Светлое будущее НАТО О чем на самом деле договаривались с СССР лидеры альянса

Четверть века назад, 3 декабря 1989 года, завершился Мальтийский саммит — первая встреча на высшем уровне Джорджа Буша и Михаила Горбачева, где лидеры сверхдержав провозгласили окончание холодной войны. Странно вспоминать об этом в конце 2014 года, когда в Литве проводятся широкомасштабные учения НАТО «Железный меч», а США обещают направить военную помощь на Украину. И уже как минимум с 1999 года в России говорят, что Запад нарушил обещания не расширять НАТО на восток (данные Михаилу Горбачеву в обмен на согласие не препятствовать объединению Германии). Но ныне здравствующие участники событий (министры иностранных дел Германии и США прежде всего) опровергают факт каких-либо гарантий, ограничивающих НАТО. Опираясь на последние (и относительно беспристрастные) изыскания историков, «Лента.ру» попыталась ответить на вопрос: можно ли говорить о нарушенных обещаниях?

Дипломатическая игра, определившая геополитическое будущее Германии, была сыграна зимой-весной 1990 года — именно к тем событиям отсылают все спорящие о «вероломстве» Запада (начиная с самого Горбачева). Каковы же были мотивы и намерения основных политических игроков, ведущих переговоры о будущем Центральной Европы в конце холодной войны?

К декабрю 1989 года правящие партии стран Варшавского договора лишились монополии на власть. Берлинская стена была разрушена 9 ноября, и десятки тысяч жителей ГДР пересекали западную границу. Восточногерманская экономика находилась на грани коллапса, а большинство граждан страны требовали скорейшего объединения с Западной Германией. В этой ситуации канцлер ФРГ Гельмут Коль понял, что страна может объединиться не в результате длительного процесса, требующего экономического сближения двух государств и сложных переговоров со странами-победителями над гитлеровской Германией, а быстро, прямо сейчас.

Европа без НАТО и ОВД

Тем временем Ганс-Дитрих Геншер, министр иностранных дел ФРГ, желая оставить свой след в истории страны и не дать Колю пожать все лавры объединителя, выступил с программной речью в Тутцинге. Именно в своем выступлении (которое не было согласовано с канцлером!) Геншер постарался успокоить советское руководство и убедить его, что слияние ГДР и ФРГ не угрожает безопасности Восточного блока. «Что бы ни случилось в странах Варшавского договора, экспансии территории НАТО на восток не будет. Эта гарантия безопасности важна для Советского Союза и его политики… Крайне важно четко определить роль обоих союзов. Они перейдут от конфронтации к сотрудничеству и станут элементами новой системы общеевропейской безопасности», — заявил министр.

Нетрудно заметить, что Геншер надеялся реализовать свое собственное видение европейского будущего, где на обломках НАТО и Организации варшавского договора (ОВД) возникнет новая (и мирная) система безопасности — скорее всего, под зонтиком Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Хотя советское руководство позитивно отнеслось к «тутцингской формуле», выступление министра не было юридически оформленным документом, да и Коль пока не высказал своего согласия.

Но Геншер торопился заручиться поддержкой США и через несколько дней полетел в Вашингтон, на встречу со своим коллегой Джеймсом Бейкером. Тот на словах поддержал «план Геншера»: политическое членство Германии в НАТО при отсутствии войск альянса на территории ГДР и единая система безопасности под эгидой СБСЕ. Более того, на встрече с главой британского МИДа Дугласом Хёрдом Геншер пошел еще дальше и заявил, что СССР должен получить гарантии того, что, «если поляки захотят выйти из ОВД, они не вступят на следующий день в НАТО».

Горбачев выжидает

Следующий раунд переговоров прошел в Москве 7-9 февраля: госсекретарь США в целом принял план Геншера как «лучший из имеющихся». Однако целью американца было не просто добиться скорейшего воссоединения Германии, но и заручиться согласием Михаила Горбачева на членство государства в Североатлантическом альянсе. «Что бы вы предпочли — единую и независимую Германию вне НАТО, — намекал Бейкер на возрождение уничтоженного в 1945 году центра геополитической мощи посреди Европы, — или единую страну в рамках альянса с гарантиями того, что юрисдикция НАТО не расширится ни на один дюйм к востоку от нынешних границ?» [То есть на территорию ГДР] Но Горбачев отреагировал на это предложение безо всякого энтузиазма: он обещал обсудить все в деталях со своими советниками, отметив лишь, что «расширение зоны НАТО является недопустимым».

