Памятник воздвигнут в столице к концу 2016 года — через 60 лет после знаменитого ХХ съезда КПСС, где было положено начало тому процессу, который сегодня называют десталинизацией. Указ об установке монумента подписал 30 сентября президент Владимир Путин. А 1 октября на встрече с членами Совета по правам человека глава государства назвал период репрессий одной из «самых горьких, тяжелых страниц отечественной истории». Поставлена ли точка в многолетней дискуссии общества об этой трагической странице и нужно ли сегодня вообще ворошить прошлое? «Лента.ру» вспомнила многолетнюю борьбу за памятник жертвам политических репрессий и поговорила об этом с Романом Романовым, директором Музея истории ГУЛАГа. Музей выступил оператором конкурса на лучший проект монумента, а теперь курирует все связанные с этим мероприятия, включая сбор пожертвований.
Впервые за 60 лет
Этого ждали 60 лет. Впервые идею такого памятника озвучил генсек Никита Хрущев в 1961 году на XXII съезде. Может, если бы сама советская власть успела поставить в теме репрессий символическую точку, придти к общественному согласию было бы легче. Но с отставкой Хрущева тема была на долгие годы похоронена.
Вернулись к ней в 1990-е годы, когда по решению первого демократически избранного Моссовета на Лубянке установили Соловецкий камень. Гранитный валун действительно приехал со знаменитых Соловков, где в 1919-1933 годах находился одноименный лагерь, а в 1937-1939-х — тюрьма особого назначения. Камень выбирали историк и журналист Михаил Буторин и главный архитектор Архангельска Геннадий Ляшенко. Средства на его транспортировку выделило правительство Москвы. День открытия памятника — 30 октября 1990 года — впоследствии и стал официальным Днем памяти жертв репрессий.
С тех пор памятники появились во многих городах страны: есть сфинксы напротив «Крестов» в Санкт-Петербурге, в чьих образах переосмыслена тема двойственности истории, есть монументы в Уфе, Барнауле, Волгограде. Даже в Казахстане. А вот в Москве до сих пор не было.
«Когда устанавливали на Лубянке Соловецкий камень, это воспринималось обществом как то, что и настоящий монумент тоже будет, — говорит Роман Романов. — Решение об установке памятника — знак того, что это сбывается, что общество сможет принять свою историю». Принять — и двинуться в будущее.
Дорога к памятнику
Вопрос о памятнике подняли на заседании Совета по правам человека при президенте в октябре 2014 года. «Мне горько, что во многих столицах даже союзных наших стран бывшего СССР стоят памятники жертвам политических репрессий, а у нас только закладной камень. Памятник нужно поставить», — сказал декан факультета мировой экономики и мировой политики Сергей Караганов. А глава СПЧ Михаил Федотов сообщил Путину, что разработанную Советом программу увековечивания памяти жертв политических репрессий фактически «отфутболили» в кабмине: «Недавно мы получили правительственный документ, где черным по белому написано, что концепция государственной политики в данной сфере не нужна».
«Конечно, странно, что у нас здесь, в Москве, до сих пор не решен вопрос с увековечиванием этих жертв. Надо, конечно, это сделать», — согласился Путин. То, что в кабмине «заканителили» программу увековечения памяти жертв репрессий, он назвал «проявлением всесилия бюрократии». Было решено вместо программы разработать правительственную концепцию по увековечению жертв политических репрессий, и 15 августа 2015 года ее утвердил кабмин.
Путин поручил предоставить предложения по проекту и выбору места в Москве для памятника жертвам политических репрессий первому заместителю главы администрации президента Вячеславу Володину и мэру столицы Сергею Собянину. Уже в конце ноября 2014 года председатель Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева рассказала журналистам, что в консультациях по поводу памятника приняли активное участие Вячеслав Володин, председатель совета по правам человека (СПЧ) Михаил Федотов, действующий и бывший уполномоченные по правам человека Элла Памфилова и Владимир Лукин, председатель правления «Мемориала» Арсений Рогинский, а со стороны мэрии Москвы — сам градоначальник, руководитель департамента культуры Сергей Капков и общественный деятель Александр Музыкантский. В январе 2014 года Караганов сообщил, что место для памятника подобрали — на пересечении проспекта Академика Сахарова и Садово-Спасской улицы.
Проведение конкурса на выбор лучшего проекта памятника было поручено Музею истории ГУЛАГа. В жюри и экспертный совет конкурса вошли ведущие эксперты в области скульптуры, монументального искусства, архитектуры, живописи, а также историки, искусствоведы, общественные деятели — в их числе омбудсмен Элла Памфилова, глава Московской Хельсинской группы Людмила Алексеева, секретарь ОПРФ Александр Бречалов, глава СПЧ Михаил Федотов, директор Музея ГУЛАГа Роман Романов, главный редактор «Новой газеты» Дмитрий Муратов, президент Фонда защиты гласности Алексей Симонов, режиссер Павел Лунгин, писатель Даниил Гранин, президент Фонда Солженицына Наталья Солженицына.
