Популярный российский гитарист Владимир Корниенко, участвовавший в записи альбомов «Вендетта», Z-Sides, «Жить в твоей голове» Земфиры; «Опиум для народа», «Все, кого ты так сильно любил», «Бабл-Гам» группы «Ундервуд»; «Изнутри», «Везде и Нигде» Найка Борзова; «Мальчик на шаре» Дианы Арбениной и многих других, готовится к выпуску третьей сольной пластинки. В преддверии этого события Корней рассказал «Ленте.ру» об этой своей работе.
«Лента.ру»: Ты выпустил два альбома, сейчас готовишься к очередному сольному релизу. Какой характер у пластинки, чем она отличается от предыдущих работ?
Корней: Альбом получится более лаконичным — как в музыкальном, так и в текстовом плане, более собранным и сжатым. Наверное, взрослею.
А как же внутренний ребенок, который скрывается в каждом человеке?
Для него, наверное, тоже наступит время. Пока могу сказать точно, что у новой пластинки есть драматургия. Описать ее в словах сложно, да и зачем говорить, если можно просто послушать? У альбома есть интертекстуальные взаимоотношения с пластинкой Найка Борзова «Везде и Нигде», которая вышла в прошлом году, есть явные взаимоотношения между их концепциями. Надеюсь, уже осенью вы всё это услышите.
Когда я беседовал с лидером «Несчастного Случая» Алексеем Кортневым накануне выхода альбома «Кранты», он сказал, что для себя представляет пластинку в виде фильма. Ты так же?
Да, у меня то же самое с любым альбомом. Мне скучно слушать пластинку, которая лишена драматургии, а является компиляцией песен. Даже несмотря на то, что сегодня господствует сингловая культура и песни расходятся по плеерам в mp3-формате, мне интереснее слушать пластинку как цельную историю.
В 2011 году ты говорил, что эпоха музыкальных лейблов прошла. Сегодня не планируете возродить сотрудничество?
Признаюсь, тогда я был на них немного обижен. Вообще, у меня небогатая история взаимоотношений с лейблами.
А как музыкантам зарабатывать, если не продавать альбомы?
Концертами. Практически всегда было именно так, в России уж точно. Конечно, краудфандинг — это отличная затея: так мы собрали больше половины необходимых средств на выпуск альбома (спасибо всем акционерам, мы про вас не забыли!), и результат получился замечательный. Схема краудфандинга даже честнее, чем работа с лейблами, плюс ко всему — это хороший информационный повод, дополнительный источник внимания.
Ты не думаешь, что интернет губителен для самих музыкантов?
Я продолжаю питать надежду, что, если музыка действительно хороша, она найдет своего слушателя. Помогает интернет, или нет? Честно говоря, я думаю, что помогает, а благодаря таким людям, как Надя Буяльская (пиар-директор Найка Борзова и Корнея — прим. «Ленты.ру»), все становится еще легче.
Владимир Корниенко
У меня сложилось ощущение, что последними российскими суперзвездами стали те, чьи песни вышли на пластинках, например Земфира, «Мумий Тролль». Время суперзвезд, способных собрать «Олимпийский», уже прошло?
Нет, я уверен, что и сегодня могут появиться музыканты, способные собрать стадионы. Главное — писать хорошие песни, делать прекрасные аранжировки, великолепно исполнить программу, а применительно к концерту — сделать супершоу, осветить и прорекламировать событие. В принципе, нетрудно, правда? (Смеется.) Но ведь такая методика была всегда, суть не поменялась.
В то же время Кортнев заметил, что суперзвезд слушали все — от дворников до депутатов, но сегодня этого нет.
Согласен: музыкальные вкусы «расслоились». Думаю, произошло это оттого, что в российской музыке пропала некая общая школа. Эти двое прекрасных артистов — Земфира и Лагутенко, — являясь, безусловно, яркими индивидуальностями, все-таки принадлежали к единой школе. Уже в самом первом альбоме Земфиры читалось и музыкальное училище, законченное с отличием, и начитанность. То же прослеживалось и у Лагутенко: возможно, музыкальности в его творчестве меньше, но его образование востоковеда все же дало ему много как автору. Это была большая школа, она объединяла музыкантов. Талант, помноженный на школу, мог быть интересен и дворнику, и депутату. А с появлением новых технологий легкодоступных средств записи — это нивелировалось. Тем не менее большие артисты собирают публику.
