Игорь Угольников, когда-то первым приведший на российское телевидение формат стэндап-камеди, первым же из российских актеров-комиков прошел в большие телевизионные начальники. А с 2008-го — еще и в кинопродюсеры. Причем работает Угольников пока исключительно в жанре, сколь сложном для постановки, столь же и в современном российском контексте не теряющем актуальности — военном кино. Первые два проекта Угольникова рассказывали об узловых эпизодах Великой отечественной — нападении Германии на СССР («В июне 1941-го») и нашей героической обороне («Брестская крепость»). Новый фильм «Батальонъ», который выходит в прокат 20 февраля, берется за миссию еще более амбициозную и важную — перенести на экран события Первой мировой войны, почти забытой российскими авторами. Угольников горел идеей снять военный эпос о первом женском батальоне смерти в российской армии несколько лет и вел его от стадии формирования замысла до финального монтажа. В продюсерской группе значатся также Федор Бондарчук и Дмитрий Рудовский, а режиссером «Батальона» стал Дмитрий Месхиев («Свои», «Человек у окна»).
Известный всей стране под фамильярным, но нежным прозвищем Угол, продюсер Игорь Угольников рассказал «Ленте.ру», кто и зачем стер Первую мировую из национальной памяти, чем был важен подвиг батальона Бочкаревой и как снять газовую атаку, не погубив при этом звезд отечественного кино.
«Лента.ру»: Расскажите, с чего для вас начался «Батальонъ»? Каким был первоначальный импульс?
Игорь Угольников: В 2010 году мы с Евгением Айзиковичем закончили «Брестскую крепость», фильм вышел на экраны. Еще во время работы над ним мы понимали, что Вторая мировая — это неоконченная Первая. При этом Первая мировая — война забытая, забытая намеренно, хотя на ней и умирали наши прадеды.
Нам также показалось, что нынешние события, которые происходят сейчас в мире и в стране, очень созвучны тем событиям, которые были сто лет назад. Очень многое похоже. История, говорят, развивается по спирали — наверное, мы опять переходим эту точку на новом этапе. Занимаясь Первой мировой войной, мы постепенно возвращаем память поколений. Вот это возвращение памяти поколений, мне думается, и есть та самая основа патриотического воспитания — просто знать, что было с нашими дедами и прадедами, знать историю своей страны. Если бы мы точно знали, что было раньше, может быть, событий, которые сейчас происходят, и не было бы. Эта стертая из нашего сознания память как раз и послужила причиной того, что мы сейчас так живем.
Игорь Угольников
Фото: Валерий Левитин / РИА Новости
А когда вы решили снять кино именно про женский батальон смерти?
Когда мы занимались «Брестской крепостью», то нашли в архиве историю, которая нас поразила. Это судьбы женщин и детей, которые были женами и детьми командиров крепости: их всех выпустили из Брестской крепости, а через год нашли и расстреляли. Абсолютно всех. Мы даже думали снимать именно о них фильм, в итоге решили от этой идеи отказаться, но желание сделать кино о женской доле осталось — и наложилось уже на наш интерес к Первой мировой.
История же уникальная! Впервые в истории женщины в таком количестве были объединены в воинское подразделение, обучены воинскому делу и пошли на фронт, причем с точной идеей — поднять боевой дух армии, которая уже к тому времени разлагалась. Были созданы солдатские комитеты, офицеры не имели права принимать решения, в стране были смута, хаос и разлад, а Керенский выпустил уголовников, упразднил полицию, упразднил суды. То есть государственности уже фактически не было — страна катилась к Октябрьскому перевороту. Как сейчас пишут историки, большевики просто подняли власть с пола. Сейчас много говорят, что это было не просто так: огромную страну развалить собственными руками ни с того ни с сего было невозможно. Поэтому уже пишут о заговоре в окружении государя в шестнадцатом году. Уже говорят о Керенском как о человеке, который признался под конец своей жизни, что надо было сделать в марте семнадцатого года, чтобы не допустить дальнейшего развала государственности и армии. Он сказал, что надо было убрать всего одного человека. Кого именно? Керенского. Тем самым он признал под конец жизни свои «заслуги» перед государством.
