Книги британского нейрохирурга Генри Марша не похожи на традиционные «записки врача». Это не беллетристика. И в них не найти привычных и любимых публикой врачебных баек. Это скорее исповедь, замешанная на острой социальной публицистике, затрагивающей вопросы системы медицинского страхования и врачебной этики. Марш беспощаден к себе, коллегам и всей системе в целом. Но и великодушен в той же степени. Он рассказывает о том, что такое операции на мозге, когда пациент находится в сознании; какова цена врачебной ошибки; что чувствует врач, когда говорит родственникам, что пациент формально жив, но в действительности уже мертв; как сдают нервы у хирургов, почему они становятся заложниками больничной бюрократии и что такое принимать решения о жизни и смерти пациента. На русском языке издательство «Эксмо» выпустило две книги Генри Марша: «Не навреди. Истории о жизни, смерти и нейрохирургии» и «Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии». С нейрохирургом побеседовала обозреватель «Ленты.ру» Наталья Кочеткова.
«Лента.ру»: Давайте поговорим сначала о смерти. У меня сложилось впечатление — возможно, оно ложное, — что сейчас медицина очень сильно продвинулась по части поддержания здоровья, но до сих пор еще довольно робко ведет себя по отношению к смерти, хотя смерть — естественный финал жизни. В одной вашей книге вы описываете случай: индийский юноша разбился в аварии, вы честно сказали его брату, что если его оперировать — он останется глубоким инвалидом, и вы позволили ему спокойно умереть. Не кажется ли вам, что сейчас отнюдь не все врачи могут позволить себе такую честность? Кто-то выполняет условия страховки. Кто-то идет на поводу у родственников. Как с этим быть?
Генри Марш: Очень-очень тяжело сказать пациенту: иди домой и умирай. Трудно говорить родственникам, что ничего исправить нельзя. Легче сделать операцию, продлить ненадолго человеку жизнь. Правда, дальнейшая его жизнь будет полна мучений, а на операцию будет потрачено много денег. По такому пути сейчас идет американская медицина.
Но с возрастом каждый хирург становится мудрее. Он научается испытывать больше симпатии и эмпатии к пациенту. Он понимает, на какую жизнь обрекает больного. Отдает себе отчет в том, каким будет существование пациента и его родных, если он сделает в этом случае операцию и формально спасет пациенту жизнь.
Кадр: сериал «Доктор Хаус»
Самое сложное заключается в том, что невозможно принять закон, который бы в этой ситуации регламентировал действия врача. Это всегда вопрос личной этики и личного выбора медика. Научить принимать взвешенные решения в сложных ситуациях можно только личным примером, разговаривая с молодыми врачами о последствиях их поступков и ответственности за них.
Как вы относитесь к эвтаназии? Какие у нее риски, на ваш взгляд, и какие плюсы?
Во многих странах эвтаназия разрешена, и, поверьте, это не привело к каким-то чудовищным проблемам и последствиям. Надо понимать, что эвтаназия — это не когда любой врач может взять и убить пациента. Это когда пациент — если он находится в здравом уме — может сам решать, как ему завершить свой жизненный путь. И, на мой взгляд, это очень важно.
Часто пациенты полагаются на врача как на бога. Но врач — всего лишь человек. И как всякий человек может ошибаться. Цена этой ошибки — жизнь и полноценность пациента. Как врачи справляются с такой ответственностью?
Это действительно очень сложно, потому что когда ты делаешь ошибки во время операции — последствия могут быть очень серьезными. И среди моих коллег есть те, которым очень тяжело с этим справиться, принять тот факт, что они ошиблись, что это их вина. Многим проще закрыть на это глаза, выбросить из головы и не делать врачебные ошибки предметом для обсуждения, хотя они и не могут себе их простить.
Я придерживаюсь другого мнения и как раз считаю, что необычайно важно обсуждать врачебные ошибки, признавать их, обсуждать их с коллегами, понимать, почему так произошло и что делать в следующий раз, чтобы этого избежать.
А вообще все зависит от того, каким ты родился, какой ты человек по своей природе. Ты либо можешь заставить себя успокоиться, держать себя в руках, либо ты просто не можешь быть хирургом. И, к сожалению, этим вещам не учатся — это то, с чем ты рождаешься.
