Дави помидоры, рахат-лукум жуй Санкционные анекдоты и байки глазами ученых

Больше года назад жители России оказались втянутыми в «санкционную войну»: сначала санкции Евросоюза весной 2014 года, потом продуктовые контрсанкции в августе, год спустя — уничтожение конфискованных продуктов, а теперь — Турция. Каждый виток «войны санкций» сопровождается своеобразной реакцией общественности: кто-то выходит на пикеты, кто-то рисует граффити, кто-то рассказывает анекдоты или пишет тексты с хэштегами (например, #бойкотТурции), выражающие лояльность по отношению к санкциям. В распространении таких текстов в интернете ежедневно задействованы тысячи людей. Об исследованиях феномена рассказывают участники исследовательской группы «Мониторинг актуального фольклора», ИОН РАНХИГС.

Всю прошедшую неделю на страницах социальных сетей разворачивается настоящая война: контрсанкционные анекдоты против клишированных текстов, поддерживающих антитурецкие санкции.

Демонстрация своей точки зрения с помощью анекдота или небольшого юмористического текста стала в последний год привычным типом реакции. Почему — вопрос особый. Юмор привлекает внимание и вызывает смех, что, в свою очередь, побуждает слушателя или зрителя распространять его — и, соответственно, привлекать внимание к проблеме. Однако тот факт, что это именно анекдот — то есть текст, который был получен от других людей (или притворяется таковым), дает анонимность и пространство для некоторого лукавства: дескать, это не я так думаю, а народ. Это, в свою очередь, повышает статус текста: если они его распространяют — значит, разделяют ту же точку зрения. Анекдот оказывается очень удобной формой с одной стороны — привлечь внимание общества к проблеме, а с другой — увидеть, кто еще думает так же. Интернет-анекдот сейчас, особенно антисанкционный, — это, по сути, запрос общества на укрепление внутренних связей.

Особенно это стало заметно в августе 2015 года. Уничтожение санкционных продуктов, публичное и даже демонстративное, оказалось для россиян чем-то очень непривычным, особенно с учетом распространенного среди жителей бывшего СССР повседневного табу на уничтожение пищи. Расправа над тоннами еды, не имеющая аналогов в истории страны, требовала интерпретации или приведения к привычным культурным смыслам и опыту. Другими словами, чтобы осознать, а затем принять или, наоборот, протестовать, необходимо свести непонятное действие к знакомому фрейму.

Государственная интерпретация сводилась к рациональному объяснению: санкционные продукты, попадающие к нам нелегальным путем, могут быть некачественными, потому что не проходят все этапы контроля, из-за чего возникает угроза здоровью россиян. Такое слишком рациональное объяснение не смогло остановить сильные эмоции, которые возникают при уничтожении пригодных в пищу продуктов. Демонстративное нарушение табу заставляет людей искать новые интерпретации. Такие интерпретации выражались в разных формах, от малых (уличных граффити и пикеты, в которых участвовали единицы) до самых массовых — например, анекдоты и юмористические стихи.

Исследовательская группа «Мониторинг актуального фольклора» Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации собрала большой массив юмористических текстов, распространявшихся в социальных сетях в августе и сентябре 2015 года и с разных точек реагирующих на уничтожение санкционных продуктов. Каждый из анекдотов массива обыгрывает какую-то одну (реже две или три одновременно) интерпретацию, юмористическим образом объясняющую, что именно стоит за уничтожением продуктов. На графике показан жизненный цикл трех основных тем, функционировавших в массовом создании в конце лета, начиная с наименее популярного.

Первой по времени интерпретацией, набравшей популярность в сети, стало ироническое представление, что продукты на самом деле не уничтожаются, а предназначаются чиновникам, таможенникам и сотрудникам силовых структур. Такие тексты демонстрируют лицемерие властей, ограничивающих население в тех или иных импортных товарах и призывающих позитивно относиться к этому лишению, но вовсе не намеренных отказываться от «запрещенного» продукта:

Итак, господа таможенники, в курсе сегодняшнего занятия вы узнаете, какой санкционный сыр и каким санкционным вином надо запивать в процессе уничтожения.

Такое представление стало настолько популярным, что «реанимировало» клише, запущенное семьей Михалковых при объявлении о создании сети отечественного фастфуда «Едим дома». В предпоследнюю неделю июля сеть заполонили варианты шуточных брендов, среди которых с большим отрывом лидировала «Едим на таможне»:

Информация, что будет создано специальное подразделение, которое будет следить за уничтожением санкционных продуктов, вызвала целый вал комических предположений о том, как именно будут уничтожаться санкционные продукты.

Пик распространения такой интерпретации совпал по времени с волной других юмористических текстов — анекдотов, сопровождавших скандал вокруг публикаций о свадьбе пресс-секретаря президента России Дмитрия Пескова — в частности, о его дорогих часах. Это неслучайно: обе группы анекдотов объединяет общее представление о коррумпированности чиновников и лицемерии политической элиты. На графике мы видим это совпадение ритмов (данные представлены в процентах от суммы воспроизведений в сети всех текстов).

