Недавний парад в Пекине не был обычным праздничным мероприятием. В отличие от России, где торжественное прохождение военной техники устраивается ежегодно, в КНР такие церемонии проходят крайне редко, и следующий «плановый» парад должен был состояться только в 2019-м. Почему же председатель Си Цзиньпин решил изменить традицию? Об этом, а также о том, какими символами был насыщен сценарий китайского парада Победы, читайте в статье эксперта МГИМО Игоря Денисова.
На пекинской площади Тяньаньмэнь 3 сентября состоялся военный парад, посвященный 70-й годовщине победы во Второй мировой войне и войне сопротивления китайского народа японским захватчикам. Два измерения — глобальное и внутриполитическое — сошлись в этом событии. 3 сентября (в прошлом году эта дата была включена в список государственных праздников) китайцы вспоминали о многолетней и кровопролитной войне на своей территории, которая во многом определила ход развития страны в ХХ веке. Одновременно руководство КНР подчеркивало, что события на китайском театре военных действий были важной частью Второй мировой войны, а Китай является одним из творцов послевоенного мирового порядка.
Почему именно парад выбран для трансляции на внутреннюю и внешнюю аудитории тезисов о значимости участия Китая в войне и его нынешней роли в мире? Вероятно, именно потому, что в китайской иерархии символических политических событий военные парады занимают особое место. В современном Китае парады вообще редкое явление: с 1960 года они проводились всего три раза — в 1984, 1999 и 2009 годах. Причем все «предшественники» нынешнего парада были посвящены главному национальному празднику — Дню образования КНР. По плану следующий парад должен был состояться лишь 1 октября 2019 года, в день 70-летия образования Нового Китая.
Таким образом, принимая решение о проведении «внеочередного» парада — парада Победы, Си Цзиньпин (а все, что касается этого события, ассоциируется лично с ним) выступил как смелый реформатор наиболее устойчивой части китайской общественно-политической жизни — политических ритуалов. То, что эта сфера стала подвижной, то, что здесь начинают происходить важные изменения, означает, на мой взгляд, активное стремление руководства найти для объединения нации новую основу. С подачи самого Си Цзиньпина эта идеологическая концепция получила название «китайской мечты». В основе политического курса нынешнего руководства лежит идея о «возрождении китайской нации», то есть провозглашается задача построения мощного государства, которое обязано занять подобающее место на международной арене.
Тема исторической памяти здесь неслучайно выходит на первый план. По замыслу Си Цзиньпина, государство должно окончательно преодолеть проклятие «столетнего унижения» — так называют в Китае горький период, начавшийся после опиумных войн XIX века, когда страна испытала череду поражений и не смогла устоять под внешним давлением. Японская агрессия также вписана в «черную книгу» исторической памяти китайцев. В прошлом китайская пропаганда весьма преуспела в эксплуатации темы «национального унижения», и достаточно долго консолидация на отрицательном историческом опыте преобладала в строительстве новой китайской идентичности.
Такой подход выглядел особенно странным, поскольку официальный дискурс о «постоянном унижении», которому Китай подвергался в прошлом, и вмешательстве враждебных внешних сил в китайскую историю начинал противоречить реальным успехам Китая, его нынешней полной субъектности. Кроме того, данный вариант «национального возрождения» не сглаживал, а, наоборот, усиливал историческую травму, создавал не очень здоровое психоэмоциональное состояние общества, которое английский китаевед Уильям Каллахан назвал «пессоптимизмом».
Фото: Ng Han Guan / AP
Внедряемый сверху «пессоптимизм» на самом деле противоречил самой идее национального возрождения, о которой начали говорить задолго до Си Цзиньпина. Сам образ «нации-жертвы» хотя и задумывался как прививка от слабости, на деле лишь усиливал национальную виктимность и, что парадоксально, способствовал не консолидации нации, а наоборот — приводил к разрыву общественных связей. Повседневная социальная практика и сегодняшняя несправедливость перевешивали любые аргументы, касающиеся прошлых страданий.