Гребень истории
Итоги конкурса подвели 22 сентября 2015 года. Из 337 работ выбрали проект «Стена скорби» скульптора Георгия Франгуляна (автор надгробия Борису Ельцину на Новодевичьем кладбище, памятника Булату Окуджаве на Арбате). Он получит денежную премию в 350 тысяч рублей и право на реализацию проекта. Также призовые места заняли эскизы «Призма» Сергея Муратова и «Разорванные судьбы» Елены Бочаровой (премии в 300 тысяч и 250 тысяч рублей соответственно). В тот же день, 22 сентября, площадку, на которой заложат памятник, осмотрели лично Вячеслав Володин и Сергей Собянин. Шестиметровая «Стена скорби» будет на этом месте главным архитектурным элементом городского пространства.
По проекту, разработанному Франгуляном, стена собрана из изогнутых человеческих силуэтов. «Это аллегория, образ, — объяснил скульптор свой замысел в интервью «Мосленте». — В ней есть вынутые фигуры, они образуют проходы в памятнике, каждый может встать в ряд ушедших или пройти сквозь него. Это гребенка, которая прошлась по стране, кого-то оставив в живых. И мы в любой момент можем встать в этот ряд и на своей шкуре прочувствовать, что это было такое».
Проект перед установкой еще предстоит доработать — в частности, на стене оставлено место для текста, но нужных слов пока не подобрали. «Мне кажется, это должно быть что-то очень короткое и емкое, как в Дахау: “Больше никогда”», — поделился с «Лентой.ру» Роман Романов.
По словам Романова, на полную реализацию проекта уйдет приблизительно полтора года. Так что монумент откроют либо в 2016-м — в год 60-летия ХХ съезда КПСС, с которого страна встала на путь реабилитации жертв репрессий, либо в 2017-м — в год столетия революции, с которой эти репрессии и начались.
Pro et contra
Установка памятника, одобренного Путиным, — та точка, которая может, наконец, объединить как патриотов, говорящих о необходимости примирения с противоречивой и трудной отечественной историей, так и либералов, призывающих однозначно осудить кровавые ошибки прошлого. Пожалуй, против тут только коммунисты, для которых образ СССР как полумифической счастливой и справедливой страны — один из основных политических козырей. Неслучайно именно летом 2015 года коммунисты пытались отвоевать свои позиции в мемориальной теме — собирали подписи для запуска московского референдума за восстановление монумента Дзержинскому на Лубянке, как раз напротив Соловецкого камня. Однако реакция общества на это была резко отрицательной, так что в КПРФ проект быстро свернули.
Как ни странно, есть критики и справа. Их аргументы: власть таким образом заигрывает с либералами, сейчас «не время и не место» для установки монумента. «Мне кажется, эти люди смотрят на установку памятника как на точку — точку в их деятельности, — рассуждает Романов. — По сути, они всю жизнь за это боролись, причем в советское время — с властью, и вот власть сама ставит этот памятник. А что дальше? Но это если и точка, то точка сборки общественного согласия по важному вопросу». Возможно, некоторым критикам просто нелегко привыкнуть к мысли, что именно Владимир Путин поставит в столице тот памятник, которого так и не добились сами либералы в 90-е годы.
Актуален ли до сих пор памятник жертвам репрессий? Или из личных судеб эта трагедия давно превратилась в сугубо теоретическую политическую тему? Романов считает, что актуален. «Это показал сбор средств на памятник — люди стали приходить оставлять пожертвования сразу после того, как осенью прошлого года президент поддержал идею установки монумента, — рассказывает он. — Еще не было проекта, не было конкурса, а люди приходили, причем приносили немного — тысячу рублей, десять тысяч. У нас есть Татьяна Ивановна Никольская, она родилась в КарЛАГе, реабилитирована, принесла свою пенсию. Еще живы живые свидетели, люди, прошедшие лагеря, и мы стараемся с каждым таким человеком записать интервью, сохранить эти голоса для истории. Можно долго говорить, что время не то и место для памятника не то — а когда будет то? Многие его так и не дождались».
Сам Романов пришел в музей, когда его директором был Антон Антонов-Овсеенко — сын знаменитого революционера, сам 13 лет проведший в ГУЛАГе. «Круг его друзей, которые прошли через лагеря, его собственные рассказы — все это действительно на меня наложило отпечаток, и я чувствую, что на мне есть какая-то ответственность за то, чтобы передать все это другим людям, своим детям», — говорит Романов.
Дети — отдельная тема. Что им отвечать на вопросы о репрессиях и Гражданской войне, как рассказать об исторических трагедиях и в то же время не преподнести историю как сплошной безнадежный кошмар, после которого у страны нет будущего? «Это серьезная задача, — соглашается Романов. — У нас недавно сделали перед зданием музея дополнительную остановку трамвая — "Музей истории ГУЛАГа". И когда ее объявляют, я периодически слышу, как какой-нибудь ребенок в вагоне спрашивает – "Мама, а что такое ГУЛАГ?" Иногда слушаю, что родители отвечают. У нас научно-методический совет это очень жарко обсуждает, как строить экскурсии для детей». По мнению директора музея, «на поток» такие вещи ставить очень трудно: «Тут очень тонкая черта, тут нужна ювелирная работа. Например, у Ямбурга в школе старшеклассники работали в архивах ФСБ с документами, со свидетельскими показаниями того времени. Это ювелирное понимание своей истории — многогранной, трагической. Но без него в будущее общество идти не сможет».