Худой мир Сражение при Ватерлоо в исторической памяти современной Европы

18 июня 1815 года началась и закончилась поражением Наполеона битва при Ватерлоо — последнее крупное сражение императора. Обескровленная Франция прекратила борьбу с союзниками. На континенте воцарился мир. Что значит Ватерлоо для Европы в XXI веке? Примирились ли между собой бывшие противники или продолжают пикировку средствами искусства и дипломатии? Стала ли победа над Наполеоном, завершившая долгую эпоху войн, символом примирения? Что важнее для европейцев — сведение исторических счетов или наслаждение зрелищной реконструкцией баталий?

Последняя битва Наполеона не забыта: историки, поэты и военные все еще спорят о ее ходе и смысле. Ей посвящены десятки тысяч книг, статей, картин и фильмов (не говоря уж о песне, сделавшей ABBA мировыми звездами). И дело тут не столько в военно-политической значимости баталии, сколько в ее символичности — как последней битвы и поражения величайшего полководца Европы. О Ватерлоо вспоминали, призывая к продолжению борьбы после поражения нации («Речь 18 июня», которой Шарль де Голль из Лондона придал импульс французскому Сопротивлению) — и к усилению международной солидарности перед лицом нового диктатора (речь Уинстона Черчилля «Их звездный час», прочитанная в тот же день 1940 года).

Материалы по теме:

Битва при Ватерлоо в 30 предметахМушкет, медвежья шапка, обручальное кольцо и самовар Наполеона

18 июня 2015

А еще Ватерлоо поставило точку в 23-летней эпопее наполеоновских войн, — на континенте воцарился долгий мир, продержавшийся почти 40 лет, до Крымской войны. Немаловажно, что бурный период 1789-1815 годов в исторической памяти бывших противников живет как славная эпоха реформ и побед (Франция) и роста национального самосознания (Германия, Испания, Россия). Наполеоновские войны, в отличие от конфликтов XX века, перестали быть болевой точкой памяти — грубо говоря, там почти нечего стыдиться и есть чем гордиться.

Месть де Голлю

Столетняя годовщина Ватерлоо прошла незамеченной на фоне боев Первой мировой. Только после установления новой эпохи европейского мира (после 1945 года), когда начала складываться единая Европа, усилился интерес «миру» XIX века. Но по мере приближения 150-летней годовщины битвы при Ватерлоо (1965 год) обострились национальные амбиции Франции и Великобритании: теряя свои колониальные империи, они с упоением обратились к воспеванию славного боевого прошлого.

Хотя еще недавно музей Веллингтона в Лондоне планировали целиком продать американским богачам (из-за отсутствия фондов на его содержание), весной 1965 года в расположенных неподалеку казармах открылась выставка военных трофеев (штандартов и знамен французских частей), рассказывающая об эпической победе британского оружия. Ту же идею транслировал военный парад частей, участвовавших в баталии (факт того, что большинство их к середине ХХ века переформировали, остался за скобками), и торжественный прием в Уайтхолле. Его посетила королева, герцог Эдинбургский, премьер-министр Гарольд Уилсон и другие представители элиты, — но ни одного иностранного дипломата.

Тем не менее за рубежом Великобритания изо всех сил разыгрывала карту Ватерлоо как символа европейского единства. Дело в том, что Шарль де Голль в 1960-е годы дважды успешно блокировал вхождение Соединенного Королевства в Общий рынок. Французский президент красноречиво убедил лидеров Бенилюкса, Италии и Германии, что британцы станут «троянским конем Америки» в Европе. Неудивительно, что годовщина Ватерлоо стала отличным поводом для культурной дипломатии на континенте.

В мае 1965 года королева Елизавета II стала первым британским монархом, посетившим Германию после Первой мировой войны. Выступая с речью в Бонне, она особо отметила вклад немецких солдат в победу над Наполеоном. Хотела королева и возложить венок к колонне Ватерлоо в Ганновере, но из страха перед гневом французов федеральный канцлер отговорил ее от этого жеста. Тогда 600 военных музыкантов Британской армии Рейна устроили у колонны концерт под аплодисменты публики и бундесверовцев, радующихся тому, что Германию снова считают «братом по оружию», а ее военные преступления забыты.

Чтобы повторить этот успех в Брюсселе, британский посол в Бельгии предложил устроить в Ватерлоо парад с участием двух тысяч английских военных. Узнав об этом, де Голль отказался принять участие в празднествах под предлогом плотного графика: он-де готовится отмечать 900 лет со дня нормандского завоевания Англии. Подобная реакция, а также страх перед тем, что Ватерлоо будет использовано фламандскими националистами для мобилизации своих сторонников в борьбе за автономию, заставил официальный Брюссель и Гаагу ограничить планы англичан скромным приемом в посольстве и богослужением в память погибших солдат всех народов. Впрочем, службу посетило несколько венценосных особ со всей Европы, высокие гости из Германии и Нидерландов, — этого было достаточно, чтобы посол отрапортовал в Лондон об успешной пиар-кампании.

