На прошлой неделе в Санкт-Петербурге завершился XVII фестиваль музыки барокко Earlymusic. Скрипач Андрей Решетин, художественный руководитель Earlymusic и одновременно лидер ансамбля «Солисты Екатерины Великой», а в прошлом участник группы «Аквариум», уверен, что сейчас самое удобное время для того, чтобы осознать все, что было с нами в XX веке. Музыка возвращает историческую память, и задача фестиваля Earlymusic — вернуть хотя бы часть этой памяти.
«Лента.ру»: Вы играете музыку, которая не так уж популярна у нас в стране, но при этом успешно проводите фестиваль Earlymusiс уже 17 лет. Как вам в свое время пришла в голову идея организовать регулярный фестиваль барочной музыки?
Андрей Решетин: Когда мы только начали заниматься фестивалем, такая старинная музыка в России не то что была непопулярна — о ней просто никто не знал вне наших кругов с музыкальными посиделками на кухнях. Но у нас уже был ансамбль Musica Petropolitana, и мы довольно много и часто выступали в Европе — это при том, что в Петербурге мы играли хорошо если раз в год. Нас ценили и знали в Европе, а в 1993 году мы заняли первое место на Европейском конкурсе старинной музыки International Van Wassenaer Competition — причем в тот год второго места там никому не дали. Это было первое серьезное признание барочных музыкантов из России, тем более на конкурсе, названном в честь величайшего голландского композитора эпохи барокко Уника Виллема ван Вассенара, почитаемого у себя на родине так же, как у нас Чайковский. После этой победы у нас открылись возможности по серьезным гастролям в Европе, но в России, в Петербурге, по-прежнему ничего не происходило. Надо было как-то менять такую ненормальную ситуацию — да хотя бы просто для того, чтобы наши друзья и родные могли услышать всех тех невероятных музыкантов, с которыми мы играли за границей, с кем мы там пересекались. Вот так и возникла идея фестиваля Earlymusic — честно говоря, еще до ее реализации мы прямо-таки ощущали подобную старинную музыку в атмосфере нашего города. Первый шаг всегда труден, но нам удалось организовать первый фестиваль с гигантской помощью наших друзей из Британского совета. Нам очень помогало британское посольство в Москве, особенно в смысле взаимодействия с журналистами и СМИ.
Осваивает ли историческое исполнительство русское музыкальное наследие XVIII века, то есть доглинковскую эпоху?
А мы, то есть ансамбль «Солисты Екатерины Великой», подобным освоением занимаемся, как же без этого. Мы не только исполняем подобный материал на концертах — у ансамбля есть записи музыки времен Анны Иоаннновны, Елизаветы Петровны и начала царствования Екатерины II. В этом году на фестивале из русского музыкального наследия нами была представлена премьера кантаты «Помилуй мя, Боже» авторства придворного капельмейстера Екатерины II Джузеппе Сарти. Помимо русского музыкального наследия мы занимаемся и театральным наследием той эпохи, работая с аутентичной фонетикой. А год назад, на прошлом фестивале, мы представили программу из произведений русской музыки за весь XVIII век — со времен Петра I до эпохи Екатерины. Благодаря этому выступлению мы и сами смогли глубже понять эту музыку — что и как в ней менялось, что из чего следовало.
Что вам кажется самым важным в программе только что закончившегося фестиваля?
Если мы говорим о событиях резонансных и важных для публики — то это, конечно, состоявшийся 17 сентября концерт контр-тенора Франка Фаджоли, а также выступление французского ансамбля Saggitarius с кантатами Рамо, которые были разыграны в виде барочного театра начала XVIII века. Среди важных событий нынешнего фестиваля — концерт французского триo Concordia с программой произведений французского же композитора XVIII–XIX веков Пьера Кремона, который большую часть жизни прожил в Москве, что для той эпохи с тяготением иностранцев к Петербургу было необычным. Если же говорить о программах, важных лично для меня, — они даже оказываются за пределами фестиваля: это наши образовательные программы, своего рода мастер-классы по григорианскому пению и барочному театру, идущие в течение всего года.
