Приход администрации Дональда Трампа в Белый дом приоткрывает новое «окно возможностей» для Москвы. Повестка дня в военно-политической сфере у двух ядерных держав сложна, поиск возможных решений серьезно затруднен. «Лента.ру» решила напомнить о самых болезненных вопросах двусторонних отношений в этой области.
Российским властям не впервой пользоваться методом «обнуления» накопленного в двусторонних отношениях негатива, когда, грубо говоря, все помои оптом сливаются за шиворот уходящей вашингтонской администрации, а отношения с новыми людьми начинаются с чистого листа.
Этот метод применялся в 1999 году, во время разворота Ельцина к Китаю и размолвки, связанной с операцией НАТО в Югославии. Фраза «Клинтон, видимо, на секунду, на минуту, на полминуты забыл, что такое Россия, что Россия владеет полным арсеналом ядерного оружия, и поэтому решил поиграть мускулами» прозвучала по тем временам неожиданно. По итогам у Владимира Путина на первом сроке сформировались вполне рабочие отношения с администрацией Буша-младшего на почве войны с терроризмом.
В феврале 2007 года Путин аналогичным образом сбросил накопившиеся претензии в пресловутой «мюнхенской речи», расчистив повестку для новых президентов США и России. Результатом стала короткая перезагрузка отношений и Пражский договор.
Ситуация наглухо испорченных с 2014 года отношений с Обамой выглядит слишком похожей, чтобы ее игнорировать. За три минувших года Москва выдала, кажется, все претензии к мировому гегемону, накопившиеся со времен поздней перестройки.
Очень интересно посмотреть, как по итогам этого разбивания горшков могут быть восстановлены отношения с администрацией Трампа в военной сфере.
СНВ-4 пока не виден
Президент Обама числил за собой особую миротворческую миссию — это что-то личное и очень важное для этого человека. Нет смысла обсуждать, чего хотел добиться нобелевский лауреат и что из этого получилось в отдельных регионах планеты, но одну вещь он продвинул и довел до конца — Пражский договор о дальнейшем ограничении и сокращении стратегических вооружений (СНВ-3), заключенный в 2010 году.
По этому договору стороны обязались сократить стратегические вооружения до 1550 ядерных боевых блоков и 700 развернутых носителей.
По сути с 1991 года, если не считать безвременно скончавшегося договора СНВ-2 (подписан в 1993 году, в силу не вступил) и промежуточного документа СНП (2002 год), это был первый серьезный правовой режим, перестроивший правила контроля за стратегическими вооружениями. Значимость Пражского соглашения нельзя переоценить, однако оно обозначило новую рубежную дату — февраль 2021 года.
После этого стороны должны запустить какой-то новый режим — возможно, продлив действие СНВ-3 на пять лет согласно пункту 2 статьи XIV этого договора. И этот выход представляется наиболее вероятным, потому что быстро и беспроблемно составить и заключить СНВ-4 вряд ли получится. Стороны близки к предельным значениям своих потенциалов сдерживания, и все дальнейшие уступки будут делаться только через стратегию «увязок» с решением других военно-политических проблем.
Хотя попытаться стоит — приз серьезный.
Подписание Пражского договора. Слева направо: глава Объединенного комитета начальников штабов США Майкл Маллен, президент США Барак Обама, начальник российского Генштаба Николай Макаров, президент России Дмитрий Медведев. Прага, апрель 2010 года.. Фото: Александр Миридонов / «Коммерсантъ»
Дошли до тактики
Никакого СНВ-4, заявил еще находящемуся на первом сроке президенту Обаме республиканский Конгресс, пока не будет решена проблема тактического ядерного оружия (ТЯО) России.
Эта тема по сложности превосходит контроль и учет стратегических вооружений, которые в 1970-е годы, когда все только запускалось, некоторые считали неподъемной задачей.
ТЯО оперативно не развернуто. Это значит, что оно не находится в готовности (как стратегическая ракета в шахте или на автономной пусковой), а лежит на объекте хранения, откуда подается на носитель по необходимости. Как контролировать реальный статус боеприпаса в произвольный момент времени?
Боеприпасы ТЯО в подавляющем большинстве являются модификациями распространенных конвенциональных средств поражения, а носители могут применять как ядерные, так и обычные вооружения. Тактические баллистические, противокорабельные, зенитные и противолодочные ракеты, артиллерийские снаряды, торпеды и глубинные бомбы могут иметь и обычные боезаряды. При этом они применяются с тех же пусковых установок. В результате под контроль потенциально попадают избыточные объемы обычных вооружений, против чего резко выступают военные.