Надо еще говорить и о том, что конечно кино — не просто историческое. Мы с вами в кино смотрим сюжет, историю. Причем сама история это просто фабула, а вот сюжет — это уже понимание, что происходило с этими людьми и для чего ты это снимаешь. И этот месседж должен читаться. В истории Первой мировой войны, конечно, много эпизодов, которые достойны экранизации: и оборона крепости Осовец русскими солдатами, пошедшими в наступление, несмотря на газовую атаку, и маневр Ренненкампфа, и Брусиловский прорыв. Но история подвига батальона Бочкаревой — это еще и трагический, и яркий сюжет, достойный кинематографа.
Бессмысленного подвига.
Не надо говорить «бессмысленного»! Вот собственно, почему мы и сделали «Брестскую крепость» и делаем «Батальонъ». Если говорить о «Брестской крепости», то, казалось бы, бессмысленно Гаврилову было оставаться одному в крепости, которая давным-давно сдана. Для чего сопротивляться, когда фронт ушел давным-давно далеко и ты брошен, ты никому не нужен, у тебя в подвале погибают родственники, нет ни воды, ни боеприпасов? Зачем упираться, когда вокруг сдаются в плен, — а таких было немало.
Мы не можем судить тех, кто сдавался.
Судить не можем, но мы знаем историю: кто-то сдается в плен, кто-то, для того чтобы прекратить свои страдания, встает в полный рост и получает пулю в грудь, а кто-то остается до конца, делает поступок и таким образом переворачивает ход истории своей страны. Своим поступком эти люди приблизили 9 мая 1945 года. Батальон Бочкаревой совершил то же самое. Мы с вами теперь можем считать их подвиг бессмысленным, но для них тогда он бессмысленным не был. Женщины возвращали мужчинам достоинство, пытались вернуть достоинство стране, и потом, враг же стоял на нашей земле! Сколько угодно можно говорить о том, что мы уже с немцами не воевали — это как раз мотивация солдат из нашего фильма: «Дома революция только что произошла, сейчас будут земли делить, а мы будем тут с немцами воевать, зачем? Мы сейчас домой пойдем, там землю поделим, а дальше решим, как быть». Но враг-то на нашей земле стоял, и это очень современная история, как понимаете. Поэтому мы заинтересовались этой историей. Заметьте, это было еще три года назад, и мы даже подумать не могли, что такое может произойти с нами.
Легко ли вычленялся из реальной истории батальона Бочкаревой сюжет для фильма?
Нет, собственно, с этим и были трудности в работе. Было слишком много сюжетных линий, что не идет на пользу никакому сценарию. От каких-то сюжетных линий нам пришлось отказаться. Мы долго спорили, в том числе с Костей Эрнстом, который изначально за проектом следил и читал сценарий. Он мне говорил: «Станиславович, у тебя очень много сюжетных линий, так не должно быть. Будешь потом сам их вычеркивать, не сможешь все как следует снять и будешь мучиться. Поэтому мы еще на уровне сценария стали от чего-то отказываться. Когда же мы сложили все воедино, у нас вдруг появился в этом хаосе главный герой — сам батальон, и тогда все сошлось, как правильный пазл. Как ни странно, этим героем оказалась не сама Мария Бочкарева, фанатично создававшая батальон, уверенная в своей правоте, будучи жесткой, непримиримой, подчас чрезмерно жестокой для достижения своей цели. И при этом способная и приласкать там, где надо, утешить.
Кадр из фильма «Батальонъ»
Да, если бы акцент был сделан на ней, это было бы совсем другое кино.
Поэтому мы вынесли слово «батальон» даже в название фильма — а у нас были различные варианты названий. Можно улыбаться этому, но в списке возможных названий у нас также был «Комбат Мария». Но в результате мы вышли на одно-единственное правильное слово, потому что сам батальон и оказался главным героем картины.
По сути, фильм и получился о том, как из этих разных, разбросанных жизнью женщин складывается единое целое.