Двумя неделями позже резко возрастает популярность текстов и фраз, в которых продукты представлены одушевленными и активно действующими, а их уничтожение — как «убийство» или «казнь».

Одной из самых распространенных шуток в Рунете стал текст в жанре «пирожок», где еда оказывается настолько живой, что ее путают с известным британским актером с почти «сырной фамилией».

Самое существенное в такой интерпретации — что продукты могут описываться и как «опасный враг», и как «невинная жертва». Если продукты оказываются нашим врагом, то они получают достойный отпор. Тексты, построенные на этой интерпретации, часто не являются в полном смысле анекдотом: они скорее апеллируют к советскому наследию — кино, книгам и песням о войне, а по форме представляют собой стихотворные переделки стихов или песен. Рекордсменом в этой группе стал текст поэта Льва Рубинштейна, набравший около 350 репостов и более 2500 лайков.

Встречается и более редкий тип, где сближение с темой войны закодировано не в содержании, а в языке текста. Этот пример написан на уголовно-армейском жаргоне, описывающем «контрсырористическую» операцию.

Как в подсобку зашли, сразу чую, запах не тот, пиндосиной потянуло. Туда-сюда, не видать нигде. Нет, врёшь, думаю, от меня не уйдёшь. Репу прикладом разворошил маленько, гляжу — притаился. Этикеткой мне в зенки вывернулся — мол, «Российский», Сернурский, мать его, сырзавод. «Марийский край — земля Онара — ты часть страны моей большой...». Ага, да только бумажка задирается не по уставу. Смотрю, под ней пятно плесневое, голубое, как Кончита Вюрст. Гейропейский оттенок, меня не проведёшь. «Не могу понять...» — говорю, как условились, чтобы Лёха выход перекрыл. Он дёрнулся, но и гнида эта не лыком шита. Через сныть кувырком, по пересортице вприпрыжку, по гнили скользачком, между ног кубарем — и в дверь. Прыткий, сука! Мы с Лёхой за ним, Умару кричу: «Заводи!» На улицу выскочил, а он уже за угол почти укатился. Из огнемёта дал — тот шкворчать, пузырями пошёл. Я ещё жгу, аж асфальт кипит. Старуху какую-то на тротуаре спалил ненароком. Нечего соваться, дура, пайки до восьми давали. К стене его прижимаю, Лёха слева заходит. Только тут у него, тля, заклинило. Жир попал, что ли, не знаю. Замешкался, короче, а тварюга его горячим — прямо по глазам. У меня горло перехватило, жму на крючок, палец свело, а смесь на нуле. Хорошо, Умар подъехал — намотал на гусеницы гадину. Сидим потом на броне, курим, Умар белый как полотно, только шрам от устричного осколка на щеке алеет. «Ничего, говорю, Умар, вылечат нашего Лёху. В Евпатории подорожником выходят — как новый будет. Послужим ещё». А медалей нам не надо — главное, землю нашу от этой дряни очистить.

(удаленный пост из Facebook Ивана Поликарпова)

Второе амплуа санкционного продукта — это амплуа жертвы, пассивного субъекта, не способного дать отпор агрессии/дискриминации/геноциду: «Когда пришли за пармезаном, я не вступился, потому что я — не пармезан».

Как мы видим на графике, мотив «продукты как жертва» лидирует с большим отрывом, а мотив «продукты как враг» востребован намного меньше. Почему? Государство как оппонент одушевленного продукта фигурирует в анекдотах как (а) защитник от несуществующей угрозы, когда еда — агрессор, (б) каратель, нацеленный на бессмысленное уничтожение, когда еда — жертва. Рассказчики таких шуток ассоциируют себя с жертвами, а не с агрессором, и поэтому текстов, где продукты ассоциируются с жертвой, гораздо больше.

Малочисленность третьей интерпретации (уничтожение еды как грех или добродетель) в нашей подборке связана с тем, что это слишком серьезная тема, чтобы представлять ее в форме шутки. Однако она появляется в пикетах и граффити августа-сентября.

Подведем итоги. Юмористические тексты о продуктах посвящены не самим продуктам или населению, их лишенному. Они являются слепком образа власти — такой, какой ее видят разные группы общества. Поэтому те, кто распространяют фольклорные тексты про уничтожение продуктов, сознательно или подсознательно воспроизводят одну из двух моделей.

1) Власть описывает продукт как «врага» или «угрозу» для российского общества, однако сама не разделяет эту точку зрения и не планирует отказаться от употребления импортных товаров.

2) Власть в бессмысленной попытке стабилизировать ситуацию уничтожает не способную защищаться жертву, нелояльную к существующему государственному устройству.

Первая из этих моделей появляется практически сразу после старта общественного обсуждения уничтожения продуктов; вторая — с некоторым опозданием, зато именно она оказывается наиболее популярной. При этом экономические или религиозные обоснования для негативного восприятия уничтожения еды в анекдотах востребованы слабо, а в плакатах и граффити — наоборот, активно используются.