение можно применить лишь с натяжкой), тем не менее переживали не лучшие времена — политические и социальные реформы в них или не проводились вообще, или буксовали, тормозя развитие экономики, которая уже не поспевала за динамично развивавшимися Францией и Англией. В России еще господствовало крепостное право, а Австрия хоть и отказалась от него полвека назад, по-прежнему культивировала старые порядки, основанные на идеях абсолютизма.
Николай I
Поначалу Священный союз в большей степени носил имиджевый характер, нежели был реальной политической силой. Все поменялось, когда в 1825 году на престол взошел Николай I. Начав свое царствование с устранения внутренней угрозы (вслед за подавлением восстания декабристов было создано Третье отделение), император довольно быстро столкнулся с угрозой внешней: в 1830 году во Франции произошла июльская революция. Узнав, что в ответ на отмену конституции Карл X был смещен с трона, Николай воскликнул: «Никогда, никогда не могу я признать того, что случилось во Франции!» Памятуя, чем может закончиться смена власти в Париже (воспоминания о Наполеоне были еще очень свежи), он даже начал готовить поход против мятежников, но русского императора подвели союзные Австрия и Пруссия, не пожелавшие участвовать в карательной операции.
Возникновение в Европе очага революции не давало Николаю покоя — особенно после того, как в 1830-1831 годах ему пришлось усмирять восстание в Польше. России срочно требовались идеи, способные защитить ее от либеральных поползновений с Запада. И такой ответ, аккумулировавший все старорежимные, еще дедовские концепции государственного устройства, вскоре был найден. Подсказал его президент Императорской академии граф Сергей Уваров, едва ли не больший реакционер, чем сам Николай. К 1833 году, когда Уваров был назначен министром народного просвещения, он сформулировал теорию, быстро получившую статус идеологии. В ее основу граф положил знаменитые «великие государственные начала»: православие, самодержавие, народность.
Николаю как нельзя лучше подходила предложенная Уваровым теория: превознося отечественные ценности, ставшие особенно актуальными по итогам победы над Наполеоном, она всячески принижала западные либеральные устремления, которые постепенно выходили на государственный уровень в наиболее прогрессивных странах — Англии, той же Франции, США. Сам граф спустя годы после ее провозглашения писал: «Посреди быстрого падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, при повсеместном распространении разрушительных понятий, в виду печальных явлений, окружавших нас со всех сторон, надлежало укрепить отечество на твердых основаниях, на коих зиждется благоденствие, сила и жизнь народная; найти начала, составляющие отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие; собрать в одно целое священные останки ее народности и на них укрепить якорь нашего спасения».
Вооружившись столь непримиримой теорией и запретив молодым подданным выезжать за границу на учебу («Чему там учиться? — вопрошал Николай. — Наше несовершенство во многом лучше их совершенства»), император все же поначалу особо не пытался влиять на происходившее в Европе. Новый французский король Луи-Филипп I — главный возмутитель спокойствия в Европе — довольно быстро отвернулся от революционных идей и стал ненавистен собственному народу, так что Николай, хоть и нехотя, но смирился с его пребыванием на троне.
Ситуация изменилась в середине XIX века, когда Европу захлестнула новая волна революций. Среди прочих затронутыми оказались Франция, Австрия и Пруссия. Николай был в ярости: только-только установившийся было порядок рушился вновь. «Гёте! Эта ваша гнусная философия, ваш гнусный Гёте, ни во что не верующий — вот причина несчастий Германии!... Это ваши отечественные головы — Шиллер, Гёте и подобные подлецы, которые подготовили теперешнюю кутерьму», — потеряв контроль над собой, кричал император на камердинера императрицы Александры Федоровны, немца по национальности.
Картина Эжена Делакруа «Свобода, ведущая народ»
В ответ на перевороты и народные волнения Николай выпустил знаменитый манифест 1848 года: «Возникнув сперва во Франции, мятеж и безначалие скоро сообщились сопредельной Германии и, разливаясь повсеместно с наглостию, возраставшею по мере уступчивости Правительств, разрушительный поток сей прикоснулся, наконец, и союзных Нам Империи Австрийской и Королевства Прусского. Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает, в безумии своем, и Нашей, Богом Нам вверенной России. Но да не будет так!»
Николай, противопоставивший всему западному идеи православия и самодержавия, органически не мог принять происходившего в Европе. Фрейлина цесаревны Александры Федоровны Анна Тютчева, дочь поэта Федора Тютчева, писала про императора так: «Повсюду вокруг него в Европе под веянием новых идей зарождался новый мир, но этот мир индивидуальной свободы и свободного индивидуализма представлялся ему во всех своих проявлениях лишь преступной и чудовищной ересью, которую он был призван побороть, искоренить во что бы то ни стало».
