«Голосуй, голосуй, голосуй! Оооо!» Певец Сергей Минаев об аферах, гонорарах Пугачевой и вкусах Березовского

«Лента.ру» продолжает цикл интервью о недавнем прошлом нашей страны. Вслед за перестройкой мы вспоминаем ключевые события и явления 90-х годов — эпохи правления Бориса Ельцина. Певец и музыкант, автор хитов конца 80-х и 90-х годов Сергей Минаев рассказал «Ленте.ру», как давал по шесть концертов за день, зачем поднимал рейтинг Бориса Ельцина и почему ложь музыкантов «честнее» лжи политиков.

«Лента.ру»: В 90-е вы на пике популярности, самый знаменитый диск-жокей, ведущий и певец. Но, несмотря на ваш всегда оптимистический настрой, вряд ли 90-е и для вас были такими уж безоблачными. Случались творческие кризисы и провалы в то время?

Сергей Минаев: Естественно, но запоминается обычно другое: удачи и успехи. Хотя я до сих пор стараюсь использовать свои неудачи с выгодой — провал периодически необходим, потом опять можно двигаться вверх. Когда в 1992-м грянул кризис и зритель перестал ходить на стадионы, я «опустился» до клубов, сменил репертуар, поменял жанр, открыл в себе новые возможности.

Как бы вы охарактеризовали то время?

Если 80-е — это время отказа от социалистических стереотипов, а нулевые — расцвет отечественного шоу-бизнеса, то 90-е — это прослойка между ними, своего рода НЭП. Если попроще, лавочники попытались стать фабрикантами. Кое у кого получилось. Как вы понимаете, это я о попсе.

В 1990 году у вас выходит первая долгоиграющая пластинка, упоминается, что по поводу нее собирался специальный худсовет, на котором вас критиковали за непрофессионализм и плохие тексты песен.

Представьте себе, молодой нахал выпускает долгоиграющую пластинку, музыку с текстами для нее пишет сам, не обращаясь к мэтрам советской эстрады, да как он посмел? Думаю, юность всегда раздражает аксакалов своей самоуверенностью, глупостью. Но то, что случилось в 80-е, повергало в шок: в один миг авторитеты превратились в «нафталин». Конечно, это несправедливо. Помнится, Михаил Танич давал советы и делал замечания. Кое в чем с ним согласен. Сейчас.

В одной из ваших биографий нашел такой факт: Сергей Минаев — рекордсмен по количеству концертов, однажды он дал в один день аж шесть концертов. Было такое?

Шесть концертов за день случились, например, в Свердловске. На выходные были проданы билеты на три концерта в день, а субботние из-за трагедии в Спитаке пришлось переносить и добавлять к воскресным. Помню, начали утром, а закончили поздно вечером. К четвертому концерту я уже не помнил, где я и кто я.

А были случаи, когда вместо вас выступал мошенник-двойник?

Двойников, к сожалению, не было. А мне так хотелось нанять парочку, чтоб за меня «чесали», пока я на диване пятку чешу...

Почему именно вам из всех советских звезд устроили выволочку в телепередаче «Прожектор перестройки» в 1988 году? Насколько я помню, вас тогда обвинили в том, что за концерт вы берете 2000 рублей.

Устроили мне, потому что я тогда был стрелочником, а Аллу Пугачеву с Валерием Леонтьевым кто же трогать-то посмеет? Да и мои две тысячи с их двадцатью ни в какое сравнение не шли. Для справки, 2000 рублей тогда — это порядка двухсот долларов. Но жить на них можно было целый год, рубль-то был ого-го!

Выступали на закрытых вечеринках перед «сильными мира сего»? Хорошо ли тогда платили за такие концерты?

Я никогда не жаловался на зарплату, но обычно «сильные мира сего» платить не любят, они «за так» договариваются. Выступал я и перед братками, и перед чиновниками — в 90-е они мало чем друг от друга отличались. А бывало всякое: начинающий хозяин популярной радиостанции, братан со стажем, как-то выхватил мой микрофон и допел мой репертуар сам. Представляю, как публика «радовалась». И это самое приличное из того, что я могу рассказать.

В шоу-бизнесе крутились огромные деньги, которые не могли не привлечь криминальный мир. Были неприятные моменты, угрозы?

Всякое бывало: то в баню выкрадут на пару дней где-нибудь в Сибири, то в гостиничный номер в три часа ночи своим ключом дверь откроют... Что говорить, веселых историй хватало.

Что значит «своим ключом»?

