С 3 по 6 июня в Москве пройдет книжный фестиваль «Красная площадь». Мемориальное пространство отдадут писателям и читателям во второй раз — первый подобный форум состоялся прошлым летом и был приурочен к Году литературы. В рамках фестиваля запланировано порядка 400 встреч и литературных дискуссий. Организаторы готовы принять четверть миллиона посетителей. Председатель оргкомитета книжного фестиваля «Красная площадь», советник президента России по культуре Владимир Толстой рассказал обозревателю «Ленты.ру» Наталье Кочетковой, как относится к провокации в искусстве, каким видит идеальное музейное пространство, почему ему не нравится «Анна Каренина» в комиксах и чего он ждет от книжного форума этого года.
Ваше ощущение от книжного фестиваля «Красная площадь» прошлого года? И какие ожидания от года этого?
Больше всего меня радует тот факт, что он состоялся. На главной площади страны прошел праздник книги, чтения и литературы — это замечательно само по себе, как символическое явление. Фестиваль ведь можно устроить в разных местах. О том, что фестиваль успешен, говорит тот факт, что в этом году он пройдет во второй раз.
Чего хочется в этом году? Простых вещей: чтобы с погодой повезло, чтобы люди приходили как на праздник — там будет большая программа на главной сцене. Можно просто провести эти дни с семьей на Красной площади, купить книги, послушать поэтов и писателей. Это все очень вдохновляет. Мне хочется, чтобы как можно больше людей узнало, что в году есть несколько таких вот дней интеллектуального торжества.
Все эксперты, даже самые критичные, признали, что книжный фестиваль на Красной площади был главной удачей минувшего Года литературы. Среди прочего еще и потому, что холодное мемориальное пространство главной площади страны стало дружественным по отношению к простому человеку.
Очеловечивание пространства — очень важно. Сейчас вообще предпринимаются шаги, чтобы раскрыть пространство и самого Кремля: теперь у людей гораздо больше возможностей просто гулять по Кремлю, будут открыты Спасские башни на выход. Эта территория станет в большей степени музейной и прогулочной. Вот на Красной площади, дом 5 строится здание для музеев Кремля.
И вам как музейщику это приятно.
Да, собственно, Ясная Поляна — самый хороший в этом смысле пример, потому что все, что там делается, делается для того, чтобы поделиться с максимальным числом людей всем, чем можно, — красотой природы, возможностями устраивать фестивали, встречи, в полной мере использовать территорию и атмосферу усадьбы.
В начале июня исполняется 95 лет со дня основания музея «Ясная Поляна»…
Да — это было 10 июня 1921 года.
А там до столетия рукой подать. Что планируете? О чем мечтаете?
У нас несколько таких серьезных яснополянско-толстовских дат впереди. 2028 год — 200-летие Льва Николаевича. 2021 — столетие музея «Ясная Поляна». В этом году началось наконец строительство тех объектов, о которых мы мечтали уже не одно десятилетие. Фондохранилища, например. Уже возводятся стены — видно, как они вырастают из-под земли. И слава богу, что это удалось сделать на прилегающей территории, где дом отдыха. Так что это никак не нарушит усадебный облик. Много было сломано копий, где все это возводить. Хотим, чтобы к 2021-му году музей обзавелся необходимой инфраструктурой, чтобы вывести с территории усадьбы все лишнее.
Например что?
Ну вот я мечтал и добился, например, чтобы на территории усадьбы не было гаражей, машин и автобусов. Мы построили гаражи на территории деревни, и копоть, грязь и все, что с этим сопряжено, ушло навсегда из Ясной Поляны. Она теперь исключительно пешеходная. На нее заезжают машины только с очень тяжелым грузом. Сейчас всем кажется, что так было всегда. Нужны реставрационные мастерские, которые позволят в условиях самой Ясной Поляны содержать в порядке мебель и все, что хранит усадьба.
Фестиваль «Красная площадь»
Фото: Глеб Щелкунов / «Коммерсантъ»
Давно уже волнует входная зона, потому что приезжающие испытывают неудобства. Касса — маленькое окошечко. В плохую погоду нужно стоять под дождем, а людей много. Их с каждым годом становится все больше, хотя музей даже сдерживает этот поток, чтобы сохранить усадьбу, — как говорил незабвенный Николай Павлович Пузин, чтобы «не вынесли на подошвах». И строительство центра по приему посетителей в непосредственной близости к башням въезда позволит оттянуть туда формирование групп, время ожидания, кафе и продажу сувениров в гораздо более цивилизованной форме. Сейчас местные жители с бампера багажника торгуют медом и ширпотребом, и бороться с этим бессмысленно.
