Алексей РАЧУНЬ
Марина вытерла полотенцем руки и посмотрела на часы. Они, как будто чувствуя ее мысли, вдруг заскрежетали, зашуршали, и из распахнувшихся створок выглянула вполголовы кукушка. «Ку-ку, ку-ку!» — отсчитали часы время, и опять стало тихо. Скоро должен прийти Вадим. Он поужинает, расскажет новости, хотя какие там у них в лесхозе новости, а потом, уже в постели, жадно, как в первый раз, набросится на нее. После они будут лежать, он курить, а она засыпать у него на плече, впитывая в себя вместе с появляющимися сновидениями родной запах. Так было и в первый раз десять лет назад, когда они только познакомились и начали, что называется «ходить», так продолжается и теперь. И будет продолжаться всегда, несмотря ни на что.
Удивительная у них все-таки с Вадимом любовь, думала Марина. Вроде столько лет уже вместе, столько всего было, а он все тот же, и она так же его любит. Верно и преданно. По-настоящему. Повезло. Да не просто повезло, а подвалило такое счастье, что и не надо больше ничего — живи и наслаждайся. Марина вспомнила, как она в детстве мечтала о принце — она уж и забыла, каким его себе представляла, не таким как Вадим, это точно, а вот встретила его, и куда те мечты делись? Исчезли, стаяли, как забереги весной, и осталась только их любовь — красивая и спокойная река длиною в жизнь.
А сколько всего было за это время. Вадим уходил в армию, казалось, что разлука эта на два года, но уже на сборном пункте определили Вадьку в морфлот, и она лишний год просидела дома, писала ему письма да перечитывала те, что приходили. Многие приятели Вадима, уходя в армию, поручали друзьям присматривать за своими девушками, а те, едва дождавшись гудка эшелона с призывниками, уже мчались на танцы, пляжи. Ни одна из них не дождалась своего парня, но Вадиму не в чем было упрекнуть Марину — она дождалась его, и дождалась честно.
А тот ужасный случай, уже когда Вадим отслужил, и они только поженились. Под колеса его грузовика угодил пьяный парень на мотоцикле. И хотя Вадим не нарушал правил, но у погибшего оказались влиятельные родственники, и ее муж провел два долгих года в колонии. Вадиму и тут не в чем было упрекнуть ее — она ездила к нему на свидания, отправляла посылки и ждала его все это время. Чтобы не сойти с ума, она придумала себе целый ритуал: убеждая саму себя, что муж на работе, Марина каждый день убирала квартиру, стирала и гладила, меняла постельное белье, готовила ужин и ровно в восемь вечера (дата воображаемого прихода мужа с работы) ставила на стол нарезанный хлеб, накладывала в тарелку ужин, доставала приборы, заваривала чай и садилась у окна. Ровно через час она все это выбрасывала и ложилась спать. Так продолжалось долгих два года, и, наконец, в один прекрасный день Вадим вернулся, съел ужин и лег на чистые простыни. Долгая и мучительная бессмыслица ее ежедневного ритуала наполнилась, наконец, тем завершением, мысль о котором и не давала ей окончательно сойти с ума в эти бесконечные дни. Они опять были счастливы.
Они были счастливы даже несмотря на то, что, отсидев, Вадим не мог найти себе хорошую работу, что родственники погибшего парня продолжали его травить и угрожать, подкарауливали и избивали, били окна в их маленьком, но уютном доме, а под Новый год подожгли его.
Тогда-то они и уехали из своего городка в далекий поселок леспромхоза, где никто о них ничего не знал, а Вадиму сразу же нашлась работа водителем лесовоза.
Теперь их счастье ничего не нарушало. Они отремонтировали выделенный им старый домишко, Вадим много работал, Марина хозяйничала по дому, каждое утро отправляя мужу с собой на работу свежий и горячий обед — термос и свертки со свежей стряпней, салом, овощами, завела огород, занялась вязанием и так же, как и всегда, ежедневно накрывала к приходу мужа стол и садилась у окна в своем чисто убранном и уютном домике.