Середина нулевых годов. Очередные саратовские гастроли. В холле центральной гостиницы ко мне подходит подозрительный тип и предлагает подняться в номер к хозяину отеля. Я интересуюсь, с какой стати именно туда? И не принести ли мне с собой рябчиков с ананасами? Получаю ответ, что Вячеслав Арнольдович ждет-с, и я прямо-таки буду счастлив с ним встретиться. А коли стану сумлеваться, то приказано сказать, что Вячеслав Арнольдович знаком мне как «тот самый Баклажан», и неужели я мог его забыть? Тут следовало бы передать в тексте звук взрыва моего мозга… Действительно, такое не забывается.

...1992 год. Там же. Просыпаюсь в номере в три часа ночи от звука ковыряющегося в замочной скважине ключа. С бутылками в руках вваливается нетрезвый хлопец с девицей под мышкой. На интеллигентный вопрос о том, какими судьбами обязан столь долгожданной встрече, коллектив не реагирует, разливая спиртное по чашкам. Со временем становится ясно, что Баклажан (в то время начинающий бизнесмен) мечтает познакомить со мной свою Мишель.

Картина такая: я испуганный, в трусах, напротив Баклажан с девицей в макияже с волжским размахом, между нами стол с откупоренными бутылями типа коньяк, докторской колбасой и пистолетом для финального мазка дикого натюрморта. Гости общаются в основном междометиями, но через пару часов «интервью», больше похожего на допрос, удается многое прояснить. В номер они попали, «попросив» ключи у перепуганной горничной, пообещав отправить ее туда, куда Макар телят не гонял, и, для пущей аргументации, наставив на нее того самого «Макара».

Мишель ненавязчиво интересуется моим семейным положением, а Баклажану дико интересно: кто меня сюда привез и «за скока». Справедливости ради стоит отметить пытливый ум интервьюера касательно зарождающегося шоу-бизнеса. Интересовало его «чисто все», но в основном математика — то есть цифры.

Короче, они, конечно, ушли, но не раньше, чем опустел стол. Уходя, Баклажан засунул пистолет в другую подмышку (первая была опять занята), пообещав завтра на концерте пальнуть по моему сигналу. На следующий день организаторы концерта успокаивали меня, утверждая, что Баклажан совсем не страшный и никого пока не убил. Правда, на концерт он так и не дошел, а ведь я его так ждал (и когда пел на сцене, и когда потел ночью после концерта). Говорят, приехал Владимир Пресняков, и Баклажан рванул «на интервью» к нему.

В нулевых, когда Баклажан, ставший хозяином отеля, позвал меня к себе в гости, я к нему идти отказался. И пусть времена уже настали другие, дверь на всякий случай стулом все-таки подпер.

В своем творчестве вы старались избегать политики (исключение — песня «Свастика»), делая его основой лирические песни и юмористические пародии на западные поп-хиты. Скажите, как вы переживали то, что происходило в стране в начале 90-х?

Это не совсем так, зайдите на мой сайт и вы убедитесь: я много пел песен сатирического содержания, в том числе и на политические темы. Другое дело, хотел ли это слушать зритель? Вы думаете, кому-то хочется после работы говорить о проблемах? Что касается переживаний, мы великая страна, и победы у нас великие. И беды. Я всегда переживаю все, что с нами приключается. И иногда это воплощается в творчестве.

В 1996 году во время президентских выборов немаловажную роль в победе Ельцина сыграла рекламная кампания и музыкальный тур «Голосуй или проиграешь». Это ведь вы придумали слоган, или я ошибаюсь?

Я придумал много песен и рекламы в этом направлении. В результате горизонтальный рейтинг Ельцина стал вертикальным.

А насчет слогана вы ошибаетесь. Я не имел отношение к его созданию. Мало того, мне он вообще не нравился, потому что петь это словосочетание крайне неудобно, к тому же плохо рифмуется. Этот лозунг был какой-то плакатный, громоздкий. Напоминал позднего Маяковского, что с построением в 1996 году светлого буржуазного будущего совсем не вязалось.

Вы писали в своем блоге, что к вам обратился Сергей Лисовский, который тогда был одним из моторов предвыборного штаба Ельцина, и попросил записать песни в поддержку Ельцина. Вы записали альбом «Голосуй или проиграешь».

Когда Сергей Федорович Лисовский предложил мне выпустить диск с песнями про «Голосуй», я понимал, что это вам не про цветочки написать. Выяснилось, что песен на диске должно быть, как обычно, около дюжины. «Ого, — подумал я, — и когда это должно быть сделано?» Здравый смысл подсказывал ответ: неплохо бы за полгода успеть. «Вчера», — ответил Лисовский, как обычно, не моргнув глазом. «Вот и закончилось детство», — почему-то подумал я (хотя понятно, почему).