Что же касается де Голля, то ему отомстили в 1966 году: когда Франция вышла из военной организации НАТО, штаб-квартиру альянса перенесли из Парижа в Брюссель. Близость бельгийской столицы к полю боя заставила дипломатов отметить, что США и Британия учинили де Голлю новое Ватерлоо.

В самой Франции прошло множество выставок, публикаций и телепрограмм, посвященных наполеоновской эпохе. Но, в отличие от соседей с другого берега Ла Манша, французы не тешили себя былой славой, а размышляли о цене побед и поражений императора. Сам де Голль писал о боли и страданиях, связанных с бесконечным циклом войн, но напоминал и о славе, которой Наполеон окружил французское оружие.

В ФРГ о Ватерлоо могли вспоминать только в контексте Второй мировой. Помпезно отмечать победу Блюхера было невозможно: прусский милитаризм после 1945 года был уже некомильфо (особенно если Германия надеялась на интеграцию в Европу). Зато деньги, заработанные за годы «экономического чуда», немцы активно вкладывали в реставрацию памятников. Военные монументы среди них (например, фон Шилю в Брауншвейге или колонна Ватерлоо в Ганновере) использовались уже не для патриотическо-милитаристской пропаганды, а как места памяти и скорби. Выстраивалась новая идеологическая конструкция, в которой все немцы считались жертвами войны, развязанной Гитлером. О других жертвах Третьего рейха — евреях, гомосексуалистах, остарбайтерах, солдатах других народов — не говорилось ни слова.

Наконец, в стране, где прошла сама битва (Бельгия), ни о каком общенациональном консенсусе относительно Ватерлоо речь не шла. Напротив: фламандцы организовали митинги у голландской скульптуры «Лев Ватерлоо», требуя воссоединения с Нидерландами. В ответ франкоговорящие валлоны участвовали в ежегодных походах к монументу «Раненого орла», поставленного французами в честь героического сопротивления солдат Наполеона. Близость Ватерлоо к полю битвы при Флерюсе (1794), по итогам которой валлонские земли вошли в состав Французской республики, дала франкоговорящим бельгийцам яркие символы своего «прозябания» и надежд на независимость (или даже воссоединения с Францией). Правительство же страны выступило подчеркнуто нейтрально, представив в Королевской библиотеке Брюсселя две равнозначные выставки: «Бельгия в эпоху республики и империи» и «150 лет Ватерлоо», лишь одним словом проявив свои политически пристрастия: генерал-фельдмаршала Блюхера назвали «грубияном», притеснявшим население Нижних земель, — как немецкие оккупанты ХХ века.

И все же, несмотря на все обиды и трения, с ростом ЕЭС Ватерлоо все больше превращалось в символ европейского единства. Все предложения лишить поле боя статуса объекта культурного наследия (чтобы пустить на его территорию пригороды Брюсселя, административные здания НАТО и Евросоюза) встречали дружное противодействие европейских государств. В 1972 году, когда по полю собирались провести кольцевую автодорогу, МИД Франции, Британии, Германии и Нидерландов сработали как часы, бомбардируя различные бельгийские государственные органы протестами о судьбе «своих» памятников.

Гордость евроскептиков и французская обида

Вчера на Ватерлоо начали отмечать двухсотлетие великой битвы. За 50 лет многое изменилось. Федерализация Бельгии отдала большинство из 135 монументов Ватерлоо под ответственность валлонского правительства. Вместе с частными фондами валлоны активно инвестируют в развитие туризма: в 2010 году региональные власти выделили 40 миллионов евро на реставрацию и возведение новых музеев — огромная для эпохи финансового кризиса сумма! Эти расходы вполне могут окупиться: сейчас только «Льва» ежегодно осматривает 300 тысяч туристов, а скоро это число вырастет до полумиллиона. Но дело не только в деньгах: Ватерлоо — это ключевой элемент имиджа нейтральной Бельгии, как жертвы и арены почти всех вооруженных конфликтов Европы — и, в этом качестве, особо пригодной для транснационального «преодоления прошлого».

В Великобритании критически преодолевать прошлое пока не собираются: в отношении наполеоновской эпохи тон задает пышное празднование двухсотлетия Трафальгара. По всей стране прошло 2000 мероприятий (вплоть до почти анекдотической посадки 33 новых лесов). Хотя в крупнейшем смотре кораблей Королевского флота, который прошел в проливе Солент, принял участие французский премьер Жак Ширак, мало у кого возникали сомнения, что мероприятие было срежиссировано его британским коллегой — чтобы воскресить в памяти избирателей славное имперское прошлое.