Им обоим нравилось в поселке. Окруженный со всех сторон лесом, он надежной стеной отгораживал их от любых невзгод, и теперь их любовь ничего не омрачало. Они нежно и трепетно относились друг к другу, искренне огорчались недолгим, длиною в рабочий день разлукам, по-детски радовались возможности побыть вместе. Каждый миг их простой и размеренной жизни был мигом непрерывного счастья и любви. Они даже никогда не ругались — зачем, если их любовь выдержала и не такие испытания. Им нечего было друг другу доказывать — полюбив друг друга, они этим уже все доказали.
Сегодня Вадим задерживался. Это часто бывало, когда на леспромхозовскую железнодорожную ветку подавали порожний состав, и нужно было, во избежание штрафов, невзирая на время суток, валить, возить и загружать лес. Но уже скоро Марина увидит на утоптанной тропинке мужа. На его лице, как и всегда, будет радость от того, что он видит свою жену, и удовлетворение от хорошо, на совесть, сделанной тяжелой работы. Боже, как же она его любит!
Время отстукивало часы и минуты, минула полночь, и Марина наконец увидала в окне знакомый силуэт. Это был Вадим, но шел он как-то необычно. Выпили, наверное, после работы, улыбнулась Марина и стала оправлять прическу. Потом опять глянула в окно. Вадим приближался как-то странно, одна рука его была прижата к груди, словно бы он нес в ней щенка или котенка, а шаги были не то что заплетающимися, но какими-то несуразными, походка словно бы выдавала неуверенность. Наконец, шаги послышались и на крыльце, а потом загрохотали по сеням. И ноги от снега не отряхнул, отметила про себя Марина, наверное, точно пьяный. Что у него в руке, интересно. Может, белку из леса притащил? Вадим зашел в дом.
— Вадим, что с тобой? — глядя на белое, перекошенное лицо мужа, испугалась Марина. Вадим горестно взглянул. Ничего не сказав, сел. Рука, прижатая к груди, теперь опустилась и висела плетью. С нее текла кровь.
— Вадим, что с тобой, что у тебя с рукой, ты пьяный, где ты был? — затараторила Марина, как все женщины в сложной ситуации. — Что ты молчишь, Вадим, ты пьяный, тебя избили, ты весь в крови, где ты был, что случилось?
Вадим медленно поднял голову. Его глаза, боже, какие у него страшные глаза, Марина никогда, даже во время самых тяжелых их лишений, не видела в глазах Вадима такой безнадеги. И еще она уловила слабый запах спиртного.
— Марина, — трагическим голосом, с задыхающимися, как у артиста Смоктуновского, интонациями произнес Вадим, — мне плохо, Марина.
— Что у тебя с рукой, Вадим? Давай, я перевяжу? Что с тобой случилось?
— Перевязка мне не поможет, Марина, — такими же интонациями продолжал Вадим. — Налей мне выпить. И себе. Я тебе должен сказать...
Завидя, что кровь подсыхает, Марина в недоумении пошла за бутылкой.
— Вот ведь дурачок, не допил и хочет разжалобить, — улыбалась про себя Марина. — Ну да пусть. День был тяжелый, да и не пьяница ее муж, чтобы ограничивать его в выпивке. Иногда можно.
Марина успокоила себя, нашла бутылку и возвратилась в комнату.
Вадим все так же сидел за столом, положив здоровую руку на столешницу, а раненую свесив вдоль тела. И еще он плакал.
Когда все было выпито, и картина стала ясна, Марина вышла во двор и срубила с осины, растущей возле забора, ветку. Аккуратно, но быстро, нужно было успеть до наступающего рассвета, заточила кол и вошла в дом.
Вадим лежал на кровати, прикрыв глаза и находясь то ли в полудреме, то ли уже на подступах к новым, таинственным и мрачным мирам. Его лицо, немного напряженное, до боли родное и любимое лицо, выражало готовность к отправке в путешествие по тайному и потустороннему. Ей и надлежало его туда отправить. Со словами: «Я люблю тебя, Вадим», — Марина подняла и опустила кол.