Советские архивные документы показывают, что у Горбачева в то время не было четкого плана относительно будущего Германии. Он не требовал ни нейтрализации страны, ни одновременного вывода американского и советского контингентов. По словам Бейкера, ни одна из сторон не предлагала окончательного решения и не собиралась фиксировать договоренности в письменном виде. Такая неопределенность более чем устраивала госсекретаря: президент США Джордж Буш (а также Коль) могли бы и не одобрить инициативы Бейкера, ситуация менялась непрерывно, а гибкая позиция Горбачева позволяла надеяться на лучшие условия будущего торга.

Ночная прогулка по Красной площади

Тем временем в Вашингтоне Буш и его Совет национальной безопасности уже отходили от линии Геншера-Бейкера и рассматривали «все возможности» будущего восточных территорий, в том числе «особый военный статус». Держа в папке соответствующие меморандумы, в Москву 10 февраля прибыл Гельмут Коль.

Хотя Горбачев выразил пожелание, чтобы единая Германия приобрела статус «неприсоединившейся страны» (как Индия и Китай), Колю это не понравилось: страна должна была остаться в НАТО. При этом канцлер публично признал необходимость «удовлетворительного решения проблемы военных союзов» и пообещал, что ФРГ возьмет на себя все долги ГДР. Но главное другое: речь не шла о сделке и взаимных гарантиях, как утверждали в 90-е. Горбачев просто сообщил Колю о том, что сам решил уже в январе: СССР дает зеленый свет идущему в быстром темпе воссоединению Германии. Эту позицию канцлер поспешил озвучить на пресс-конференции как свершившийся факт, после чего пришел в такую эйфорию, что всю ночь не мог заснуть и отправился гулять по Красной площади.

Конечно, позиция генсека тогда диктовалась не только слабостью: Горбачев, безусловно, принял во внимание устные обещания западных партнеров («ни на один дюйм»). Повторяясь очень часто, они приобрели определенный вес — однако, как понимали все стороны, эти гарантии относились лишь к отдаленному европейскому будущему. Горбачев не ловил на слове Геншера, Бейкера и Коля еще и потому, что был уверен: важные рычаги системы безопасности континента остаются в его руках, и судьба НАТО будет обсуждаться еще много лет. Запад делал туманные предложения, а Горбачев не выдвигал жестких требований: в неопределенной ситуации весны 1990 года обе стороны хотели сохранить свободу маневра.

Коль и Буш договорились

Не наблюдалось единства по вопросу будущего НАТО и в немецком руководстве: министр обороны Герхард Штолтенберг публично предупредил страну об опасности ослабления НАТО и необходимости размещения войск бундесвера на восточных территориях. Эта позиция вызвала гнев Геншера, который поспешил назвать ее «частным мнением», чтобы не дать СССР повода к торможению объединительного процесса. Под давлением канцлера 19 февраля министры приняли единую декларацию, где прописывалась демилитаризация ГДР. Геншер выиграл, но Штолтенберг резонно утверждал, что Горбачев и министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе постоянно меняют свои точки зрения и нет никакой необходимости давать им безусловные гарантии.

Теперь уже за океаном начали опасаться, как бы новая Германия не последовала примеру французов и не вышла из военной организации НАТО: что же тогда будет с размещенной в ФРГ Седьмой армией? Но на саммите в Кэмп-Дэвиде 24 февраля Коль и Буш договорились. «Мягкую» линию Геншера-Бейкера отодвинули на задний план: лидеры официально объявили о полноценном членстве Германии в НАТО, сохранении американского контингента в качестве «гаранта стабильности» и милитаризации восточных территорий (пусть и с сохранением их особого статуса).

