Американские ученые показали, что даже в раннем детстве еда больше зависит от социальных факторов (мнений и поведения других людей), чем чисто биологических (вкус и полезность). В выборе пищи и формировании кулинарных симпатий и антипатий отношения между людьми играют основную роль. О смысле и результатах опытов сообщается в журнале Proceedings of the National Academy of Sciences.
Зачем есть
Еда — одна из важнейших сфер человеческой жизни. В ней, как в физической стороне любви, биологические потребности переплетаются с социальными установками. Американские ученые — психологи с сильным уклоном в физиологию — провели новаторское исследование, посвященное детям, точнее тому, как пищевые симпатии и антипатии закладываются в раннем возрасте.
Точкой отсчета послужили потребности выживания: выбор пищи как минимум должен обеспечивать человека питательными веществами и не приводить к отравлению. С этой точки зрения дети слабо компетентны: хотя у них рано появляются любимые блюда, они постоянно тянут в рот несъедобные и опасные для жизни вещества. Ребенок до двух лет часто не способен определить по виду и вкусу объекта, имеет ли он дело с пищей (такой способностью обладают дети постарше, а также взрослые приматы).
Однако дети учатся выбирать пищу (да и есть) не в одиночестве. Взрослые не просто помогают своим отпрыскам разбираться в блюдах — они учат (часто собственным примером), как, когда и с кем следует есть. Пища служит воротами в социальную систему, предписывающую, что считается чистым и нечистым, достойным и недостойным, запретным и дозволенным.
Авторы исследования подчеркивают фундаментально социальный характер употребления пищи человеком, то есть социальное тут важнее, чем физиологические потребности. Это подтверждается рядом наблюдений. Например, дети едят больше, когда вместе с ними за столом находятся взрослые, съедобность объекта определяют, глядя на других. Наконец, им не нравятся блюда, которые предлагают взрослые, отличающиеся антиобщественным поведением.
Пища как орудие социальных оценок
Кроме того, ученые заявили о формировании в самом раннем возрасте (до 2 лет) особой системы, которая увязывает пищу с размышлениями и решениями относительно намерений и социального статуса взрослых, предлагающих эту пищу. Для проверки своей гипотезы (о ранней системе социальной категоризации еды) психологи провели серию экспериментов.
Группе детей (всего в исследовании участвовали 48 человек возрастом 14 месяцев) показали несколько видеоклипов. Две женщины пробовали по ложке из полной миски, после чего одна выражала свое восхищение вкусом, а другая демонстрировала отвращение (говорила «фи» и морщила нос). Далее вторая актриса показывала, как ей не нравится ранее не возникавшая в кадре пища (миска «B»). В другой серии роликов женщины аналогичным образом реагировали на пустую миску. Выяснилось, что восприятие пищевых симпатий и антипатий отличается от отношения к другим объектам. При показе роликов о еде дети дольше смотрели на видео, где второй взрослый не соглашался с первым, при демонстрации аналогичных роликов с пустой миской — на неожиданный эпизод, где актриса говорила «фи» при виде нового объекта.
Кадры из роликов, использовавшихся в эксперименте
Изображение: Liberman et al
В ходе следующего опыта выражению отношения к пище предшествовало общение двух женщин. Они или улыбались друг другу, махали рукой, говорили «привет», или поворачивались друг к другу спиной, скрещивали руки на груди и издавали междометие «пфф!». Выяснилось, что для детей важны мнения о еде только склонных к коммуникации партнеров. Аналогичный эксперимент с билингвами (носителями английского и испанского языков) показал, что для ребенка значимо мнение о еде только тех, кто говорит на одном языке.
Однако опыты также выявили значимую асимметрию: если пищевые симпатии дети воспринимали от социальной близости взрослых (друг к другу и к ребенку), то выражение отвращения всегда однозначно считывалось как ценная информация. Таким образом, неприятие того или иного блюда не так зависит от социальных и культурных факторов — что, по всей видимости, помогает людям избегать случайного употребления опасной для здоровья пищи.
Психологи задаются вопросом, какие элементы этой социальной системы восприятия еды являются общими для человека и других животных, а какие — уникальными для Homo sapiens. Они допускают, что к первым относятся все средства распознавания опасных для организма веществ.
При всей ограниченности американских экспериментов (по сути, единственное основание для сделанных выводов — время, которое дети уделяли тому или иному ролику), они указывают на важную закономерность. С самого раннего возраста люди воспринимают еду не как «вещь в себе» (оценивая ее цвет, вкус и консистенцию), а через призму отношений между людьми.
В человеке нет природы
Это исследование — одно из многих, заставляющих пересмотреть взгляд на детей как tabula rasa, пассивно воспринимающих окружающий мир и усваивающих только базовые природные свойства (тепло — холодно, приятно — неприятно, вкусно — невкусно). Оказывается, еще в самом раннем возрасте, даже не научившись говорить, ребенок воспринимает такие фундаментальные параметры социальной жизни, как родство, разноязычность и отношения превосходства (кто из двух конфликтующих взрослых, скорее всего, победит).
Практический вывод авторов исследования весьма тривиален: в борьбе с ожирением и нездоровым питанием важнее не критиковать картошку фри и газировку за их «вредность», а влиять на мнения людей, благодаря которым «опасная» еда пользуется такой популярностью. Однако есть и более значимый вывод: сформулирован новый и экспериментально обоснованный аргумент в пользу радикального социального конструкционизма — даже наиболее «естественные» объекты (еда, например) воспринимаются человеком прежде всего в рамках общественных отношений, формирующих его личность и бытие в мире.