Жизнь многое могла отнять у Ольги Царевской из Казани. Ее семнадцатилетний сын Саша заболел раком крови — острый лимфобластный лейкоз. Когда он попал в реанимацию, Ольга ясно осознала, что очень скоро потеряет сына. Навсегда. Выбор у нее был небольшой. Смириться или вынести вместе со своим мальчиком все горести, тяготы и страхи его судьбы. Она была рядом, когда врачи сообщили о крушении прежней жизни, когда казалось, что проще умереть от химии, когда сына рвало, отказывали ноги, руки и терпение, когда пришлось искать смысл всего происходящего, силы для борьбы, и деньги, в конце концов. Рубрику «Жизнь. Продолжение следует» ведет Сергей Мостовщиков.
Сейчас, когда Сашу удалось спасти, мать рассказывает о пережитом не столько со страхом, сколько с чувством гордости. Она считает, что случившееся сблизило ее с собственным ребенком. Мать и сын понимают и любят друг друга больше, чем когда-либо. Через что ради этого пришлось пройти — рассказывает Ольга Царевская.
— Моя история такая. Я поздний ребенок. Меня родители родили в 43 года, когда у них было уже пятеро сыновей. То есть у меня еще пять родных братьев. Старшему вот будет 60 лет. Так что в семье больше привыкли воспитывать мужчин, ну и во мне, видимо, много оказалось мужского. Наверно поэтому, когда сын так страшно заболел, нашлись во мне силы, чтобы победить эту болезнь. А ведь были сложные моменты.
Ольга Царевская с мужем
Фото: Сергей Мостовщиков
Саша у меня сын от первого брака. У нас очень хорошие отношения до сих пор с его отцом. Но просто получилось так — мы расстались. В жизни все меняется. В какой-то момент решили идти разными путями. А потом я познакомилась с Костей, со вторым своим мужем. У нас был служебный роман. Ничего легкомысленного. Сначала глубокая взаимная симпатия, а потом стали вместе жить. У нас появился сын Егор, сейчас ему семь лет.
Как это все с Сашей произошло? Это было в прошлом году, в мае. У Егора в детском саду предвыпускные дни. Суета. Я еще была председателем родительского комитета, занималась всеми вопросами, плюс работа. И смотрю — Саша какой-то вялый. Прихожу — он спит, никогда такого не было. Ну, думаю, устает, конец учебного года. А мы ему еще купили велосипед такой молодежный, так он после этого велосипеда вообще лежал ничком. У меня прям озабоченность: Саш, ты чего такой? Посмотрела на него. Вижу, на ногах какие-то пятнышки красные, мелкие-мелкие, с кровоподтеками. У меня шок. Спрашиваю: Саша, это откуда у тебя? Он говорит: мам, да это я был в спортивных брюках, в джоггерах, катался на велосипеде, и у меня волосы выдернуло. Думаю: нет, это что-то не то. И мысль — надо его завтра на анализы. А завтра он вообще лежит, у него температура под 38. Синяки какие-то везде.
Вызвали «скорую». Сначала повезли в инфекционную больницу нас, потом в обычную детскую. Сдали там анализ крови, ждем. И вдруг лаборантка говорит: вас, наверное, домой не отпустят. Что такое? Нужна консультация гематолога, у вас подозрение на ОЛЛ.
Это я потом только узнала, что это острый лимфобластный лейкоз. А сначала-то у меня ничего этого не было в голове. Что такое ОЛЛ? Мне говорят: системное заболевание крови. Я в интернет. А там сплошные системные заболевания крови и все разные. Какое у нас? Думать об этом — только себя загонять. А гематолога нет на месте, он в командировке.
Саше все хуже. Он не может уже даже встать, говорит: болят ноги, как будто переломанные. И главное — пятница, впереди выходные. Мы на свой страх и риск написали отказ и сами поехали в детскую республиканскую больницу. Здесь нам повезло. Нас приняли, сделали пункцию, положили Сашу под капельницу. Стали мы ждать результаты. Сначала пришел ответ, что это смешанный лейкоз — очень серьезный диагноз, шансов с ним мало. Я тогда говорю: давайте проверим еще раз. Отправили на этот раз анализы в Москву. Оттуда пришел ответ, что у нас острый лимфобластный лейкоз. Как сказала наш лечащий врач, мы вытащили счастливый билетик, шансы хорошие, надо начинать лечение.
Мне кажется, нам действительно повезло. В том смысле, что протоколы химиотерапии именно для детского онкологического лечения отличаются от взрослых: они направлены на то, чтобы вылечить ребенка, а не на то, чтобы просто, например, продлить человеку жизнь.
Семья
Фото: Сергей Мостовщиков
Первый курс Саша перенес более или менее нормально. Выходил на улицу, гулял с друзьями. Но во второй раз было очень тяжело. Бесконечная рвота. Выпали волосы. Руки и ноги стали тонкими. Он терял сознание, падал. С третьим курсом вообще было непонятно, что делать. С ноября до середины января, а в декабре Саше исполнялось 18, и нас должны были перевести во взрослую систему, чтобы лечить уже по другим протоколам. Но врачи решили, что лучший вариант — заканчивать лечение по той схеме, по которой начинали. Так что нам рекомендовали остаться в детской клинике, но уже на платной основе. А денег взять неоткуда. Пришлось обратиться в Русфонд.
Мы и сами раньше помогали людям, отправляли деньги по SMS. Но никогда даже не могли себе представить, что это коснется нашей семьи, что придется просить о помощи самим. И вот это случилось, люди помогли купить для Саши медикаменты.
Третий курс был самым тяжелым. Я в больнице практически не отходила от ребенка. Нам обоим было тяжело. Я к вечеру выматывалась, а он только приходил в себя и садился за компьютер. Я даже — не поверите — обошла все магазины, чтобы найти беззвучную мышку, чтобы она не щелкала. Потому что я только собираюсь поспать, а тут этот звук — цык-цык-цык, цык-цык-цык. И знаете — оказалось, что нет таких бесшумных мышек.
Сейчас мы приходим в себя. После лечения Саша принимает поддерживающую химию, это займет еще какое-то время. Потом он будет восстанавливаться. Через два-два с половиной года можно будет с уверенностью сказать, что мы вышли в ремиссию. А пока мы просто бережем себя, стараемся лишний раз не болеть.
Наверное, все это история не только борьбы, какого-то испытания, но и история любви, доверия друг другу. Когда все это началось, я даже не могла об этом говорить. На работе о болезни знал только ограниченный круг лиц. И самое главное — я не могла сказать об этом Саше. Не знала, как это сделать. Думала, пусть лучше врач. А она сказала сухо, жестко, как бы с математическими выкладками в руках. Он никогда до этого не плакал. А в этот день...
Но потом, знаете, вдруг я поняла, что у меня сильный сын. Он помогает не только себе, но и мне. Мы ведь с Сашей до этой болезни очень сильно отдалились друг от друга. У него подростковый возраст, началась своя жизнь. А болезнь нас очень сблизила. Не потому, что находились вместе 24 часа в сутки, а потому, что стали друг другу интересны. Вдруг выяснилось, что в наше время, когда все находят себя только в гаджетах, можно найти себя в ком-то другом. Можно общаться. Разговаривать. Рассуждать. И радоваться друг другу. И чувствовать, что именно это и делает тебя здоровым человеком. Тебя, всех вокруг. Может быть, болезнь показывает нам, какими мы могли бы стать, если бы потеряли друг друга. И чтобы победить ее, надо просто понять, какие мы на самом деле сейчас.
