Братняя Россия и все такое Художник-акционист Алесь Пушкин о борьбе за права человека и политическом перформансе

Алесь Пушкин — один из немногих белорусских художников, занимающихся политическим акционизмом. Самым популярным стал его перформанс 1999 года, когда он прикатил к подъезду президентской администрации в центре Минска окрашенную в красный цвет тачку навоза, на которой лежали деноминированные белорусские деньги и плакат с благодарностью Лукашенко за работу. Прямо на площади он перевернул тачку и воткнул в образовавшуюся кучу вилы, проткнув портрет президента. За эту акцию его осудили на два года условно, что фактически сделало художника невыездным из страны и после окончания срока наказания.

По данным palitviazni.info, накануне президентских выборов 2006 года Алеся Пушкина на три дня поместили в СИЗО за то, что в телефонном разговоре художник плохо отзывался о тогдашнем председателе КГБ Степане Сухоренко: об этом на него донесли некие граждане. В том же году его пытались осудить по обвинению в обливании черной краской памятника российскому «смершевцу», Герою Советского Союза Василию Чеботареву, но дело было отправлено на доследование и закрыто. Несмотря на пацифистские взгляды, Пушкин был призван на службу в Афганистан, где вел дневник на белорусском языке. После того как личные записи прочел его сослуживец-белорус и выдал начальству, дневник был признан антисоветским.

В Белоруссии Пушкин также известен как художник, специализирующийся на росписи зданий, в частности, он разрисовал библейскими сюжетами множество церквей по всей республике. Как сообщает mart.by, в одной из таких работ — «Страшный суд» — среди грешников был обнаружен персонаж, похожий на главу государства. Изображение изменили после того, как телеканале «Россия» вышел соответствующий сюжет. Сам Пушкин относится к белорусской церкви неоднозначно, однажды он заявлял, что перестал верить в тайну исповеди, после того как «видел районного оперуполномоченного КГБ выходящим от нашего священника».

В интервью «Ленте.ру» Алесь Пушкин рассказал о правах человека в Белоруссии, «китайском прессе цензуры» и Петре Павленском.

«Лента.ру»: Как вы оцениваете общее состояние прав человека в Белоруссии?

Алесь Пушкин: Права человека в Белоруссии, скажем так, можно найти. Если не заострять внимание на геях, лесбиянках, на каких-нибудь сложных политических вопросах — что, например, [Николай] Статкевич до сих пор в тюрьме, кандидат в президенты (баллотировался в президенты в 2010 году от «Европейской коалиции», был арестован после антипрезидентских акций протеста, в 2011 году Amnesty International признала его узником совести — прим. «Ленты.ру»). Время показало, что некоторые вопросы начинают забываться, другие становятся неактуальными. Но самое интересное, что сейчас права человека в Белоруссии остаются, назовем так, незаметным вопросом в повседневной жизни нашего общества. Поэтому мы, творческие люди, про это все помним, мы постоянно поднимаем эти вопросы: и [про] политзаключенных, и, например, о нарушении прав наших белорусских верующих. Вот я православный. Ну как так? Получается, среди наших епископов нет достойного человека, что Москва прислала своего митрополита. Тоже можно поднять этот вопрос. Можно поднять вопрос о социальных меньшинствах, об ущемлении белорусскоязычных школ, и все вот эти неравномерные отношения, непропорциональные, русского и белорусского языков. Официально заявлено двуязычие, а на самом деле все русскоязычное.

Можно ли говорить о цензуре при освещении проблем в сфере прав человека?

Сейчас, наверное, да, есть такая вещь. Очень просто сказано, давайте не будем усложнять, поднимать негативные вещи из истории даже, из современности. Давайте все-таки все более и более славить Беларусь хорошими делами и хорошими событиями. Вот открываются станции метро — это отлично. А то, что Статкевич сидит, — это, конечно, давайте умолчим, немножко опустим, правда? Памятников репрессированным нет? Все памятники есть: и [посвященные] Великой Отечественной войне, и Холокосту, и воинам-афганцам. А памятник безвинно репрессированным или в Куропатах до сих пор не установлен — про это давайте молчать. Есть такой момент, есть цензура.

А вы знаете, почему это делается? На мой взгляд, потому, что если есть твердая плотина, как в Китае, цензуры и стабильности, то маленькая дырочка размоет эту дамбу, эту плотину. Поэтому не будем допускать маленькой дырочки: во-первых, о безвинно репрессированных. Давайте не будем допускать маленькой дырочки о Статкевиче и об этих сексуальных меньшинствах. Давайте не будем допускать маленькой дырочки о правах белорусскоязычных. Или правах белорусских православных верующих, которым присылают митрополита Павла из Москвы. Давайте не будем про это говорить, тогда плотина будет мощно стоять. И тогда у нас будет стабильность и будет все: работа, зарплаты, мирное небо над головой и все такое.