ТЯО непрозрачно, оно вообще как бы не существует в официально опубликованных документах. Есть только оценки численности зарядов, выполненные с изрядной неточностью и, самое главное, без какой бы то ни было надежной методики. Прежде чем вообще подходить к задаче ограничения или сокращения ТЯО, нужно сначала создать механизм зачета боезарядов.
Показания к сделке нехорошие: методически проблема представляет собой непаханое поле. Интерес к ТЯО у обоих стран высок и продолжает расти. Россия традиционно полагается на ТЯО как на средство континентального сдерживания. США занялись обновлением своих тактических арсеналов, повышая точность и одновременно понижая выход мощности ядерных авиабомб. А отношения между Москвой и Вашингтоном не в той фазе, чтобы вообще открывать эту страницу.
Тяжелое наследие
Тем более что есть страницы, на полях которых обе стороны написали и нарисовали массу непотребностей. Вот, скажем, договор о ракетах средней и меньшей дальности (РСМД), заключенный в 1987 году.
На тот момент этот трудный документ стал важным инструментом разрядки отношений после приступа гонки вооружений начала 1980-х. Развернутая в ФРГ ракета Pershing II с подлетным временем 7-10 минут и корреляционно-экстремальной системой самонаведения, опирающейся на радиолокационные карты местности, нервировала руководство СССР возможностью хирургического обезглавливающего удара. А советские «евростратегические» ракеты были головной болью европейских членов НАТО.
Но уже с 1990-х годов жесткий запрет на системы с дальностью от 500 до 5500 километров начали нарушать, сохраняя невозмутимый вид. Нельзя сказать, что РСМД мертв, однако швы его с каждым годом трещат все сильнее.
Полный рассказ о накопленных разногласиях займет много места, желающих отсылаем к предыдущим публикациям «Ленты.ру». Заметим лишь, что Россия высказывает претензии к американским «ракетам-мишеням» и к пусковым установкам противоракет в Румынии и Польше, а США задаются вопросами по поводу «формально-межконтинентальной» ракеты РС-26 «Рубеж» и крылатых ракет, которые могут применяться комплексом «Искандер-М».
«Искандер-М» на учениях, Приморский край, ноябрь 2016 года.
Фото: Юрий Смитюк / ТАСС
Ситуацию осложняет прогресс ракетных систем в третьем мире. РСМД касается только двух стран, и ничем не ограниченное развитие технологии ракет средней дальности в Индии, Китае, Пакистане, Иране, КНДР и Израиле (а потенциально и в других странах, включая Саудовскую Аравию, с конца 1980-х получившую китайские изделия с дальностью до 2800 километров) не способствует дальнейшему благоденствию режима этого договора.
Сам по себе вопрос РСМД второстепенный, но чувствительный, и как элемент «увязки» однозначно будет применяться обеими сторонами на переговорах по более важным темам.
ПРО
В противоракетной проблематике интересы Москвы и Вашингтона могут не сойтись совершенно. Даже изящное движение Обамы, «устранившего» из Польши еще не развернутые там шахтные противоракеты GBI и сконцентрировавшегося на укреплении турецко-балканского фаса, не повлекло существенной разрядки в отношениях. «Бушевская», совершенно антироссийская архитектура восточноевропейского компонента ПРО получила при Обаме явную направленность против южного (иранского) сектора, однако Москву это успокоило ненадолго. Возможно, это был элемент игры для протаскивания пакета взаимных договоренностей по СНВ-3.
Теперь, после 2014 года и перед непосредственным развертыванием противоракет с 2018 года уже в Померании, планировать взаимные уступки совсем сложно.
Отдельно отметим, что развитие и совершенствование глобальной системы ПРО с упором на морской компонент (весьма заботящий Россию) Трамп включил в свой короткий план военного строительства, опубликованный на финише предвыборной кампании осенью 2016 года. При этом стратегические вооружения и ядерное оружие в этом перечне мер он вообще вниманием не удостоил.
И хотя в плане явно указаны КНДР и Иран, эти ритуальные заклинания уже давно не действуют на Москву. Особенно с учетом того, что шевеления начались и на дальневосточном фасе. В Южную Корею в 2017 году передадут системы ПВО театра военных действий THAAD. Это не имеет отношения к российскому стратегическому потенциалу, но осенью 2016 года появились сообщения, что в сентябре к берегам Корейского полуострова перебрасывали с Гавайев буксируемый морской радар SBX-1 (вероятно, для изучения потенциального района работы). А вот эта система уже является информационным элементом стратегической ПРО.