В 1848 году отчаянно цеплявшийся за свои убеждения Николай отправил 100-тысячную армию во главе с Иваном Паскевичем на подавление венгров, восставших против Австрии. По итогам именно этого похода, который вызвал в либеральных кругах сильное возмущение, император получил прозвище «жандарм Европы». Кроме того, поскольку не самые удачные маневры Паскевича, бесцельно гонявшего свои войска по венгерским степям, были очень высоко оценены в Вене, то и в Санкт-Петербурге, по мнению историков, воцарилась ничем не оправданная уверенность в отличном состоянии русской армии. В конечном итоге, эта самонадеянность стала одной из причин поражения России в Крымской войне.
Но останавливаться на достигнутом вошедший во вкус Николай не собирался. Как вспоминал генерал Дмитрий Остен-Сакен, в беседе с ним царь как-то обмолвился: «То, что сделал я с Венгрией, ожидает всю Европу».
Карикатура на Николая I
Вопреки угрозам, ничего подобного императору сделать не удалось, однако влияние Петербурга на Западе оставалось ощутимым, хотя все чаще оно воспринималось с раздражением. Когда в 1849-1850 годах, без применения военной силы, Николай предотвратил образование объединенной Германии и заставил Пруссию уступить спорные княжества Дании и Австрии, в Европе стали раздаваться голоса, призывавшие осадить зарвавшегося российского императора. «Когда я был молод, то над континентом Европы владычествовал Наполеон. Теперь дело выглядит так, что место Наполеона занял русский император и что, по крайней мере в течение нескольких лет, он, с иными намерениями и иными средствами, будет диктовать законы континенту», — писал в 1851 году немецкий барон Кристиан Фридрих фон Стокмар, посвященный в тонкости многих политических хитросплетений в Европе.
Второй раз применить военную силу Николай решился только в 1853 году: его целью стала слабеющая Османская империя. И здесь императором отчасти двигало прежнее желание ослабить влияние европейских либеральных веяний на турок, последние султаны которых периодически предпринимали не самые удачные попытки реформировать страну, глубоко увязшую еще в XVI веке. Нанеся удар по османам, Николай надеялся сыграть на опережение — оставить Стамбул в глухом средневековье и лишить ненавистную ему Францию возможности захватить Египет и Сирию, к которым Париж присматривался еще со времен Наполеона. Однако уверенность в собственном превосходстве сыграла с Николаем злую шутку. Он не сомневался, что сумел рассорить Францию и Англию, которые поодиночке не стали бы защищать турок от русских. На деле же все оказалось не так.
Чувствуя исходившую со стороны Петербурга опасность, Лондон и Париж, которым выходки русского «жандарма» уже давно стояли поперек горла, договорились в случае необходимости дать ему отпор. В результате, когда Николай самонадеянно отправил эскадру к Константинополю, навстречу ему вышли английские и французские корабли. До окончания Крымской войны Николай не дожил: в 1855 году он умер от воспаления легких. Мир на унизительных условиях заключал уже его наследник Александр II, не заинтересованный в конфронтации с Западом.
Более того, даже Австрия, этот верный союзник России по насаждению в Европе старорежимных порядков, несмотря на все чаяния Санкт-Петербурга, фактически поддержала в Крымской войне противоположную сторону. «Что касается Австрии, то я в ней уверен, так как наши договоры определяют наши отношения», — говорил Николай I после того, как армия Паскевича подавила выступление венгров. На деле же оказалось, что и Вену тяготят жандармские методы российского императора, тем более что австрийцы традиционно опасались усиления влияния России на Балканах в случае поражения турок.
Несмотря на то, что Россия все еще вселяла в европейцев страх, ее поражение в Крымской войне стало закономерным итогом политики, избранной Николаем I. Приняв империю, все еще пребывавшую в состоянии эйфории после победы над Наполеоном, император вознамерился диктовать свою волю всем европейским державам. Однако, попытавшись приспособить патриотический подъем к реакционной повестке внутри страны, Николай быстро израсходовал весь его потенциал. Навязчивый государственный патриотизм не только превратил империю в пугало для европейцев, но встал на пути общественно-политического развития самой России, что в конечном счете сказалось и на ее некогда непревзойденной военной мощи. Поражение в Крымской войне стало далеко не последним в истории империи.