Горбачев и Шеварднадзе говорили, что вопросы безопасности в Германии (и Европе) предстоит разрешать еще несколько лет, однако Коль форсировал процесс и настоял на том, что основную роль в убеждении Горбачева должна сыграть наличность. Целью США стало, по выражению заместителя помощника президента по национальной безопасности Роберта Гейтса, «заставить Советы уйти с помощью подкупа».

Надежда умирает последней

Весной и летом советское руководство продолжало сопротивляться членству объединенной Германии в НАТО. На Горбачева давили и сторонники жесткого курса из МИДа и ЦК КПСС (прежде всего руководитель международного отдела, бывший посол в ФРГ Валентин Фалин). Они считали, что только немецкий нейтралитет гарантирует безопасность СССР.

Генсек и его министр иностранных дел маневрировали между внутренней оппозицией и своими западными партнерами, показывая Бушу и Колю, как сложно убедить советское общественное мнение, военных, а также руководство ОВД. Да и на Западе понимали, что нельзя «дразнить гусей» и провоцировать советское руководство на лишение Горбачева реальной власти.

На торжествах по поводу независимости Намибии и на ассамблее Западноевропейского союза в Люксембурге Геншер снова продвигал свой план единой Европы, где «НАТО в его нынешней форме потребуется только для переходного периода, пока военные союзы не будут распущены». НАТО и ОВД должны превратиться в единую ассоциацию коллективной безопасности, заявил министр на встрече с Шеварднадзе. В голове Геншера приверженность линии Коля на вступление единой Германии в НАТО как-то уживалась с верой в мирное будущее Европы под эгидой СБСЕ (за озвучивание этой идеи в Люксембурге министр получил от Коля жесткий выговор).

Но в итоге верность руководству оказалась превыше всего: хотя на Западе опасались, что Геншер поддержит предложение Шеварднадзе о раздельном ходе внутри- и внешнеполитических процессов объединения, министр уверил коллег, что в СССР просто делают хорошую мину при плохой игре в надежде успокоить сторонников жесткого курса в партии и правительстве. Теперь Горбачеву оставалось только признать право Германии выбирать свой военный союз (случилось это на июньском саммите великих держав в Вашингтоне) и выторговывать экономическую помощь.

Запад, тем не менее, сделал шаг навстречу: в Лондонской декларации НАТО (6 июля) пересматривалась военная стратегия альянса, и СССР больше не считался его противником. Члены НАТО также обязались не начинать конфликт первыми, предложили заключить пакт о ненападении с ОВД и пригласили все страны Восточного блока к дипломатическим контактам с НАТО с целью дальнейшего сближения, но никак не присоединения! В 1990 году никто не предлагал странам Восточной Европы войти в НАТО, а сами они даже не думали о таком варианте.

Эта декларация, а также новые обещания экономической помощи со стороны ФРГ и обеспечила подписание Договора об окончательном урегулировании в отношении Германии ГДР и ФРГ (а также СССР, США, Францией и Великобританией) 12 сентября 1990 года. В договоре отмечался «особый военный статус» восточных территорий (то есть отсутствие войск НАТО и ядерного оружия) вплоть до вывода советского контингента в 1994 году. Поскольку панъевропейское будущее оставалось туманным, Геншер решил сконцентрироваться исключительно на немецких проблемах, и в итоговом документе вообще ничего не упоминалось о потенциальном членстве восточноевропейских стран в НАТО.

«Запад обманул» как миф XXI века

Так можно ли говорить, что Запад нарушил данное советским лидерам обещание не расширять зону НАТО на восток в обмен на согласие на воссоединение Германии? Скорее нет, чем да: ни в одном документе такого обязательства де-юре западное руководство на себя не брало. Однако Коль, Геншер и Бейкер делали заявления, которые в свете последующих событий видятся куда более судьбоносными, чем казалось в 1990 году. Прежде всего это «Тутцингская формула», слова Бейкера, заявление Коля о «нерасширении юрисдикции НАТО» в феврале 1990 года.