За последние 20 с лишним лет Ясная Поляна стала местом разных событий, которые музей вынужден проводить под открытым небом, потому что нет других пространств. Мы получили небольшой дом культуры, которым я очень горжусь, потому что это очень живое место, где десятки кружков для детей, режиссеры и актеры привозят и показывают новые фильмы, проходят камерные концерты. Но это небольшое пространство, маленькая сцена, 128 мест в зрительном зале, а на «Сад гениев» и другие масштабные фестивали приходит 500-600 зрителей. Все фестивали из коротких штанишек, с которых они начинались, выросли. Пока сейчас по планам к концу 2018 года должен появиться на территории дома отдыха еще и большой фестивальный центр.
Я несколько лет назад ездила на праздник крапивы к вам в Крапивну.
Я очень люблю Крапивну. Не совсем удалось задуманное — вдохнуть жизнь в этот город.
Зато это совершенно подлинный старый городок, с деревянными ставнями, наличниками, дверьми.
И это, к сожалению, уходит: людям не очень удобно жить в этом, они меняют окна на пластиковые и покрывают дома сайдингом — эта прелесть утрачивается. Были разработаны охранные зоны и режимы содержания, но все это тяжело реализуется на практике. Поэтому утраты, к сожалению, есть. А фестиваль симпатичный, и в этом году он тоже пройдет в начале июня. Тут надо поблагодарить руководство региона, потому что начинали мы его на деньги музея, какие-то сэкономленные средства, а сейчас тульский бюджет включился, поддерживает.
У нового директора Британского совета, как я понимаю, тоже есть планы на Ясную Поляну, в частности — организовать там переводческий семинар.
Переводчики дружат с Ясной Поляной очень давно. У Ясной Поляны есть хорошее качество: она радостно сотрудничает со всем разумным, добрым и вечным. В этом году вот будет очень симпатичный совместный проект с музеем Марка Твена.
Если за книжный фестиваль на Красной площади Год литературы очень хвалили, то за некоторые другие мероприятия — довольно сильно ругали. Скажем, за формальный подход. Примером такого непонятно для кого организованного фестиваля стал фест в Михайловском. Хотя, казалось бы, чем Михайловское отличается от Ясной? Вопрос: что нужно, чтобы культурная инициатива прижилась?
Вынужденно возвращаюсь к Ясной Поляне. Просто я именно там увидел, как это работает из года в год. Не знаю, знаете ли вы, но мы открыли там детский сад — то есть музей открыл детский сад.
Помню про сад и про то, что вы еще и о школе мечтали.
До школы нам не дали дорваться, но тема не закрыта. И как правило, мы своего добиваемся. И если бы школа вошла под покровительство Ясной Поляны, это позволило бы продолжить то, что было начато с маленькими детьми. Мы наблюдаем за этими ребятами. Когда они пришли в сад, им было по три-четыре года, сейчас им по 18-20. Это как прививка — многие потом связывают свою жизнь с творческими профессиями. Но даже не это важно. Просто они — другие люди. Более открытые, смелые, интересующиеся. Это и есть среда. Они все продолжают приходить на яснополянские мероприятия.
Формируется именно пространство, а не просто для галочки — провели это, провели то. Эти молодые люди потом свадьбу играют в усадьбе, приезжают с колясками. Заражаются, интересуются, любят. Это меняет атмосферу жизни.
Я приехал в Ясную Поляну в 1994 году, меня очень пугали, что это сто какой-то километр, неблагополучное место, наркоманы, преступность. Сейчас об этом никто не говорит, потому что этого не стало. Это трудно объяснить.
Ясная Поляна
Фото: Руслан Кривобок / РИА Новости
Но ваша ситуация все же особая: потомок Толстого взял на себя ответственность за Ясную Поляну. А другим что делать?
Но вы справедливо сказали, что и Михайловское такое. Все зависит от людей. Вот любят Шукшина на Алтае — они делают фестиваль. К Саше Шолохову в Вешенскую съезжаются на Шолоховскую весну чуть не до 100 тысяч человек. В Тарханах своя аура и атмосфера, какие-то балы они там устраивают и лермонтовские поэтические праздники. Там, где есть энтузиасты, которые любят место и своего героя, они создают эту среду. А ведь везде можно найти за что зацепиться, от чего оттолкнуться. В той же Феодосии проводят Гриновский фестиваль с алыми парусами. Фантазия, смелость, открытость...
Но кроме этого...
…нужны деньги.