Кол вошел в него лишь немного хрустнув, раздвигая и ломая непослушные ребра. В момент соединения кола с плотью, Вадим подался грудью вверх, словно помогая дереву пройти через себя, выдохнул, потом попытался хватить пробитой грудью последний глоток воздуха, но не получилось. Хлынувшая через рот кровь так и не дала ему получить последнюю, причитающуюся каждому, пайку жизни. Пальцы его еще какое-то время шевелились, но Марина этого уже тоже не видела. Она висела в петле, касаясь коленками края кровати, так и не решившись оставить свою любовь здесь, на земле, отдав ее всю, без остатка, тому, которому суждено было стать ночным кошмаром здешних глухих мест. Они оба предпочли умереть людьми. Они должны были умереть. Ибо только так можно было сохранить их любовь.
***
— Ну ты, Егорыч, посуди, может такое быть? Сам-то ты в эти сказки веришь? — участковый поселка Лесхоза, закусив огурцом и наливая в стаканы водку, кипятился, горячо что-то доказывая приехавшему из города судмедэксперту. — Какие на хрен вампиры, какие оборотни? Да я здесь всю жизнь живу, сорок лет почитай в апреле будет, как участковым, у меня здесь ни одного убийства не было. Несчастные случаи, бревном кого зашибет, были, драки были, но убийств не было. А уж вампиры, да даже если кто шалить вздумает… — участковый задумался, — да не было такого. Если б кто-то чего-то там, я бы первый узнал, поселок-то маленький.
— Ну тогда, Иван Иваныч, — в свою очередь выпив и захрустев огурцом, продолжил судмедэксперт, — я вообще ничего не понимаю. Смотри, не касаясь мотивов, просто решила девчонка мужа своего погубить.
Эксперт сделал паузу, принимая по новой налитый стакан.
— Он спит пьяный, на кровати, в доме полно ножей, топор опять же есть, хватай да режь. Девчонка же одевается, выходит из дома с топором и идет рубить кол. Причем идет к осине, которая растет у самого забора. То есть дальше всех. Кол ей нужен именно осиновый был, Иван Иваныч.
— Да что ты меня к дьявольщине какой-то клонишь, Егорыч, — участковый опять разлил и стал закуривать папиросу. — С чего ты взял, что если кол осиновый, так он вампир? Ну, помутилось у девки в башке, приревновала парня может к кому, они ж пили перед этим, во двор выскочила, да добежала до осины. Кол срубила и все дела?!!
Судмедэксперт ничего не ответил, только хитро прищурился.
— А скажи-ка мне, Иван Иваныч, волки в ваших краях часто появляются?
— Да какое часто, Егорыч, позапрошлый год последний раз стаю видели. И то не здесь, а на самом краю вырубки. Уходили они тогда отсюда. Здесь же кругом лесозаготовки, ветка железнодорожная, лесоповал. Им тут ни пищи толком, ни простора. А с чего ты спросил?
— Да понимаешь, рана у убитого на руке, на волчий укус похожа. Я вот чего думаю: напал на парня волк, а он подумал — оборотень. Полнолуние, оно ведь, я в «Науке и Жизни» читал, доказано уже, на людей влияние имеет. Почудилось ему — оборотень, он с пьяну-то и вообразил, что он тоже от укуса упырем станет. И подбил жену, чтобы она его, значит, того. А у той совесть потом, по трезвянке-то. Она и в петлю, а, Иваныч?
— Ты меня, Егорыч, не дури. У вас там в городе все с ума посходили. Пей лучше давай. Вадьку собачонка бригадирская цапнула. Она выпимших на дух не переносит и бросается. Скажешь мне тоже, волки. Оборотни. Ну, давай, за упокой.
Оба, не чокаясь, выпили. Поморщились и, словно бы невзначай, потянулись к лежащей на блюдце очищенной головке чеснока.
Итог голосования: «+» 240, «-» 142