В случае Ватерлоо британское правительство сначала решило не дразнить французов, а также сэкономить деньги, и в 2011 году объявило об отказе участвовать в подготовке празднования. Но под давлением общественности, возмущенной подобным равнодушием, и вопреки возражениям лейбористов, консерваторы все-таки выделили миллион фунтов стерлингов на реставрацию замка Угомон, небольшой гарнизон которого 18 июня героически отбивал атаки французов.

Не перестали британцы использовать Ватерлоо и во внутриевропейских политических пикировках. Так, в январе 2014 года на первом этаже представительства страны в Евросоюзе выставили мраморный бюст Веллингтона, портрет военачальника почти в натуральную величину, а также картину, где он пишет официальное донесение о победе (Waterloo Dispatch). СМИ однозначно прочли эту выставку как сигнал евроскептикам: премьер Камерон-де собирается нанести Евросоюзу новое Ватерлоо, отобрав у него власть над Британией — во время референдума 2017 года о выходе страны из ЕС. Вспомнили журналисты и о том, как во время Фолклендского кризиса Маргарет Тэтчер показала госсекретарю США два новых портрета Веллингтона и Нельсона, украсивших стены Даунинг-стрит, 10. Так «железная леди» намекнула американцу, что мирные переговоры с захватившей спорные острова Аргентиной исключаются.

Франция и Германия в 2010-х годах остаются в стороне от шумихи «Ватерлоо-200» и не планируют никаких специальных мероприятий Две страны на торжественном богослужении в память павших (куда приедут европейские монархи и аристократы) представят только послы. Более того, в марте этого года французы пошли на необычный шаг — они заблокировали план чеканки памятной монеты в два евро, посвященной Ватерлоо. «Монета… будет содержать символ, который для части жителей Европы является отрицательным, и ее выпуск рискует вызвать во Франции враждебную реакцию. Это нежелательно, особенно в контексте усилий правительств еврозоны укрепить ее единство», — сообщалось в официальном письме, направленном в Совет Европы.

Однако 9 июня стало известно, что Бельгия вопреки позиции Франции начала чеканку монет. Власти страны воспользовались правом, согласно которому каждая из стран ЕС может чеканить у себя монеты нестандартного достоинства.

Негативное отношение французов к Ватерлоо этим не ограничивается: даже в реконструкции баталии их всего пять процентов от общего количества участников — из-за чего армию Наполеона будут изображать потомки противников императора. Двухсотлетие битвы в стране отмечается серий выставок, торжественных и грустных — о Наполеоне как благоустроителе Парижа, о папе Пие VII в гостях у императора, о пребывании Наполеона на острове Святой Елены и его мечтах уехать в Америку.

Примирение на почве романтики

Несмотря на все эти эксцессы, политические соображения относительно Ватерлоо в последние десятилетия отступили на задний план. Романтика наполеоновских войн, красота битв и униформы занимает людей куда больше имперских мечтаний и националистических мифов. Локомотивом перемен в отношении к Ватерлоо стала историческая реконструкция. «Разыгрывание» сражения проходит на бельгийских полях ежегодно, с участием от 600 до двух тысяч энтузиастов — но в 2015 году, перед глазами десятков тысяч туристов (билеты распродали еще в конце зимы!) главные эпизоды битвы воссоздают с участием 5000 солдат, 300 лошадей и 100 орудий. Реконструкция придает истории не только красочность, но и гибкость: грань между победителями и побежденными стирается все тоньше — французы, например, могут испытать себя в роли англичан или пруссаков, а через пару недель после Ватерлоо сменить униформу и отправится в Аустерлиц.

9-й герцог Веллингтон, Шарль Бонапарт и 8-й князь Блюхер Вальштаттский жмут друг другу руки на церемонии открытия замка Угомон

Фото: Geert Vanden Wijngaert / Reuters

Важную роль играет и близость годовщин Ватерлоо и Первой мировой войны. Хотя события 1914-1918 годов по числу жертв и влиянию на современность затмевают наполеоновские войны, это совпадение дает надежду на то, что два периода европейских конфликтов можно будет поместить в единое пространство коллективной памяти. Таким образом, появляется шанс снять противостояние между победителями и побежденными, которое столетиями терзало Европу. Вспоминают и о том, что выражение «объединенные нации» впервые употребил лорд Байрон — в третьей песне «Паломничества Чайлд-Гарольда», вспоминая о павших при Ватерлоо.

Этот настрой европейцев ярче всего можно выразить словами восьмого герцога Веллингтон, умершего в возрасте 99 лет 31 декабря 2014 года.

«Меня часто спрашивают, не должны ли мы сейчас, в эпоху европейского единства, забыть о Ватерлоо и битвах прошлого. Вот мой ответ: историю невозможно забыть, и нам надо напомнить себе об отваге тысяч людей из многих стран, которые сражались и погибли за несколько часов 18 июня 1815 года, и о том, почему их доблесть и готовность к самопожертвованию дали Европе мир на 50 лет».