Фото: pushkin.by

И народ выбор свой сделал — да, закрывают глаза, уши, закрывают некоторые больные вопросы. Ради чего? Чтобы продолжать ездить на машинах, немножко строить дома, получать небольшую зарплату, ходить на работу, иметь социальную медицину, социальный пакет гарантийный. Правда, что ты пошел к стоматологу и сделал бесплатно зубы. Вот я ложусь в больницу в прошлом году с воспалением легких, в нашу Крупскую обычную районную больницу, и все бесплатно лечат. Поэтому люди согласились на это. Только вот творческие люди начинают иногда, хоть раз в год делать какие-то перформансы, выставки, показывать картины.

И вы знаете, что самое удивительное? Что в данный момент — вот я художник, член Союза художников Беларуси — у нас разрешено на выставках, в выставочных залах показывать сложные вопросы, сложные работы. Руководство Союза художников ведет такую политику, что пускай дискуссия по 500-летию битвы под Оршей, когда белорусское войско разбило московское войско в 1514 году, 8 сентября, пожалуйста, этот вопрос, эту выставку показывайте в выставочном зале. Пускай там ведется дискуссия. Потом, памяти восстания 1863 года в этом году прошла грандиозная выставка. После чего? После чемпионата мира по хоккею, когда уехала российская сборная, которая получила победу. Союз художников провел в Минске, в центре города, в выставочном зале Палац Мастацтва (Дворец искусства — прим. «Ленты.ру») большую грандиозную выставку памяти 150-летия восстания под предводительством Кастуся Калиновского. Таким образом, не дразнить гусей, не раздражать наших русских гостей, а вот когда все отошло, спокойненько закончилось, вот вам спокойная дискуссионная площадка, показывайте свои работы в творческом фоне, дискутируйте, общайтесь, поднимайте все эти вопросы истории — пожалуйста. Вот такой маленький выход пара.

И я очень-очень этому удивляюсь. Это уже такая Украина, которая начинает нашу элиту немножко формировать, украинские вопросы. Такая дозированная дискуссионная площадка в виде круглых столов, политических конференций, выставок, политических и литературных выступлений. Встреча белорусских писателей с Лукашенко недавно прошла. Причем и с оппозиционными белорусскими писателями — там были [представители] и белорусского ПЕН-центра, и звучало имя [Светланы] Алексиевич, что вызвало очень болезненную реакцию Лукашенко. Заметьте, ведется дискуссия в обществе. Она дозирована, она под контролем. Некоторые вопросы цензуры, табуированные темы, которые поднимаются. Но это все под контролем, и очень-очень нешироко освещается в СМИ.

То есть вы поддерживаете такое замалчивание отдельных тем или, наоборот, выступаете за их активное муссирование?

Вот спасибо за этот вопрос. Это важная вещь. Надо ли раскачивать лодку в стабильной, спокойной стране по сравнению с другими, соседними странами? Надо ли возбуждать острыми вопросами безвинных политических репрессий, Куропат, стукачества этого всего, надо ли нагнетать атмосферу? Я думаю, что, может быть, если бы не было дискуссий, это очень жестко каралось, тогда я был бы более радикален и вам сейчас сказал бы, конечно: очень плохо, что у нас до сих пор этот китайский пресс цензуры! Но когда цензура у нас не китайская, а немножко… И на своей шкуре я это уже увидел.

Например, в этом году я и выставился на выставке 1863 года и был на пленере под Оршей, и все нам разрешали, милиция охраняла. Я думаю, что, возможно, белорусский путь — это вот такой путь интересной формы послабления сверху и разрешения интеллигенции более активно поднимать и дискутировать на больные, табуированные темы нашего общества. И тогда будет развитие. В идеале, смотрите, вот будут выборы 2015 года. Честно — было бы очень хорошо, если бы в этот избирательный список кандидатов были внесены и [Зенон] Позняк, и Статкевич, и Лукашенко, и [Сергей] Гайдукевич, и [Александр] Козулин, и [Александр] Милинкевич, и все-все-все эти персонажи. Пускай 15 кандидатов и наперед разрешен допуск всех людей на проверку, разрешено присутствовать всем представителям партий на избирательных участках. И как вы думаете, что бы было? Не надо бояться [предугадать результат], конечно, победил бы с результатом в 90 процентов один наш кандидат — это Лукашенко.

