Дэвид Алмонд, один из самых известных британских авторов, пишущих для детей и подростков, обладатель медали Г.Х. Андерсена (ее еще называют Нобелевской премией в области детской литературы), побывал в Москве. Он приехал по приглашению Британского Совета представить свою новую книгу «Мой папа — птиц», которая вышла на русском языке в издательстве «Самокат». Эту повесть, как и большинство других произведений Алмонда, перевела Ольга Варшавер.
«Лента.ру»: Что такое подростковость? Когда она начинается и когда заканчивается?
Дэвид Алмонд: Думаю, что никогда не заканчивается. Я боюсь классифицировать людей по возрастным периодам. Это искусственное деление. Когда я пишу, мне кажется, что мне пять лет, 16 и 60 одновременно. Например, с политиками есть одна серьезная проблема: они уверены, что очень взрослые. Это опасно. Мне кажется, всем взрослым важно сохранять в себе ощущение ребенка. Жизнь — это поток. Мы не растем фазами, стадиями, этапами — это все единый поток роста.
В ваших книгах дети и подростки часто оказываются самыми разумными, сильными и смелыми, в то время, как взрослые показывают себя не с лучшей стороны. Почему?
Да, я это делаю сознательно. Мне кажется, что подросткам для роста нужна эта храбрость. Они храбрые, потому что им нужно быть храбрыми.
А как же быть с психологами, которые в один голос говорят, что детям и подросткам очень важно чувствовать себя под защитой надежного взрослого?
Когда пишешь книгу, не очень раздумываешь над такими концепциями. Можно рассуждать задним числом, что меня подвигло написать то-то и то-то. Но у меня есть объяснение одному сюжету. Мне было 15 лет, когда умер мой отец. Это была уже вторая потеря близкого человека в моей жизни. Моя маленькая сестра умерла, когда мне было семь. При этом у меня были другие сестры. Очень возможно, что оба эти жизненных эпизода привели меня к писательству, сформировали меня в того писателя и человека, которым я являюсь. Это помогает объяснить, почему я пишу именно для подростков.
То есть в моей биографии было что-то, что подвигло меня писать про детей, которые преодолевают трудные обстоятельства. Очень странно говорить об этом, но для меня писание таких книг — это некий акт целительства: я говорю своим читателям, что трудные времена преодолимы. Они пройдут. Их можно пережить.
И все же есть некая ирония в том, что всю подростковость ты воюешь со взрослыми, споришь с ними, отстаиваешь свои взгляды, а потом, когда сам становишься родителем, вдруг понимаешь, что то, что ты принимал за глупость, косность и желание ограничить твою свободу, на самом деле было любовью и беспокойством за тебя.
Взрослые все же иногда бывают и неправы. И один из способов вырасти — это понять, что родители были неправы. То есть по прошествии многих лет понимаешь, что когда ты был подростком — ты был прав, а они нет.
То, о чем вы говорите — это естественно. Но я думаю, что рост и взросление — это бесконечный процесс. Взрослые все равно продолжают расти, развитие никогда не заканчивается. Моей дочери сейчас 18 лет. Я чувствую, что рос вместе с ней и благодаря ей. В книгах же я не ставлю перед собой задачи чему-то учить — это не мое дело. Я хочу вдохновлять.
Книги вообще не могут и не должны учить. Но помогать — конечно. Прорыв последних 25-30 лет в детской литературе связан с тем, что появилось много текстов, которые дети могут исследовать сами. Эта литература терапевтична. И дети подходят ко мне на встречах и говорят, что та или иная моя книга им помогла в сложной ситуации. Например, говорят: «Спасибо вам за "Мину". Я — Мина». Один из величайших смыслов любой книги, ее существования — помогать людям понять себя.
А как ваша дочь относится к вашим книгам?
Она к этому относится так: папа там что-то пишет (смеется). Вообще детям писателей не позавидуешь. Им тяжело живется. Но она справляется.
В ваших книгах есть устойчивая метафора: герои осваивают другую среду — предпринимают попытки летать, плавать. Почему вам важно, чтобы они выходили за пределы обычных возможностей?
Прорыв — базовое устремление человечества. Писательская история — она тоже про прорыв, преодоление. Это было важно еще на заре человечества: все эти легенды об Икаре, Орфее и Эвридике и прочие. Это то, что движет спортсменами, когда они хотят пробежать стометровку меньше чем за девять секунд или взять новую высоту. Это проверка самого себя, желание все попробовать.
Конечно, меняться человек не перестает никогда — ни в детстве, ни в старости. Но как писателю в зрелом возрасте сохранить свежесть переживания подростковых проблем?
(Смеется) Это как актерская игра — вживаешься в роль. А еще это определенная одержимость, как будто в тебя вселяется подросток, ты становишься иным человеком. По крайней мере, на уровне ощущений это так. Я люблю язык, люблю магию слов. Мне нравится, как выглядит страница, когда на ней появляются слова. Персонажи оживают под руками. Это чудо.
Когда я обдумываю новую книгу — я заполняю лист каракулями. Сначала у меня нет никакой идеи. Я играю словами, картинками. У меня всегда под рукой разноцветные карандаши, маркеры. Когда я придумываю, мне недостаточно просто крутить мысль в голове — гораздо удобнее делать это на бумаге вот таким образом. Из этих каракулей вырастает книга.
Черновик Дэвида Алмонда
На современную российскую подростковую литературу довольно сильно повлияла скандинавская традиция: Астрид Линдгрен, Туве Янссон. Кто повлиял на вас как на писателя?
Я чувствовал влияние Маркеса, Борхеса... Вообще это мои любимые писатели, которые всегда на меня влияли. Но когда я начал писать для детей — понял, что оттуда черпаю в том числе. Ну и британцы: Уильям Блейк, Чарльз Диккенс. Мне кажется, многие детские писатели совершают большую ошибку, что ориентируются только на детскую литературу.
А надо на взрослую?
Да я вообще так вопрос не ставлю. На меня, например, оказала большое влияние греческая мифология, библия, поэзия и музыка, причем самая разная. Есть и детские книги, которые я очень люблю, — скажем, ту же «Пеппи Длинныйчулок» Астрид Линдгрен. Писатель — он как локатор: должен ловить со всех сторон.
В русской традиции детская литература появилась сравнительно поздно. Первое собственно детское произведение было написано в 1829 году — сказка «Черная курица» Антония Погорельского. Не могли бы вы рассказать о британской традиции детской литературы?
Для детей раньше, чем 200 лет назад, у нас тоже ничего не писали. Можно даже сказать, что собственно традиция была положена в конце XIX века. В ХХ веке уже появились чрезвычайно известные детские авторы. «Алиса в Стране чудес» Кэрролла — это то, что мы называем английской традицией. Это к вопросу об английском воображении и о том, как оно работает. Для британцев важна и американская книга «Приключения Гекльберри Финна» Марка Твена. Похоже, во всех странах традиция детской литературы была заложена сравнительно поздно. А подростковой — еще позже.
Когда я был маленьким, никакой особой подростковой литературы не было. При этом в Британии только в последние лет 50 установилось мнение, что отдельная литература для детей и подростков — это что-то очень важное. Есть и те, кто до сих пор смотрит на детскую литературу сверху вниз, но все-таки она сейчас обрела изрядный вес.