Сняли у меня с языка. И поддержка местной администрации. А у нас в прошлом году только в Москве закрылось три десятка книжных магазинов, например. В том числе старые и знаменитые. Сократилось финансирование региональных библиотек…
Я всегда был и остаюсь категорическим противником того, что называется оптимизацией в нашей среде. То есть сокращение сети.
То есть лучше много маленьких, чем один большой?
Конечно! Маленькое привязано к месту, и для этого маленького места это центр притяжения. И люди, живущие вокруг, приходят в этот книжный или в эту библиотеку. Они не будут каждый день ездить в монстр, который находится на расстоянии.
С арендными платежами и торговыми сборами для книжных магазинов мы пытались решить вопрос на Литературном собрании в ноябре 2013 года. Было президентское поручение, которое, к сожалению, потом погибло в правительстве. Невозможно сравнить продажу книг с продажей обуви, например. А облагаются они одинаково, что несправедливо и неправильно. Минфин тогда высказывал опасения, что если снизить сбор, то магазины будут называться книжными, в них будет стоять одна книжка, а торговать будут бог знает чем еще. Мне кажется, что это несостоятельный аргумент: всегда можно проконтролировать реальное положение вещей.
Пока же вот вы говорите про Москву, а по стране угрожающие размеры приняло закрытие книжных магазинов и постепенное выдавливание библиотек. Аргумент «никто бумажную книгу сейчас не читает, все имеют дело с электронной информацией, только площади пропадают» — несостоятелен. Нужно переформатировать библиотеку, а не закрывать ее. Это ведь еще и чрезвычайно важное хранилище информации. Нужно, чтобы она, с одной стороны, сохраняла свои функции по собиранию и хранению, а с другой — была максимально открыта людям. Была пространством, которым тоже формируется среда: встречи с писателями, литературные диспуты, обсуждения — такая живая жизнь.
Странная вещь — скажем, лет 20-30 назад российская культура не уставала открывать для себя новое — читать Булгакова, Гумилева, авторов русского зарубежья. Теперь же она все больше не открывает, а ограждает и запрещает. То уральский родительский комитет выступит против какой-нибудь детской книжки, то кто-то оскорбится в своих чувствах после просмотра выставки или спектакля. Почему сменился вектор?
Мне кажется, что это признак недостаточности общей культуры. Тогда была идеологическая завеса. Запрещенная или полузапрещенная литература — это притягательно и привлекательно, и как только ее стали издавать — люди стали читать. Сейчас вроде бы ничего не запрещено де-юре и идеологического барьера нет. Чего масса, может быть, испугалась — того, что преодолены какие-то нравственные барьеры. Информация тотальна, как от нее уберечь?
Тут важен вопрос выбора — что человек выбирает. Кому надо — найдет любую информацию. Самое важное — сделать так, чтобы человек осознанно, особенно молодой человек, ребенок, искал хорошее и полезное, а не вредное и губящее.
Может быть, просвещать, а не запрещать?
Именно.
Но тогда откуда все эти запреты?
Это проще. Просветительство — это каждодневный труд, много усилий. А запрет — это просто (меняет голос): «Я сказал нет! И не будет!» Это примитивнее и доступнее подавляющему большинству. Многое школа утратила в этом смысле. Из школы вымыли воспитательно-просветительскую функцию. Даже де-юре. Это не очень правильно. Семьи разные, с разным уровнем достатка, культурным уровнем, степенью занятости родителей. Театры, музеи, библиотеки стараются делать свое дело, но не имеют такого охвата. Очереди на Серова — это замечательно, но у меня претензии к школе.
Я отчасти даже горжусь тем, что нам удалось вложить по смыслам в Основы государственной культурной политики, которые были приняты в декабре 2014 года. А сложность реализации была и остается в том, что на все никогда не хватит усилий одного ведомства — Министерства культуры. Это дело общества. Но это очень трудно в наших условиях — организовать и этими процессами управлять. А идеи ровно на это и направлены — создавать другую среду. А у нас полстраны даже кинотеатров не имеет. В городах, где меньше 50 тысяч населения, в редчайших случаях есть кинотеатр.
Насколько я понимаю, эту ситуацию вы собираетесь поправить в рамках Года кино?
Да, пытаемся это сделать. Просто предоставить возможность гражданам Российской Федерации хотя бы сходить в кино. Если у них закрыли библиотеку, еле влачит существование местный краеведческий музей, то фактически эти граждане лишены своего конституционного права на доступ к культурным ценностям. Ожидать, что они отправятся за 300-500 километров в областной центр — странно.