Верно ли, что истоки отечественного исторического исполнительства — в андерграунде начала 80-х?
Так оно и было — подобная музыка существовала с конца 70-х только на кухнях и в каких-то, скажем так, художественных мансардах. Если в Москве с подобными программами имели возможность выступать Алексей Любимов и Татьяна Гринденко, то в Питере с ней работал на официальной сцене только Владимир Федотов. Всё делалось на энтузиазме — и изготовление аутентичных инструментов, и восстановление музыкальных трактатов XVIII века.
Дала ли вам работа в группе «Аквариум» нечто полезное именно для исполнения старинной музыки?
Конечно же! От этой работы я получил огромный заряд счастья, который, наверное, до сих пор не израсходован и помогает преодолевать различные жизненные неурядицы. Музыка, которой я сейчас занимаюсь, по определению не может быть широко популярной, но участие в такой известной группе, как «Аквариум», безусловно дает музыканту возможность поверить в свои силы. И, конечно же, после получения мной серьезного академического образования у меня за счет работы с «Аквариумом» появился значительный опыт ненотного восприятия музыки. Там вся музыка происходила в голове и в ушах, и, конечно, этот опыт для меня бесценный.
Фото: Виктор Немтинов
Часто вас обвиняют в том, что у вас очень чистое звучание инструментов. Якобы это не аутентично…
На самом деле подобные обвинения в неаутентичности просто смехотворны — интонация в музыке XVIII века была гораздо лучше, чем сейчас. Если говорить о технике игры, то она в те времена была подчинена вкусу, что очень важно. Техника важна, но если она становится самоцелью, то это нарушает иерархию музыкального устройства. Техника не должна довлеть над автором музыкального произведения, пытающегося донести до слушателя свои представления о том, что есть хороший вкус, а что — дурной.
Как сочетаются историческое исполнительство и привычный для современной публики образ исполнителя-виртуоза?
Вообще никак не связано, это принципиально разные виды деятельности. Те смыслы, которые удается оживлять нам, восстанавливая на сцене музыку былых эпох, не могут быть встроены в современные академические подходы. Если академический музыкант пойдет в историческое исполнительство, установит жильные струны на скрипку и настроит ее на полтона ниже — это не будет иметь никакого отношения к старинной музыке. Главная опасность, которой подвержена старинная музыка, — это то, что большинство музыкантов, которые гордятся своей универсальностью и широкими умениями, просто не чувствуют ее, и в их исполнении она оказывается китчем. Играть подобную музыку очень сложно, она — в традиции, которой нет; эта традиция просто утрачена. Исполнение музыки былых эпох — это для музыканта переход в другую систему координат, все равно что с плоского листа выйти в объем…
Насколько для современной России важно высокое искусство былых эпох?
Наш фестиваль не занимается старинной музыкой как самоцелью — гораздо важнее то, что через старинную музыку мы воспроизводим контекст той или иной эпохи, контекст как исторический, так и художественный. Собственно говоря, мы восстанавливаем историческую память — а именно для России это очень важно. В отличие от Европы, где все помнят, кто кому и на какую мозоль наступил 600 лет назад, у нас за счет огромного пространства совершенно другие взаимоотношения со временем и исторической памятью. А то, что мы пережили в XX веке, другим народам хватило бы на 500 или тысячу лет. И если мы не осмыслим собственной истории, то мы проиграем. Несмотря на то что многие говорят «мы живем в пессимистический период времени», это не так — напротив, сейчас очень удобное время для того, чтобы осознать все, что было с нами в области культуры, и именно в XX веке. Но для такого осознания нужна «длинная память» — чтобы ты помнил не только XIX век, но и XVIII и XVII века, а лучше и дальше… Ведь если просто играть музыку времен Анны Иоанновны, то ты понимаешь, что все, что написал об Анне Иоанновне Ключевский — чушь. Музыка возвращает историческую память, и задача фестиваля Earlymusic — вернуть хотя бы часть этой памяти.