Сон разума рождает покемонов Нейролингвист Татьяна Черниговская о геномах, соцсетях и душе

Биолог и нейролингвист Татьяна Черниговская известна тем, что после ее популярной лекции на YouTube слушатели начинают разбираться в работе нейронных связей коры головного мозга, даже если прежде никогда не сталкивались с этой областью знаний. В беседе с «Лентой.ру» профессор Санкт-Петербургского государственного университета, доктор филологических и биологических наук рассказала о том, насколько ограничено и уязвимо наше сознание и чем чреваты эксперименты с геномом.

Если человек хочет слететь с катушек — он на правильном пути

«Лента.ру»: В последнее время широкая публика проявляет неподдельный интерес ко всему, что связано темой мозга. С чего бы?

Татьяна Черниговская: Это стало модно. Многим явно захотелось чего-то более осмысленного и содержательного, чем та информационная жвачка и хлам, которые нас окружают. Ведь интерес к чему-то серьезному, помимо всего прочего, поднимает самооценку человека. Дескать, я не просто комиксы рассматриваю и чипсами закусываю, а сложными вещами интересуюсь.

И только?

Нет, конечно. Главная причина, как мне кажется, связана с тем, что тема мозга касается каждого из нас. Нечто, сопоставимое по сложности со Вселенной, находится прямо в моей голове. Хотелось бы хоть что-то понимать и знать про этот мозг. Как он устроен и работает? Что если он откажет? Можем ли мы доверять ему? Он нас не обманывает? Как на самом деле выглядит мир? Что нас определяет — геном или воспитание? Сегодня несовершенный нос можно исправить с помощью пластической хирургии, а можно ли исправить характер? Да, можно, но до известной меры. До какой? Так или иначе все эти вопросы касаются каждого, и, скажем, те, у кого действительно есть мозги, испытывают желание их понять, изучить.

При этом толпы великовозрастных чудаков гоняют покемонов по улицам. В чем, на ваш взгляд, причина массового увлечения дополненной реальностью?

Эта интересная проблема требует серьезного разговора. Само стремление человека уйти от реальности ведь не вчера родилось. Искусство во всех его проявлениях — тот же самый уход в другую реальность. Но то, что происходит сегодня с этими играми, это явно перебор. Я считаю, что это чрезвычайно опасно, и психиатры давно должны бить тревогу. Психически больных лечат от галлюцинаций, а здесь человек, будучи предположительно здоровым, сам влезает в мир, где реальное смешивается с ирреальным. И никто не знает, как его психика на это отреагирует.

Но ведь это всего лишь игра.

Опасность состоит в попытке совмещения реального с нереальным. Когда вы идете в кино или в театр — например, на «Короля Лира», вы осознаете всю меру условности, понимаете, что вы пришли в театр: на сцене актеры, в зале зрители — это постановка, внутри которой вы находитесь несколько часов, потом выпиваете шампанского и отправляетесь домой, в свою обычную привычную жизнь. А здесь с этими покемонами смешивается все, и уже невозможно разобраться, где вы — на «Короле Лире» или на станции метро «Кропоткинская»? Я считаю, что это повод и предмет для серьезных разговоров — с одной стороны, с психиатрами, а с другой — с философами, которым тут тоже есть о чем подумать.

Возможно, дополненная реальность со временем эволюционирует во что-то большее — как, например, соцсети.

Нет. И соцсети такой же тупик, как Pokemon GO. Это профанация всего, включая человеческое общение. Я понимаю, мне можно возразить, что, дескать, с помощью сетей одинокий человек находит для себя возможность социализации. Он не сидит в отчаянии, а выходит в мир. Да, в этом что-то есть, но тогда надо говорить о мере и дозировке. Если человек пользуется сетями — это одно, если он заменяет реальное общение сетевым — совсем другое. У многих людей, особенно молодых, начинаются сексуальные расстройства, разрушается социальное общение. Вне сети они не знают, как жить, оказываются в безвоздушном пространстве. Это очень мощное воздействие на психику. Посмотрите, сколько случаев, когда у детей отнимали возможность пользоваться интернетом, и это заканчивалось трагически.

До самоубийств доходило...

Вот именно. По-английски это так и называется — addiction, зависимость, точно такая же, как наркотическая и алкогольная. Это медицинский факт. Так что если человек хочет слететь с катушек — тут он на правильном пути. И пусть невинность этого занятия никого не обманывает.