Однако уже с марта, когда Горбачев де-факто дал зеленый свет объединению, риторика западных лидеров изменилась: дискутировались только вопросы немецкой безопасности. Происходящее в Германии просто перестали увязывать с будущим Европы — лишь Геншер, «последний идеалист», всю весну и лето надеялся на одновременный роспуск НАТО и ОВД. Но даже он мыслил достаточно реалистично: поняв, что СБСЕ пока «не тянет», поддержал Коля с Бушем (в проталкивании единой Германии в НАТО).

Однако ни циничный Буш, ни настойчивый Коль, ни прекраснодушный Геншер не воспринимали членство в НАТО как первый шаг к расширению альянса или символ победы над СССР: они просто хотели скорейшего воссоединения Германии на западных условиях. Другие восточноевропейские государства (не говоря о советских республиках) не попадали в повестку дня: если скорого роспуска ОВД еще можно было ожидать, то распад Советского Союза никому не мог привидеться даже в дурном сне.

Сам же Горбачев, как говорилось выше, не требовал от Запада никаких четких гарантий. И дело не в его наивности или слабости советских позиций, как решили в 2000-е: в 1990 году генсек мыслил в масштабах Германии, добиваясь ее нейтралитета. Кроме того, в руководстве СССР тогда царили надежды на новый, более гармоничный мировой порядок, где исчезнет противостояние между Востоком и Западом, а НАТО не будет врагом СССР. В этом духе две сверхдержавы вместе пытались решить иракский кризис. В «Парижской хартии» СБСЕ (21 ноября 1990 года) прописывалось право восточноевропейских государств самостоятельно определять членство в союзах, а после роспуска ОВД в июле 1991 года единственным таким союзом стал НАТО. И никто, в том числе и подписавшие документ советские лидеры, не обвиняли Запад в нарушении обещаний. Более того, при борьбе прибалтийских республик за независимость союзное руководство не требовало от них гарантий невступления в НАТО — даже сами прибалты рассматривали тогда только «финский вариант» (нейтралитет).

Сама же идея «новой миссии» альянса возникла в середине 1990-х, когда СССР уже не было и некому было давать обещания. Только кровопролитные войны и этнические чистки, сопровождавшие распад Югославии, указали на слабость общеевропейских организаций (ЕС, ЗЭС, СБСЕ) и заставили восточноевропейские правительства взглянуть на НАТО как на гаранта их безопасности. При этом в США политика расширения НАТО, предложенная Биллом Клинтоном в 1994 году, вызвала жесточайшее противодействие со стороны политиков и общественности: какой смысл обременять себя новыми военными расходами, если холодная война закончилась? Главную роль в интеграции стран Восточной Европы в НАТО сыграли не США, а Германия, заинтересованная в стабильности своего юго-восточного «подбрюшья» и в предотвращении балканизации региона.

Наконец, расширение НАТО на страны постсоветского пространства началось лишь в середине 2000-х годов — только тогда, в эпоху правления Джорджа Буша-младшего, экономического и геополитического усиления России и запуска «цветных революций», этот процесс приобрел антироссийский характер.

Представление, что США и Европа нарушили данные СССР обещания и обманули Горбачева, приобрело популярность среди российской элиты (да и у многих обычных граждан) в конце 1990-х годов. Окончательно заглох «роман» России с Западом, и (особенно после косовского кризиса 1999 года) рассеялась вера в то, что НАТО, США и ЕС несут всему миру процветание и демократию. Идея «нарушенных обещаний» — это аналог легенды об «ударе ножом в спину», который якобы привел к поражению Германии в Первой мировой.

Даже западные историки — прежде всего часто цитируемая в России Мэри-Элис Саротт — в своих работах, написанных в 2000-е, делают акцент на элементах торга и борьбы и подчеркивают, что США «победили» Горбачева, тем самым посеяв семена будущей конфронтации. Однако и такая позиция диктуется оптическим обманом, когда на ситуацию 1990 года смотрят из эпохи новой холодной войны и эскалации напряженности между НАТО и Россией. Пример Геншера показывает, что на Западе действовали не только циничные корыстолюбцы и мечты об открытом будущем без войны были важной движущей силой процессов, разворачивавшихся на рубеже 90-х.