В конце прошлой недели «группа неизвестных» в масках и с символикой радикального движения «Правый сектор» (а теперь уже и партии) предприняла попытку прорваться на металлургический комбинат «Запорожсталь» «с целью рейдерского захвата предприятия». Областная администрация Запорожья заявила о готовности не допустить дестабилизации обстановки в регионе. Между тем уже сейчас существует мнение, что люди в масках — это никакой не «Правый сектор», а бывшие «регионалы», что еще раз подтверждает очень важный момент: совсем скоро история украинских радикалов закончится точно так же, как история любого боевого крыла постсоветских националистских организаций.
Некоторое время назад, в ходе Евромайдана словосочетание «Правый сектор» часто использовалось в новостях о беспорядках и противостоянии милиции (лидер движения Дмитрий Ярош тогда призывал не называть его бойцов экстремистами). Гибель и ранения мирных протестующих, по версии многих украинских СМИ, были вызваны исключительно непропорциональным применением силы спецназом и внутренними войсками. И, конечно, «классика жанра» — снайперы, расстреливающие толпу.
Броская символика радикалов и высокий уровень публичности — явление относительно недавнее. Зато все остальное — нападения на армейские части и спецназ, провокации, обвинения военнослужащих в немотивированной жестокости и гибели мирных жителей, упоминания о снайперах, расстреливающих митинг, а потом и участие «боевиков» во внутриполитических разборках — знакомо по событиям начала 90-х на тогда еще советском пространстве.
В советских социалистических республиках — Азербайджане, Грузии, Молдавии, Литве, Эстонии возникли так называемые народные фронты. Стереотипным названиям соответствовали стереотипные же политические цели и риторика: национальные независимость и возрождение, избавление от «диктата Москвы». Публичную и легальную деятельность «фронтов» сопровождали и «силовые акции», исполняемые боевыми крыльями. В официальной версии истории теперь уже независимых республик «боевики» и вообще силовое противодействие милиции или армии обычно не упоминается: жертвы столкновений конца 80-х, начала 90-х в Баку, Вильнюсе, Тбилиси объясняются насилием над мирным населением военных частей и подразделений МВД.
Фото: Janek Skarzynski / AFP
«…Зверская расправа над мирным населением… в условиях полного отсутствия какого-либо сопротивления» — традиционная трактовка в средствах массовой информации Азербайджана январских событий 1990 года в Баку с участием «Народного фронта».
Азербайджанские СМИ часто ссылаются на «эксперта правозащитной организации "Щит", расследовавшего учиненные в 1990-1991 годах советской армией погромы в Вильнюсе и в Баку, заслуженного правозащитника России» Геннадия Мелкова. Тот рисовал следующую картину январских событий в Баку: «…никто не стрелял из огнестрельного оружия по введенным в Баку войскам… как только армия вошла в город, солдаты изрешетили все вокруг. …Из окон автомобилей без номеров регистрации, стоявших на перекрестке, началась стрельба по войскам, с другой стороны автомобиля же стреляли по безоружному народу. Это были члены отряда спецназа. Таким образом, была совершена провокация. Советская армия же начала стрелять по безоружным людям».
Подобная же схема: немотивированное насилие военнослужащих и милиционеров, а также провокация спецназа — используется для описания событий и в Вильнюсе, и много позднее — в Киеве.
Советские военнослужащие, участвовавшие в подавлении беспорядков в Баку, вполне определенно говорили о боевиках «Народного фронта»: «Люди, называющие себя представителями «Народного фронта Азербайджана», действовали как террористы — они были вооружены, открывали огонь по военнослужащим, не гнушались убийствами мирного населения, умело готовили провокации, манипулировали толпами митингующих».
Во время карабахского конфликта из активистов «Народного фронта» формировались подразделения азербайджанских вооруженных сил. Добровольцы использовались как силовая поддержка во внутриполитической борьбе — «Геранбойский батальон» снялся с позиций, чтобы помочь свергнуть первого президента страны — Аяза Муталибова и привести к власти Абульфаза Эльчибея. После затяжного политического кризиса, который едва не привел к гражданской войне, исполняющим обязанности президента, а затем и главой государства стал Гейдар Алиев, в прошлом руководитель советского Азербайджана и первый зампред Совмина СССР. Несмотря на сложную для азербайджанской армии обстановку в зоне конфликта, он расформировал несколько десятков добровольческих батальонов «народофронтовцев». «Отец нации» начал наводить порядок в стране и восстанавливать государственную монополию на насилие. «Народный фронт» вновь перешел в оппозицию.
По похожему сценарию развивались события и в Молдавии: боевики местного «Народного фронта» после «акций» в Кишиневе воевали в Приднестровье.
13 января 1991 года. Литовский демонстрант перед советским танком.
Фото: AFP
Январь 1991 года ознаменовался беспорядками в Вильнюсе. Там тоже, по версии, принятой сейчас официально в Литве, военнослужащие Советской армии и спецназа «Альфа» стреляли по мирным жителям и давили их танками. Писатель Витаутас Пяткявичус при этом утверждает, что в столкновениях в Вильнюсе принимали участие вооруженные боевики, организованные членом политсовета «Саюдиса» — «народного движения» — Аудрюсом Буткявичюсом. По его словам, вильнюсский «черный январь» был инсценировкой с участием местного КГБ.
Сам Аудрюс Буткявичюс в интервью газете «Обзор» о вооруженных боевиках не сообщал, зато прямым текстом сказал, что он планировал жертвы в ходе стычек и что «работал долгое время с институтом Эйнштейна, с профессором Джином Шарпом, который занимался, что называется, гражданской обороной. Или психологической войной». Джин Шарп — специалист по «гражданской обороне», автор книг «От диктатуры к демократии», «198 методов ненасильственных действий» — методичек, которыми, как считают многие обозреватели, руководствовались организаторы «оранжевых революций» и «арабской весны».
С таких психологических операций — провокаций, блокирования расположения армейских и милицейских частей, стычек — начиналась деятельность «боевых крыльев» многих оппозиционных движений. При возникновении в стране полноценного конфликта эти «крылья» служили базой для формирования «добровольческих батальонов», активно использующихся во внутриполитических разборках (трудно судить, сколько участников городской герильи против советских войск потом влилось в состав боевых частей, но определенная связь между «фронтами» и такими подразделениями была). А создаются группы боевиков для силовой поддержки «мирных протестов».
Сценарий государственного переворота при поддержке «боевых крыльев» не раз продемонстрировал свою эффективность. Однако успех этого сценария основан отнюдь не на боевых качествах радикальной пехоты — наоборот, способность бойцов баррикад и улиц вести потом боевые действия против вооруженных сил или хотя бы диверсионные операции оценивается не очень высоко (Гейдар Алиев не побоялся расформировать десятки частей активистов даже в момент тяжелейшего военного и политического кризиса в стране). Для провокаций не требуется боевая выучка. Побеждать в городской «ненасильственной» герилье помогают прежде всего мотивированные средства массовой информации, создающие нужную картинку событий. Именно тактика СМИ в подобных конфликтах — один из факторов успеха. Журналисты и редакторы, заменяющие вредные сведения о действиях протестующих на политически целесообразные — вот основная ударная сила атаки на любую власть. Собственно, по этой причине, судьба радикальных группировок обычно незавидна: после того как основная задача по смене власти выполнена, орудие демократии отправляется на свалку истории, зачастую руками все тех же СМИ, которые берут курс на развенчивание мифа о «героях» очередного майдана. Общеизвестно ведь, что романтики только делают революции, а воспользоваться ее плодами обычно просто не успевают.