Артист — это всегда медиатор, передатчик, который аккумулирует и улавливает смыслы, скрытые в пространстве, и возвращает их обратно уже четко сформулированными. Это и завораживает людей. Как переводчик по образованию, я это понимаю.
Макс Андрющенко записал один из альбомов группы «Лакмус» на твоей родине — Украине. Сегодня осталось единое музыкальное пространство или Украина и Белоруссия пошли своим путем?
И да, и нет. Есть те, у которых осталось ощущение единства, а есть люди, которые так не считают. Это отражено и на музыкальном уровне: да, в Украине появилось множество образов, направлений, характеров, отличных от российских, но вместе с тем, — слишком долго мы были вместе, чтобы так просто разойтись.
Владимир Корниенко
В последние годы все больше российских групп записывают песни на английском языке. Что это — попытка найти новую аудиторию или бегство, желание оторваться от корней?
Думаю, многие из англоязычных групп обязательно найдут своих слушателей среди студентов ИнЯяза, но, стоит признать, зачастую это просто попытка скрыть свою несостоятельность в качестве текстовиков. Как переводчик, я хорошо это слышу. Многие российские артисты, поющие на английском, вызывают у зарубежных слушателей вежливую улыбку. Есть несколько человек, которым удается хорошо писать по-английски, и тексты, помноженные на музыкальный профессионализм, приятно звучат, но таких групп немного, что закономерно.
Наверняка у тебя есть любимый инструмент?
Лучшая гитара из всех, что есть у меня в коллекции, — это Gibson Les Paul 1973 года выпуска, модель делюкс, превращенная в стандарт путем распила парочки дополнительных полостей, что не повлияло на качество звучания. С Найком я обычно появляюсь на сцене с «гибсоном» исторической серии, воспроизводящей все спецификации 1956 года. Естественно, гитара подверглась авторской прокачке, но характер этой легендарной модели сохранился. Gibson продолжает делать по-настоящему хорошие гитары, но не в серийном, а в так называемом историческом классе.
Когда я беседовал с классическим гитаристом Артемом Дервоедом, игравшим на гитарах 150-летнего возраста, он заметил, что гитара — это организм, который живет, пока на нем играют. Ты согласен?
Бесспорно, это так. Просохшее дерево, разыгранность гитары — это не пустые слова. Возраст инструмента играет гитаристу на руку: такие инструменты прекрасно звучат в любой аппаратуре. Отдельный момент — чувствовать, что держишь в руках историю. На гитаре важно играть. Я знаю, что инструменту нужно 20 минут разогрева, прежде чем выходить на сцену или жать на запись: с гитарой нужно сперва пообщаться. Особенно этот эффект заметен в старых инструментах.
Ты бы хотел выступить в консерватории в сопровождении оркестра?
Это большой вызов, и, пожалуй, это то, к чему я стремлюсь. Думаю, лет через 10-15 я буду готов. Я очень уважаю академические традиции гитарной школы. Сохранилось необъятное наследие классической гитары, которое интересно перенести в электрическую плоскость. Я ищу такую возможность, но пока, как говорится, «молимся и учимся работать».
То есть если завтра тебе позвонят и предложат выступить в консерватории, ты откажешься?
Я скажу: «Спасибо, но, простите, мне нужно еще лет пять точно». Видите: минуту назад я говорил 10 лет, теперь пять; к концу беседы, наверное, уже год назову. Год назад я участвовал в фестивале «Золотая гитара», и до тех пор, пока на сцену не вышел Евгений Финкельштейн, я считал себя гитаристом. Игра Финкельштейна потрясла меня: это были композиции, написанные в XVI или XVII веке, — цикл произведений, который некий аристократ посвятил своей возлюбленной. С этим не сравнится ничто из того, что звучит в эфире радиостанций. Это другой уровень выразительности, — по глубине, по технике исполнения.
Однажды я спросил Горана Бреговича, что для него является показателем признания. И он ответил: «Когда мои песни играют на свадьбах». А для тебя?
Самое важное — чувствовать сердечные связи между собой и слушателем. И чем эта связь сильнее, тем лучше ты справляешься как артист.