Да, и это отражает финальный эпизод: батальон, весь вместе, сжатый, понимающий, что он свою задачу выполнил, и теперь надо погибнуть, и готовый умирать вместе, и принявший эту судьбу.
Съемочный процесс шел, насколько я знаю, не без трудностей.
Трудным был уже процесс сборки сценария: эпизоды выбрасывались, возвращались обратно, и этот процесс происходил даже во время съемок, когда мы понимали, что тот или иной эпизод надо по-другому сделать. Но знаете, наряду с трудностями были и приятные потрясения. Так, когда я увидел фотографию Бочкаревой, то мгновенно понял: вот роль для Маши Ароновой, которая когда-то вместе с Нонной Гришаевой пришла ко мне в программу «Оба-на» еще на третьем курсе. Я считал и считаю, что Маша Аронова — величайшая русская актриса, которой надо было обязательно сыграть такую поворотную, не побоюсь этого слова, роль в своей судьбе.
Также могу сказать, что Маша Кожевникова совершила человеческий и гражданский подвиг, снимаясь в этой картине совершенно в ином образе, нежели мы привыкли ее видеть. Это уже не секрет ни для кого, что я пошел на беспрецедентный продюсерский шаг, остановив съемки в самый разгар процесса, дав ей возможность родить ребенка. Мы были в простое около трех месяцев, но это того стоило.
Как проходила совместная работа с режиссером Месхиевым?
Каждую картину я стараюсь снимать с новым режиссером. В этот раз выбор пал на Дмитрия Месхиева, питерского режиссера — а для меня было очень важно, чтобы режиссер был питерский, ведь все действие происходит в Петербурге. У Месхиева еще и была сильная картина «Свои», тоже про войну, и мы выбрали его. О чем я не жалею, хотя работа с ним была крайне тяжелой. Мы через споры, конфликты, порой доходящие до жесткости, все-таки находили золотую середину. Я благодарен ему за работу и рад тому, что мы дошли до конца съемок и выпускаем картину, не поссорившись окончательно, хотя было и такое. Это нормально, это работа людей, которые работают не с холодным сердцем и стараются достигнуть максимального результата.
Были конфликты?
На съемках, естественно, серьезный режиссер-постановщик, за плечами у которого не один десяток картин, не всегда воспринимал адекватно то, что продюсер подходит и говорит: «Нет, этот крупный план надо переснять». Не всякий режиссер может это выдержать, и были безусловные конфликты, но в результате мы приходили к компромиссу, и Месхиев шел на мои, скажем так, указания. Я же считаю, что имел и имею право давать указания на своей картине.
Были ли у вас какие-то ориентиры из числа фильмов именно о Первой мировой? «Тропы славы» Кубрика, «Боевой конь» Спилберга, «Долгая помолвка» Жене?
Для меня ориентирами еще с «Брестской крепости» были великие советские фильмы о войне, такие как «А зори здесь тихие», «В бой идут одни старики», «Они сражались за Родину»… О Первой мировой войне в принципе фильмов намного меньше снято, но некое ощущение личное о том, как это могло бы быть, постепенно у нас зарождалось. При этом, если в случае с Великой Отечественной у нас уже в крови живет ощущение правды-неправды, могло быть так или не могло, мы эмоционально уже подключены, то Первая мировая — чистое поле. И в этом чистом поле надо было еще построить достоверные декорации, правильно одеть, обучить актеров, в том числе субординации того времени.
Субординации?
Ну вот представьте такую сцену: сидят мужчины за столом, конфликтуют, и с ними сидит женщина, потом встает и уходит, хлопнув дверью. Если мы снимаем Великую Отечественную войну, то так это и показываем: встала, ушла. Если же Первую мировую, то когда женщина встает, мужчины тоже встанут, несмотря ни на какой конфликт, ни на что. Такие тонкие вещи, но они дают очень четкое понимание того времени.
Кадр из фильма «Батальонъ»
У вас три продюсерских проекта и все — о войне, причем «Батальон», отправляя на войну женщин, в принципе, тему закрывает: ничего более жуткого, противоестественного, чем необходимость женщинам воевать, в жанре военного кино не может быть в принципе.