У культуры есть не только сохранная функция. Культура — это еще и здесь и сейчас. Когда-то Лермонтов был не героем учебников, а молодым человеком с дюжиной опубликованных стихотворений. Если бы Маяковский узнал, что он оказался в тех самых классиках, которых мечтал сбросить с парохода современности, — он бы раньше ушел из жизни. Мейерхольд сознательно фраппировал публику. Как вы относитесь к провокации в современной культуре? Условно говоря, чем Кулябин — не Мейерхольд?
Искусство и новаторство — не всегда провокация, но всегда поиск. Я не сторонник запретов. Все искусство имеет право на существование, если оно не вступает в противоречие с уголовным кодексом. Но нельзя жить только в эксперименте.
Когда-то «Идущие вместе» спускали книги Владимира Сорокина в бутафорский унитаз. Где теперь те «Идущие вместе»? А Владимир Сорокин получил все главные литературные премии, включая национальные, и его романы — уже классика.
Мы давным-давно знакомы с Владимиром Сорокиным, я к нему очень хорошо отношусь, но я не назвал бы его книги классикой. «Норма» — это классика?
Абсолютная. Другое дело, что романы Платонова или стихи Крученыха для подавляющего большинства читателей тоже еще не классика, потому что они сложны для восприятия.
Митинг протеста молодежного движения «Идущие вместе» против книги писателя Владимира Сорокина «Голубое сало». Митинг состоялся на Театральной площади
Фото: Валерий Мельников / «Коммерсантъ»
С другой стороны, сейчас писатель может самовыражаться, как хочет. Никто в стол не пишет — всех издают. А дальше — на вкус и цвет. Каждый может найти своего читателя.
И все же, по вашему мнению, насколько искусство может провоцировать? Оскорбление чувств верующих допустимо в рамках художественного произведения?
Это на совести автора, мне кажется. Мне несимпатична идея оскорблять чьи бы то ни было чувства. Мне не близко такое искусство.
Есть знаменитый исторический анекдот: когда Микеланджело по заказу папы римского расписал Сикстинскую капеллу, папе совсем не понравилось, что все герои изображены без трусов. Возможно, он даже оскорбился в своих чувствах. Тогда наняли другого художника, который нарисовал драпировки. Однако в результате драпировки все равно отмыли.
Микеланджело — это очень красиво и очень талантливо, совершенно волшебно, а прибивать гениталии к асфальту — у меня это вызывает отвращение. Когда писают на сцене — мое эстетическое чувство оскорблено. Я искренне не понимаю, зачем это. Вкусы у всех разные, кому и горький хрен — малина, кому и бланманже — полынь. И так должно быть. Должно быть разное искусство. Но мне по-человечески это не близко.
Выше вы упомянули очередь на выставку Серова. Она же тоже по сути провокация. Если почитать биографические справки к тем, чьи портреты рисовал Серов, то окажется, что после революции многие из них окончили свою жизнь трагически. Выставка Серова — это чистая провокация всех, влюбленных в Советский Союз, и в частности — в фигуру Сталина. Это как смотреть фильм «Титаник»: ты знаешь, что конец будет плохим.
Я не смотрел эту выставку под таким углом. Меня завораживает художественная манера Серова. Я вижу лица, глаза, краски — это доставляет мне эстетическое наслаждение. Я не хожу на художественные выставки, чтобы привязать их к историческому контексту и сделать вывод относительно тоталитаризма. Это нужно иметь другое сознание. Я читаю литературный текст, и мне либо нравится художественная манера автора — мне приятно читать, либо нет. Изобразительное искусство, литература, театр — для меня эстетическое высказывание в гораздо большей степени, чем политическая провокация.
Сикстинская капелла
Фото: Stefano Rellandini / Reuters
Я не люблю постмодернизм, и игра слов меня не вдохновляет — ну что с этим поделать. Мне приятно читать «Повести Белкина», «Анну Каренину», Бунина, мне доставляет удовольствие Фолкнер. А что-то я не перечитываю.
Как вам «Анна Каренина» Джо Райта и Тома Стоппарда?
С Кирой Найтли? Какие-то ходы были очень красиво придуманы, такой любопытный театр внутри фильма, но не могу сказать, что мне это очень понравилось. Но интерпретация имеет право быть. Мне не нравится «Анна Каренина» в комиксах, или когда дочь Анны Карениной рожает от Вронского. Хочется сказать: придумай своих героев и делай с ними что хочешь. Пользоваться всемирной славой романа, который сочинил другой человек, — довольно странно.