В результате пришлось арендовать сразу две студии со звукорежиссерами и пригласить трех аранжировщиков. Я на ходу импровизировал и писал на пленку все, что на ум придет. Напевал, например, в студии на старом Арбате музыкальную фразу со словами: «Проголосуй! Или проиграеееешь!» И ехал в другую (она была в старом цирке на Цветном Бульваре) где напевал другую фразу: «Голосуй, голосуй, голосуй! Оооо!» Пока ехал от одной студии в другую, придумывал третью песню. Ночью аранжировщики делали музыкальную обработку того, что я набрасывал днем. А утром, под храп замученного нотами персонала, я прослушивал материал и выкидывал ненужное. Это продолжалось почти неделю.

Почему самая известная песня с этого альбома «Борись, Борис» не похожа на остальные?

Альбом планировался как агитационный танцевальный марафон в популярном тогда в клубах стиле рейв, и был нацелен на обитателей этих клубов — молодежь (этот электорат был непредсказуемым, миллионы голосов могли быть отданы как за Ельцина, так и против него). Когда он был почти завершен, мы с Лисовским решили, что не хватает чего-то простого, сердечного. Так и появилась «Борись, Борис» — композиция, по смыслу завершающая диск. Я набросал в уме песню, примчался в студию, кое-как сыграл на гитаре, еле-еле спел, показал Лисовскому. Тот как закричит: «Аааа! Это то, что нужно. Давай записывай!»

И началось... Весь диск записали и свели за неделю, а тут три дня полпесни не могу записать. «Это опять не то!» — уже злился Сергей Федорович. «А так?» — вопрошаю полусонный. «Еще хуже», — свирепеет Лис. Я так замучился, что уже и не знал, что мне делать: и так спою, и этак. И с оркестром, и без... На третий день истерики выяснилось, что я все улучшал, а надо было чем хуже, тем лучше. Сыграть, как в подворотне, спеть, как за столом на кухне, то есть выдать народно-маргинальный вариант в стиле «шансон». Как же я буянил, когда это понял... Мгновенно спел с одного дубля и упал как подкошенный. Короче, социально-политическая реклама — это вам не про «йестедей» сбацать.

Интересно, а почему Лисовский обратился именно к вам?

Потому что мы были с ним в одной команде. Никто бы не согласился на такую аферу, на такие сроки, за такие деньги.

Cейчас обыватель скажет — мол, опять все было за деньги. Но если честно, ведь вы переживали, что коммунисты могут вернуться к власти?

Честно — да. Хотелось творческой свободы. Верилось, что будем жить в демократическом государстве.

Были какие-то интересные случаи в туре «Голосуй или проиграешь»?

Моя профессия для обывателя — это сплошь интересные случаи. Мне в Ростове-на-Дону прокурор ногу сломал. На футболе. И я в тридцати городах тура «Голосуй» выходил на сцену на костылях. Коллеги говорили «хорошо устроился». Вот, мол, стебается со сцены, светлое будущее с пафосом обещает, а сам на костылях.

Вы встречались с Борисом Ельциным и Борисом Березовским? Какое у вас о них мнение сложилось?

Решил как-то Борис Николаевич нас наградить за верную службу. Собрались мы в приемной: молодые, горячие, оптимистичные, даже рокеры пожаловали. Стоим, ждем, предвкушаем. Я на костылях маюсь. А Борис Николаевич так и не пришел. Лишь грамотки передал.

Как-то раз, в середине 90-х, естественно, в Каннах, подсел Борис Абрамыч Березовский к нашей компании и стал мою супругу разглядывать, пока я на сцене выступаю. Ресторан шикарный, женщины эффектные, музыка заводная. Так мой десерт и скушал, пока я на сцене прыгал.

Ваш друг и партнер Лисовский из музыкального продюсера постепенно превратился в политика, у вас тоже был такой шанс, но вы в политику не пошли — почему?

Я артист и всю жизнь «обманываю» зрителя, убеждая его, что жизнь прекрасна и не все еще потеряно. Максимум, к чему это может привести, — к хорошему настроению у зрителя (или к плохому). В политике обман приведет к более серьезным последствиям, так что уж лучше я по старинке со сцены лапшу на уши буду вешать.

Сегодня, глядя на себя в 90-х, вы о чем-то жалеете? Что-то хотели бы изменить?

Глупостями не занимаюсь. От себя не отрекаюсь. Менять надо настоящее.

Как вы думаете, возможно ли повторение 90-х в будущем страны?

В мире все возможно... Но хотелось бы других повторений: 9 мая 1945-го, 12 апреля 1961-го.