Разговор легким не будет, особенно с учетом сильных антииранских настроений в республиканском истеблишменте и серьезного прорыва в северокорейской ракетной технологии, произошедшего в 2015-2016 годах. Такой внешний фон позволит новой администрации США с легкостью изыскивать аргументы против любого ограничения глобальной системы ПРО. В сочетании с нарастающим желанием Москвы увязывать требования к противоракетным системам с дальнейшим сокращением стратегических вооружений участок фронта заманчивых прорывов пока не сулит.
PGS
Отдельным интересным вопросом будут системы «мгновенного глобального удара» (PGS). Это неядерные высокоточные системы, позволяющие оперативно (по американским нормативам — за 60 минут от момента принятия решения) нанести удар по любой цели на земном шаре.
В качестве систем PGS предлагаются боеголовки для баллистических ракет в неядерном оснащении, гиперзвуковые крылатые ракеты, а в перспективе — орбитальные кинетические системы («жезлы господни»): металлические стержни, разогнанные до большой скорости и точно направленные на цель.
Это болезненная тема, ведь первое, что бросается в глаза, — это различение ядерной и неядерной баллистической ракеты в момент засечки старта. Учитывая процедуры принятия решения на ответно-встречный ядерный удар, это может привести к непредсказуемым последствиям.
Регулирование этих видов вооружений — важный, но отдаленный этап. Тем не менее нормально выстроенные отношения Москвы и Вашингтона позволят договориться об ограничении и этих ударных систем — хотя бы в варианте своеобразной «дорожной карты» развития новых вооружений.
Военнослужащие 173-й десантной бригады США на учениях в Литве, ноябрь 2016 года.
Фото: Sean Gallup / Getty Images
Узел затягивается
В целом следует заметить, что проблема стратегических наступательных и оборонительных вооружений очевидного решения не имеет. После СНВ-3 президент Обама намекнул, что его интересовал бы уровень 1100-1200 боевых блоков, но встретил резкую отповедь республиканцев в Конгрессе.
Вряд ли отношение победивших республиканцев к ядерной триаде изменится. Более того, сам Трамп последовательно подчеркивал особое внимание к ядерному оружию и отнюдь не был одержим формально-миротворческими идеями, как его предшественник.
Российские военные, добившись по СНВ-3 неплохих уступок и удачно выдав нужду за добродетель (совместив естественное падение числа собственных боевых блоков со взаимными обязательствами по сокращению), к дальнейшему понижению наступательного потенциала относятся скептически. 1550 блоков признаны «достаточными» для решения поставленных задач практически в любых реалистичных условиях в период действия СНВ-3. 1100 блоков могут быть ими признаны достаточными лишь при исполнении определенных условий по ограничению потенциала глобальной системы ПРО США.
Есть ощущение, что искать здесь дальнейшего сокращения стратегических ядерных сил — занятие малоперспективное. Но при наличии хорошего запаса хода в отношениях Москвы и Вашингтона (вопрос об этом решится в ближайшие полгода-год) вполне реалистично выглядит продление СНВ-3 с незначительными изменениями дальше рубежа 2021 года. Подчеркнем, однако, еще раз, что в текущей ситуации руководство обеих стран отнюдь не демонстрирует желания что-то сокращать.
Вместо эпитафии
А еще есть проблема военного присутствия НАТО в Восточной Европе. Эта тема тяготит обе стороны. Видно, как Вашингтон и Москва уныло разыгрывают роли «борцов с потенциальной российской агрессией» и «обеспокоенных нарастающей военной активностью блока у границ России».
В рамках этого невиданного обострения международной обстановки помимо расчехления пропагандистских ресурсов Россия и США предприняли значимые шаги военного значения.
Так, российская группировка в Калининграде, по праву заслужившая у экспертов звание самой архаичной по составу вверенных средств (если не считать оборонительных вооружений — систем С-400), не так давно получила первый самолет Су-30СМ. Первый с 1990-х годов боевой самолет новой постройки в регионе.
Су-30СМ на базе авиации Балтфлота в Черняховске, декабрь 2016 года.
Фото: Виталий Невар / ТАСС
Американцы не отстают от россиян в попытках любой ценой довести ситуацию до кризиса. В Восточной Европе весной 2017 года появится целая американская бронетанковая бригада — причем разложенная по шести странам: Латвии, Эстонии, Литве, Польше, Румынии и Болгарии (вероятно, для пущей империалистичности замысла).
Будем надеяться, что стороны и впредь будут радовать нас неуклонной борьбой с возрастающей агрессией противника при помощи пресс-релизов и постов в социальных сетях. А политику военного строительства в регионе поведут столь же «активно», как и в последние два года.