В России растет число разводов: в 2015 году, по данным Росстата, в стране было официально расторгнуто 608 тысяч браков, в январе-августе 2017-го — более 400 тысяч. Почти каждое расставание сопровождается имущественными конфликтами разной степени тяжести. Самые серьезные бои традиционно разворачиваются вокруг жилья — главного семейного актива.
По закону все совместно нажитое делится поровну — если нет брачного контракта, предусматривающего другую схему распределения имущества, и за рядом других исключений. Но предприимчивые бывшие легко затыкают Фемиду за пояс, оставляя некогда любимых ни с чем.
Борис (имя изменено по просьбе рассказчика), 42-летний москвич в шестом поколении, кандидат в мастера парашютного спорта и бизнесмен, ежегодно жертвующий приличные суммы благотворительным организациям, после развода буквально выгнал вторую половину на улицу. И нисколько об этом не жалеет.
«Скажу сразу — на осуждение в глазах окружающих, ваших мне абсолютно наплевать, — говорит Борис. — Все, что я делал и делаю сейчас, — ради детей. У меня не было цели уничтожить жену, унизить ее, раздавить и так далее. Цель — сбросить балласт, много лет мешавший моей семье нормально существовать и развиваться.
С Леной мы познакомились в 2006 году. Она пришла работать в фирму, которую я только создал. Сутками иногда сидели в офисе, сблизились, все быстро закрутилось. У нее за плечами — гражданский брак, двухлетняя дочь. В 2007-м мы поженились, девочку я удочерил, чтобы не было никаких вопросов.
Фото: Сергей Карпухин / Reuters
В 2008-м у нас родился сын, через три года — еще один. Жили нормальной семьей, Лена, конечно, не работала — воспитывала детей, занималась домом. Я пахал, но в принципе и с детьми успевал время проводить, и с женой, и спортом занимался. Не надо думать, что запер всех в золотой клетке, а сам шлялся по саунам с партнерами. Это вообще не мое, да и клетка была не то чтоб золотая, скорее серебряная.
Ближе к теме — про жилье и его передел. К моменту встречи с Леной я жил в трехкомнатной квартире на Новом Арбате — ее мне отдали родители. Плюс еще была «двушка» рядом, возле «Краснопресненской», но ее я заложил, чтобы взять кредит на развитие бизнеса. Когда поженились, ничего менять не стали — не до того было, просто Лена с дочерью переехали ко мне. И только к рождению второго сына поменяли мою «трешку» на четырехкомнатную квартиру в новом доме в районе проспекта Вернадского. Там хорошие школы, парки — в основном из-за этого.
Но новый дом оказался каким-то несчастливым. Во-первых, у Лены после родов началась депрессия, хотя она это отрицала. Ну то есть как в плохих фильмах — сидела часами на кухне, то молчала, то рыдала, к сыну подходила по необходимости, но тоже не всегда. Старших детей вообще забросила, вплоть до того, что забывала забирать из садика и из школы.
Во-вторых, произошел довольно серьезный конфликт с соседями: нам мешал их круглосуточный ремонт, им — наши якобы орущие дети. Дошло до пошлой бабской драки. В итоге мы все помирились, но Лене нервы это подпортило, конечно.
В-третьих, тогда умер Ленин отец. И не от старости — его избили хулиганы, которых так и не поймали. Лежал в больнице, но не выкарабкался. Вот такая черная полоса случилась. Я нанял няню и помощницу по хозяйству, чтобы дать жене выдохнуть. Но крыша у нее уже сдвинулась с правильного места, и остановить процесс ее отъезда было невозможно.
Фото: Денис Синяков / Reuters
Лена вышла на работу — на этом настоял я, пристроил в компанию одного своего знакомого. Повеселела, примерно год мы очень хорошо жили. Потом внезапно она решила уволиться, снова сидеть дома и заниматься детьми. Я не возражал.
Няню и домработницу Лена тут же выгнала — мол, сама справлюсь. Хорошо. И правда справлялась. А что помогает в этом алкоголь, я понял далеко не сразу. Коротко: впоследствии выяснилось, что она выпивала прямо с утра. Потом в обед немного, еще чуть-чуть вечером. И это чуть-чуть через несколько месяцев превратилось в пару бутылок вина за день.
Естественно, начались проколы. Осознав масштабы бедствия, я отправил жену к наркологу, потом в клинику неврозов. Оттуда она вышла непьющей, но совершенно ненормальной. Стала тащить в дом вещи. Алкоголики обычно наоборот делают — выносят все ценное и меняют на водку. Лена пить прекратила, но новая напасть — патологическое накопительство — была хуже алкоголизма. Вы представьте на секунду кухню, заваленную какими-то бутылками и коробками со всяким дерьмом, и детей, играющих в игрушки с помойки. Терпеть было невозможно.
Я подал на развод, жену выставил с вещами на улицу. Посоветовал поехать к маме — она у Лены живет недалеко, в Подмосковье. Лена так и сделала, но, насколько мне известно, там жизнь тоже не сложилась. Теперь моя бывшая супруга обитает на каких-то свалках, тусуется с бомжами.
Формально мы до сих пор женаты. Ее мать наняла адвоката и активно пытается отжать у меня детей и жилье. Но у нее ничего не выйдет.
Расскажу, почему — возможно, кому-нибудь пригодится. В браке я приобрел квартиру, в которой мы сейчас живем с детьми. Кроме того, были куплены еще две квартиры в Западном округе и в центре Москвы, дом на Кипре и хороший земельный участок в Тверской области, где я планировал построить настоящую усадьбу. Все это, кроме квартиры на проспекте Вернадского, изначально оформлялось не на мое имя, а на моих отца и брата. Не потому, что я предвидел развод, это было связано скорее с желанием обезопасить семью, случись что с бизнесом (банкротство, например) — хотя бы не останемся с голыми задами.
Претендовать на жилье у «Краснопресненской» Лена тоже не может, потому что оно было куплено еще до брака. Единственное, что ей потенциально светит, — половина вот этой квартиры. Отдавать я ее не хочу, это наш с детьми дом. У меня есть расписка, свидетельствующая о том, что квартира куплена на деньги, одолженные у друга. Так что если будут попытки что-то отобрать — половина долга ляжет на Ленины плечи. По закону, если вы не в курсе, при разводе пополам делится не только имущество, но и долги тоже.
Вот такая история. Я, возможно, в ней выгляжу монстром. Мне и брат, и отец говорили: договоритесь по-человечески, давай на нее переоформим одну из московских квартир, и пусть идет с богом. Но дело в том, что Лене никакие квартиры не нужны, они нужны ее матери. Я могу ей подарить жилье, деньги, но завтра же — это не преувеличение — они окажутся в руках каких-нибудь третьих лиц, ее друзей-бомжей, например, или ушлого адвоката.
У меня трое детей, есть цель дать им хороший старт, в том числе и Лениной дочери, которую я вырастил и считаю родной. Ей уже 14 лет. Самое страшное сейчас — если начнется борьба за них. В России у отцов всегда меньше прав, чем у матерей, даже у таких, как Елена.
Конечно, меня многие осудят — жену выпер, все отнял. Но у меня другой взгляд на семейную жизнь. Брак — партнерство. И если один из партнеров начинает, простите, козлить, всячески способствуя разрушению союза, то с ним надо расставаться. Можно человека лечить, тащить, спасать, но страдают дети и страдаю я. А спасаемый, как правило, нормально себя чувствует в своей реальности. И так может продолжаться годами. Я на это не подписывался».