На этой планете пока еще мы высший вид

Есть вещи, неподвластные человеческому сознанию? Например, бесконечность — мы не в состоянии ее осознать. Можно ли говорить о том, что в нашем мозге есть некоторые ограничители или предохранители, существование которых оправдано?

Да, я в этом уверена. Чтобы разобраться в этом вопросе, надо читать классиков. Это непростое чтение, но не грех в этом направлении потрудиться. Тот же Кант пишет, что есть вещи, для нас непостижимые. У кошки — кошкин мозг и кошкин мир. У пчелы — пчелиный мозг и ее пчелиный мир. У человека — человеческий. Можно задаться вопросом, каков же мир на самом деле, но этот вопрос не имеет ответа. Мы не можем выйти за пределы того, что поставляют нам наши органы чувств, здесь мы ограничены. Мы не видим инфракрасный свет, не слышим ультразвук, не умеем обращаться с электрическим и магнитным полями, в отличие, кстати, от многих животных, которые прекрасно это делают.

Я к тому, что мы не должны слишком много о себе думать. Да, на этой планете мы высший вид — пока. Но, между прочим, нам никто не обещал, что так будет всегда.

Наркотики с точки зрения науки можно считать способом расширения сознания?

Наркотики — это рискованный способ исследования, это острый опыт. Олдос Хаксли описал его в своей книге The Doors of Perception. В 1950-х годах он экспериментировал с мескалином, принимал наркотик, в то время как его приятель наблюдал за ним и фиксировал все происходящее. Это была авантюра, но авантюра научная — человек ради науки пошел на риск и острый эксперимент. И тут не надо смешивать исследовательские задачи и желание миллионов безумцев словить свой кайф ради кайфа.

Кишка тонка

Вы часто говорите о мозге как об интерфейсе. Неизбежно возникают вопросы об управлении. Что управляет нашим мозгом?

Это ДНК. Она вообще является текстом жизни. Текст жизни на Земле пишется с помощью генома, только масштабы и объемы здесь у всех разные. У мышки это будет книжечка, у комара — страница, у человека — библиотека Конгресса.

Как вы относитесь к попыткам вмешаться в геном, создать химеру?

Вот тут мы рискуем сломать себе шею. Это такая степень сложности, что ни в чем вообще нельзя быть уверенными. Мы влезаем в точку А в попытке, например, излечить человека от аутизма. Вполне возможно, у нас что-то и получится, но мы понятия не имеем, как наше вмешательство отзовется в точке В и в системе в целом. Мы починим здесь — и сломаем там. Кишка у нас пока тонка лезть в такие вещи.

То есть исследование генома — это опасные игры в бога?

Не все. Например, расшифровка генома — это гениальная и грандиозная работа, которая помогает нам понять нашу человеческую историю, вашу личную историю, историю вашей семьи. Эти исследования необходимы для криминалистики и всевозможных экспертиз, это вообще мощнейшая вещь. Но вот вмешиваться в геном — это большой риск. Понятно, что искушение велико, но иногда надо уметь ему противостоять.

Подумать о душе

Вы часто цитируете высказывание нейрофизиолога Джозефа Богена о том, что сознание невидимо, а мы наблюдаем лишь последствия его работы. Можно ли эту метафору применить и к феномену души?

Метафоры-то можно применять любые, но тут надо понимать, что душа — это не научное понятие. Как ученые мы про нее ничего сказать не можем. Я лично ни на минуту не сомневаюсь, что душа существует. Просто разговоры об этом — не из области науки. Это как задаться целью взвесить все звуки, которые звучат в 40-й симфонии Моцарта — с точки зрения науки это совершенно бессмысленно, глупо и нецелесообразно.

Но многие фундаментальные ученые в процессе жизни приходят к пониманию божественной природы бытия.

Это правда, и я много таких людей лично знала и знаю. Очень крупные ученые или чувствовали с самого начала, или со временем приходили к выводу, что без Творца не обошлось. Многие из тех, кто занимаются мозгом, физикой, астрономией — казалось бы, предельно материальными вещами, — делают совершенно парадоксальные для ученых выводы. Та же Наталья Петровна Бехтерева, с которой мне повезло быть хорошо знакомой, была верующим и воцерковленным человеком.

Другие ученые утверждают, что никакой бог им не нужен для постижения и объяснения того, как этот мир устроен. Но ведь мы на самом деле не знаем, как он устроен, и вряд ли вообще когда-нибудь приблизимся к этому пониманию. Изучая мозг, мы сталкиваемся с процессами такой красоты и сложности, что это вызывает благоговение.