Но, самое поразительное, я бы честно сходил на выборы. А я с 1994 году на выборы не хожу. Вот пришел бы на выборы, положил свой бюллетень, потом бы сел, просмотрел, как все это посчитали, честно доложили. Сам бы увидел, что с 90 процентами выиграл наш правитель Белоруссии. И я бы сказал — ну что ж, мы нынче все, да, есть оппозиция, есть форма вот такой у нас дискуссии, но реальность такова. Поэтому, наверное, как представитель оппозиции и, назовем ее национальной, интеллигенции я хотел бы большей свободы и прав человека, большей свободы дискуссий, широкого освещения этого, особенно в СМИ и на белорусском официальном телевидении. Никогда там не поднимается этот вопрос, только в интернете все читаем про выставки, пленеры и про этих репрессированных. Я бы хотел большего. Но, понимая сложности всех соседних стран и наблюдая, как начинается любая революция и горячий народ будоражит факты какой-то большой несправедливости, после которой тысячи людей выходят на улицы, миллионы людей, то я начинаю думать, что надо очень серьезно подумать, прежде чем испускать эту страшную правду на большую массовую аудиторию.

Фото: pushkin.by

Вопрос как к художнику-акционисту: у нас в России, например, есть такой перформансист, как Петр Павленский…

Да, я с ним знаком! В Берлине были в 2012 году, фонд Генриха Белля вел у нас конгресс такой, назывался «Протест. Политик. Культура», и там я познакомился с Петром Павленским. Тогда он уже показывал свой перформанс с колючей проволокой, рассказывал про Москву. Очень приличная фигура, очень красивая фигура, она так украшает… Вот после группы «Война» это самая интересная и самая русская, самая честная, назовем так, в искусстве фигура сейчас. Очень непосредственная, очень нравится. Только не нравится, единственное, как его жена гражданская там книгу достала на выставке Церетели. Это немножко жутчество (в июне этого года на открытии выставки Зураба Церетели в Русском музее Оксана Шалыгина презентовала новую книгу Александра Бреннера и Барбосы Формозы «Бомбастика», достав ее из себя; таким образом она показала символическое рождение книги — прим. «Ленты.ру»).

Применительно к Белоруссии такое радикальное искусство будет востребовано?

Честно скажу, у нас в Белоруссии у молодых художников первая тенденция — приспособиться. При-спо-со-бить-ся. В первую очередь. Попросить у фонда Гете каких-то денежек, на какой-то свой проект, хоть немножко. У нас есть Михаил Гулин, назову такую фамилию, он позиционирует себя как художник политического перформанса. На самом деле человек взял немножко денег у немцев, взял каких-то кубов и, отлично чувствуя нашу ситуацию, приносит их на площадь Якуба Коласа, на Октябрьскую площадь. Зная, что там видеокамеры, ставит куб на куб и ждет реакции. Ну, конечно, подходит ОМОН, его приглашают куда-то, начинаются разборки. Потом директор фонда Гете, который давал на это денежки, делает вид, что он не знает такого художника. Говорит, да я его впервые вижу, это не наш человек. А он уже потом пожинает, Михаил Гулин, эти лавры такого политического акциониста. Ну это же, согласитесь, небо и земля по сравнению с Павленским, так?

Чтобы быть у нас таким безбашенным, честным, горячим, назовем так, очень горячим художником, это нужно иметь, первое, белорусскую душу, которая у тебя болит. Потому что у нас колониальная республика до сих пор. Как машинами отправляли колбасу в Москву, так и сейчас наша задача — продать продукцию сельскохозяйственную нашу туда, в Россию. И если ты говоришь правду, что режим в Белоруссии — ставленник России, что это удобоваримо и будет держаться он, покуда в России будет что-то такое твориться... Будет не Лукашенко, будет Иванов-Петров-Сидоров, все равно это священная корова — братняя Россия и все такое. Когда ты делаешь свои акции, поднимая эту тему, вот тогда будет реакция очень горячая и живая. Кто из наших белорусских молодых художников хочет это делать? Никто! Все боятся. А все стараются просто писать работы, участвовать в выставках, приспосабливаться. Такой путь белорусского художника.

Осталась старая гвардия. Вот мне 49 лет. Я раз в год 25 марта — это настоящий День независимости Белоруссии, потому что в 1918-м была признана Белорусская Республика и впервые заявлена декларация о суверенитете, — делаю этот перформанс. На своей площади, в центре маленького местечка, я выставляюсь, вешаю флаги, раблю (бел. — «делаю») какие-нибудь новые работы, что-то такое каждый год придумываю. Реакция разная. Бывало, я выставлял скворечники и за это судили, крутили руки и штраф давали. Бывало, что мне удавалось даже что-то выставить и меня не трогали, но реакция [все равно] очень живая. Средства массовой информации про это не говорят, не пишут. Я хотел бы это сделать в большом городе, но зачем, когда в Минске тысячи художников, зачем мне ехать из Бобра и делать [перформанс] в Минске? Я маленький провинциальный художник, в своем местечке стараюсь сделать хоть единственное напоминание о современном искусстве, хоть что-то живое. Но я думаю, что в таком маленьком местечке только и можно провести смелые акции. В Минске под видеокамерами я бы только ступил там два-три шага, расставил свой мольберт, поставил бы какую-то картину — тут же бы подошли, арестовали и тихонько утащили. И там бы сказали — ругался матом. 15 суток, и никто бы про это не узнал.