Доминирование отрицательных эмоций по поводу прошлого — не лучший способ конструирования будущего. В китайском руководстве, похоже, осознают, что нужны эмоции положительные — и завершение Второй мировой войны приобретает символический характер в качестве начала процесса преодоления былого «унижения».
Ясно, что с точки зрения исторической науки это условность, поскольку состояние Китая после изнурительной войны было, прямо скажем, не блестящим, да и не утихнувшая с победой над Японией гражданская война между Коммунистической партией Китая (КПК) и Гоминьданом мало подходит для того, чтобы рисовать образ национальной консолидации. Однако здесь мы видим именно тот случай, когда травмирующие события из коллективной памяти общества вытесняются, а на первом плане оказывается сконструированный образ прошлого.
Военный парад 3 сентября с воспоминаниями о Победе и демонстрацией реальной мощи Китая сегодня (более 80 процентов образцов военной техники были представлены на Тяньаньмэнь впервые) — это первое масштабное событие в рамках новой символической политики. Один из ключевых ее моментов — консолидация на позитивной основе вокруг «пути социализма с китайской спецификой», при этом роль Гоминьдана в разгроме Японии хотя и признается сегодня официально, КПК считается основной силой сопротивления японскому милитаризму.
Сначала ходили слухи о том, что парад может состояться не на площади Тяньаньмэнь, а в 15 километрах от центра Пекина — у моста Марко Поло. В июле 1937 года здесь произошла стычка между японскими и китайскими войсками, которая послужила для Японии формальным поводом для начала войны. Однако ясно, что такой сценарий парада снижал бы значение события до одного (в целом, малозначительного) исторического эпизода и совсем не соответствовал бы задаче легитимации власти. Тяньаньмэнь была важна как один из символов государства (Врата небесного спокойствия изображены на гербе КНР). Здесь 1 октября 1949 года была провозглашена Китайская Народная Республика. Все остальные символы уже реализовались вокруг этого главного, который перебрасывал мостик между прошлым и настоящим Китаем, соединяя прошлые победы с нынешними успехами и в конечном счете консолидируя общество.
Си Цзиньпин
Фото: Lan Hongguang / Zumapress / Global Look
К примеру, подъему государственного флага предшествовал четкий марш военнослужащих Народной вооруженной полиции (китайский аналог внутренних войск). Подходя к установленному на площади флагштоку от Монумента павшим героям, они сделали ровно 121 шаг (столько лет прошло от начала первой Китайско-японской войны (1894-1895). Числовой символикой был окружен артиллерийский салют: 56 орудий (по числу официально признанных национальностей Китая) были расположены в виде китайского иероглифа «ба» (восемь) — символ Восьмилетней войны (1937-1945); всего было произведено 70 залпов — в честь семидесятилетней годовщины победы в антияпонской войне. Когда парад закончился, в небо взлетели 70 тысяч голубей — символ того, что Китай не склонен к реваншу, а стремится к мировой гармонии.
Весь символический ряд иллюстрировал вот этот ключевой фрагмент из выступления Си Цзиньпина перед участниками торжеств: «Победа в войне китайского народа против японских захватчиков была полной победой, впервые добытой Китаем в отражении внешнего вторжения в период новейшей истории. В результате великой победы попытки японского милитаризма поработить Китай были разбиты в пух и прах, ушло в прошлое унижение неоднократных поражений за новейшую историю. Великая победа вновь позволила Китаю утвердиться на международной арене в качестве великой державы, снискать уважение миролюбивых народов».
Для Китая, меняющего свой облик в результате нового этапа реформ и усиливающего лидерство в международных делах, обе задачи одинаково важны: национальная консолидация вокруг прошлых побед — задача внутренняя, а опровержение утверждений о Китае как о «ревизионисткой державе» — задача внешняя. В единстве их и состоит основной символический смысл торжеств, посвященных 70-й годовщине окончания Второй мировой войны.