Обычно люди делятся на тех, кто, однажды увидев операцию, поддаются обаянию процесса, и на тех, кто решают, что не будут этим заниматься никогда. Как вы думаете, какими качествами, склонностями, чертами характера должен обладать тот, кто потом все же становится врачом?
Кадр: сериал «Скорая помощь»
Мне кажется, этот выбор определяют несколько факторов: ты должен любить работать руками, ты должен любить работать головой, быть амбициозным, мужественным и любить преодолевать препятствия. Ну и, конечно, если ты нейрохирург — тебе должен быть интересен мозг.
Сложность в том, что когда работаешь, допустим, хирургом-ортопедом, то большинство твоих операций успешны. Когда же ты работаешь на мозге, то результат твоего вмешательства гораздо менее предсказуем. И нужно очень любить преодоление, проверять себя, добиваться, показывать, что ты можешь это делать, чтобы выбрать именно нейрохирургию.
Как вы пришли к профессии врача? Ведь ваши родители не связаны с медициной. Я знаю о серьезном диагнозе, который был поставлен вашему маленькому сыну и утвердил вас в желании уйти в медицину. Но все же еще до этого, насколько мне известно, вы работали в госпитале. Чем был вызван этот интерес?
Вообще-то я изучал в Оксфорде политологию. Но тут случилась любовь. Это была несчастная глупая влюбленность. Надо сказать, я был неудачливым молодым человеком. Я был так подавлен, что сбежал из университета в глухомань и нашел работу уборщика операционных в госпитале. Там я понял, что хочу стать хирургом. Сначала я даже не думал о нейрохирургии. Мне нравилось работать руками, думать головой и принимать решения.
В университете я изучал политическую историю, в том числе российскую. В моей библиотеке сотни книг о России. Если бы я продолжил заниматься политологией, может быть, я бы даже стал изучать Россию. Но я выбрал медицину.
В 30 лет я впервые увидел операцию на мозге. Меня это так поразило, что я тут же понял: это то, чем я хотел бы заниматься. Это сложная работа, сложный путь, но у меня нет сожалений, что я его выбрал. Мозг — это очень интересно. Проблемы, связанные с мозгом, как правило, очень серьезные. Но это отвечает моему темпераменту — я чувствую себя сильнее, когда этим занимаюсь. Это тешит эго, в конце концов.
Когда я был моложе, мне больше нравились сами операции. А сейчас мне больше нравится сторона работы, связанная с общением с пациентами.
Я благодарен своей профессии за то, что когда ночью я возвращаюсь домой, мне не нужно задаваться вопросом: «Господи, делаю ли я что-то полезное?». К сожалению, бывают не только хорошие дни, но и плохие. Если бы нейрохирургия была очень простой, мое занятие ничем не отличалось бы от работы в офисе. Но в этом преодолении трудностей есть свое наслаждение.
В своих книгах вы не только рассказываете истории, но и поднимаете вопросы системы медицинского обслуживания. Вам удалось решить какие-то общественные проблемы при помощи книг? Каким был отклик на них в Великобритании?
За 40 лет медицинская система очень поменялась. 40 лет назад больницей управляли врачи, то есть люди, которые знали пациентов, понимали их и работали с ними. Как они решали — так и делали. Потом в больницах появился класс бюрократов среднего звена, которые рассказывают врачам, как они должны работать. Если раньше была установка на то, чтобы тратить меньше, а делать больше, то сейчас медицинские услуги обходятся все дороже и дороже.
Общественного обсуждения по этому поводу много, и своими книгами я стараюсь это поддерживать, потому что уверен, что это очень важно. Если ты относишься к людям как к тем, кто не способен нормально работать самостоятельно, то они и не будут нормально работать. Если профессионалам постоянно приказывать, то система не будет эффективной — это то, что случилось с экономической системой в Советском Союзе: она не была эффективной из-за излишней зарегулированности. И мне бы хотелось, чтобы медицинская система Великобритании избежала этой опасности.
Чехов и Булгаков были врачами и писателями. Но их книги — художественная проза. Вы не думали написать роман?
Так как мои книги пользуются популярностью, издатели требуют, чтобы я писал еще. И я хочу написать книгу для детей о мозге, чтобы они с ранних лет задумывались о том, как они на самом деле думают, как работает их мозг, что такое мышление, что это за сложный процесс, происходящий благодаря электрохимическим импульсам. Мне кажется, реальность всегда удивительней и неожиданней любого вымысла.