Вы знаете, когда мы закончили работу над «Брестской крепостью», я себе сказал и своей команде: «Никогда больше не буду снимать военное кино. Я устал, не могу, хочу комедию, хочу светлого». Однако же, видите, снял картину на эту тему, поэтому, думаю, что не стоит загадывать. Опять-таки здесь важен момент, который мы прошли, когда после «Брестской крепости» стали задумываться: а почему так произошло, что было дальше? И сейчас после «Батальона» я задумываюсь уже о том, что было дальше, почему произошло то, что произошло в семнадцатом году. Конечно, не знаю, как будет складываться дальше, какие будут возможности, но я серьезно думаю о семнадцатом годе. Мне важно понять, каким образом изменилось сознание людей, причем настолько, что они стали убивать друг друга. Каким образом Первая мировая война перетекла в Гражданскую? Что случилось с сознанием людей, общества, причем очень серьезно построенного, ведь православие было очень мощным, это была основа государственности. Православие, самодержавие, народность — три кита, на которых незыблемо стояла Российская империя. Но получается, что стоит из этих трех основных постулатов убрать один, и другие тоже сразу рушатся. Убрали царя — и веру потеряли, и Отечество.
Как вам кажется, почему Первой мировой войне у нас так мало уделяется внимания? Столетие ее начала в прошлом году в России почти никак не освещалось, в отличие от всего остального мира.
Наш президент на эту тему высказался уже два-три года назад, сказав, что советская историография приложила руку к искажению памяти той войны. Он даже сказал еще жестче — что большевики совершили акт национального предательства. Это было сказано именно так, без знаков плюса или минуса. Они совершили акт национального предательства — мы, в сущности, проиграли войну проигравшей стороне. Этот акт был серьезно организован, не спонтанно, именно большевики подняли власть с пола. Мы с вами ничего об этом не знаем. Но надо возвращать память поколениям. Если вообще говорить о том, что должно бы быть у нас в ощущении себя в своем государстве, своей истории, то для меня это крайне просто. Нужно просто спросить у родителей, кем были дедушки и бабушки, а если те еще живы, то спросить у них, а кем были их родители, чем они занимались, что они делали в начале двадцатого века. Тогда сразу все встает на свои места. И не было бы всего того мракобесия, которое происходит сейчас! Как будто этого не было сто лет назад.
К историческому и военному кино в России сейчас особое отношение и особое внимание. Вы на себе его ощутили?
Лично министр культуры в фильме присутствует в двух ипостасях. Как министр культуры Российской Федерации и как председатель Российского военно-исторического общества, членом президиума которого я тоже являюсь. И он приехал на первый съемочный день в Питер разбивать тарелку — по-моему, первый случай, когда министр приезжает на площадку в первый съемочный день и дает старт проекту. А государственное финансирование составило чуть больше пятнадцати процентов бюджета. Это около пятидесяти миллионов рублей.
А общий бюджет каким получился?
За два года съемок — около 380 миллионов рублей, если мы берем только производство.
Что было самым сложным в работе над фильмом?
Я могу сказать о том, как нам перед сценой одного эпизода не просто было трудно, а даже молиться пришлось. Это эпизод газовой атаки. Чуть-чуть его порепетировав, поняв, что девочки должны бежать в атаку в грязи, под дождем, в дыму, в противогазах, с винтовками Мосина со штыками, я подумал, что это снимать невозможно. Когда сам надел противогаз, понял, что вообще нереально в дыму бежать в нем, ничего не видно. Мы пытались заменить обычные штыки пластиковыми, чтобы хоть как-то облегчить актрисам участь, но эти фальшивые штыки так тряслись на ветру, что стало ясно — не выйдет. Двести девочек я просто потеряю! Как это снимать? На свой страх и риск я помолился, чтобы ни одна девочка не повредила себе ничего, и Бог как будто услышал мои молитвы. Я шучу теперь, у нас на всей картине один всего выбитый зуб, и то не во время съемок.