Акция чем ценна — она ценна, когда ее, как Петр Павленский, делаешь, она фиксируется и потом это СМИ подхватывают. За 20 лет нашего режима среди журналистов сформировалось двоякое лобби: или же это журналисты, которые сразу докладывают в КГБ, что собирается Пушкин что-то сделать, и меня еще на подходе к нашей центральной площади арестуют. Скажут, пройдемте для выяснения отношений, и не дадут сделать эту акцию художественную. Или так называемое независимое средство массовой информации, которое смотрит, что он собирается сделать, какой вопрос поднимать. О правах лесбиянок и гомосексуалистов? После этого 12 средств массовой информации, газеты, журналы, интернет-порталы были бы на этой площади, где бы я поднимал вопрос о церковных браках между гомосексуалистами и лесбиянками, скажем. Вот тут бы было классное освещение в средствах массовой информации. Но вот когда я постоянно поднимаю вопрос, что у нас колониальная республика, что у нас до сих пор политические репрессии к тем, кто просто говорит по-белорусски, думает о своей истории со своей колокольни, учит детей по-белорусски, хочет подчеркнуть, что мы другие. Мы самостоятельные уже. Мы должны быть неколониальной страной. Вот это сразу вызывает равнодушие, они говорят, что это неинтересно и… все. И не приходят на твои перформансы.

Можно сказать, что есть потенциал. Есть что-то, но молодежь — конформисты, а старая гвардия и устала за 20 лет борьбы с режимом, и понимает, что мы поднимаем темы, которые называются «неформат» для современных средств массовой информации.

Ну вот мы поднимем эту тему.

Давайте, Даша! Это важно! Потому что это актуальная вещь. Потому что Украина сейчас показала нам немножко то, что мы можем завтра проснуться в Беларуси и к нам придут защищать права русскоговорящих. Мы увидим другие флаги, валюту, зеленых человечков, которые скажут — мы пришли в Беларусь по вашей же просьбе. У вас же 80 процентов разговаривают по-русски, и мы пришли вас защищать от ваших этих Пушкиных — вот такой злобный белорусский националист с парадоксальной фамилией, бандеровщина белорусская такая. Мы вас защитим от таких Пушкиных.

Мы знаем, что можем проснуться завтра в стране, в которой мы хоть и живем 20 лет формально независимыми, но... Мы можем завтра проснуться [там], где мы будем просто частью Российской Федерации. Инструментария полной белорусской независимости нету. Не-ту. Просто нету. То есть необратимые процессы независимости, которые бы уже должны были сейчас работать несмотря на то, кто сейчас у власти — Лукашенко-Иванов-Петров-Сидоров-Гайдукевич или там Статкевич, [их] у нас нету. У нас Республика Беларусь — это частный проект Лукашенко, который под себя сделал эту страну. Завтра придет Иванов-Петров-Сидоров, там все придется начинать сначала: с учебников истории, с языка, с действительного равноправия русского и белорусского, со всех законов, с армии, с того, как могут иностранные вооруженные формирования находиться на территории Республики Беларусь.

В Барановичах будут стоять русские самолеты. Ну как так? Лукашенко продал небо Белоруссии, получается. Да, это дорого нам самим охранять свое небо, ну так, может быть, не надо бояться, что его, небо, натовские самолеты будут бороздить? Наверное, уже нет. Кончилось то время. Ну да, не по средствам Белоруссии содержать свои военно-воздушные силы. Но продавать же небо над Белоруссией нельзя, это же утрата суверенитета. А тут получается, что российская авиабаза будет в Барановичах. Ну что такое? Пока ее нету, пока это дискутируется и протесты идут. Вот протест художников в художественной форме: надо сделать какой-то перформанс, когда русские самолеты будут стоять здесь, в Барановичах. Вроде и хорошо, и спокойно, и нормальная страна, и работа, и дискуссии уже разрешены у нас в выставочных залах, в газетах, в интернет-изданиях. Но я могу проснуться завтра и не жить уже в Белоруссии. Все 20 лет построения суверенного государства окажутся каким-то сном.