Следственный комитет возбудил уголовное дело о халатности в отношении командира пожарного звена, участвовавшего в тушении пожара в кемеровском торговом центре «Зимняя вишня», — по месту его жительства проводятся обыски и вскоре он будет задержан. Когда по подобным резонансным делам начинаются аресты «маленьких людей», создается впечатление, что следствие просто хочет найти виноватых, чтобы поскорее представить результаты своей деятельности обществу. О том, действительно ли это так, «Ленте.ру» рассказал ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения Европейского университета в Санкт-Петербурге Кирилл Титаев.
«Лента.ру»: Найти козла отпущения в России пытаются после любого крупного происшествия. Откуда такая тяга?
Титаев: Эта тяга не только наших силовиков. Правоохранительные органы более или менее во всем мире ориентированы на публичную демонстрацию своей эффективности — кроме совсем уж авторитарных режимов, которые могут себе позволить наплевать на общественное мнение. Поэтому, если существует преступление, имеющее общественный резонанс, то правоохранительные органы пытаются демонстрировать свою эффективность. В странах с другими правоохранительными системами это достаточно часто выливается в так называемые «избыточные аресты», когда арестовывают много людей, а потом, разобравшись, отпускают.
Но в нашем случае, поскольку наша система не умеет отпускать, возникает довольно интересная дилемма: с одной стороны, нужно кого-то арестовать, с другой стороны, понятно, что арестованных потом не отпустишь. Арестовывать влиятельных или очевидно невиновных людей глупо, и поэтому приходится искать некоторый баланс. Находят тех, кто недостаточно влиятелен, чтобы защититься от такого, условно скажем, нападения правоохранителей и, одновременно, тех, кому можно хоть что-то поставить в вину.
Фото: Дмитрий Азаров / «Коммерсантъ»
В этом плане, учитывая, как у нас регламентированы действия практически всякого человека в любой сфере, обвинить в нарушении некоторых правил, регламентов и так далее можно более или менее любого. Совершенно непонятно — правильно, или неправильно действовал обвиненный начальник звена пожарной охраны, но тот факт, что он что-нибудь да нарушил в ходе своих действий не подлежит сомнению.
Но цепочку нарушителей можно проследить до самого верха.
Как я уже сказал, с сильными подозреваемыми непонятно, куда в итоге предъявлять обвинения. А система отчетности в наших правоохранительных органах устроена таким образом, что реабилитация — ситуация, в которой человеку сначала предъявили обвинение, а потом признали невиновным — влечет очень тяжкие последствия для следователя, с ненулевой вероятностью таковых для его руководителя и того прокурора, который подписывал статкарточку на предъявление обвинений.
То есть, можно сказать, что для них подобные аресты — некий ритуал?
Не ритуал, а типовая практика работы на любом крупном деле.
Как это воспринимает общество? Оно действительно хочет видеть подобные результаты работы правоохранителей?
Мы не знаем, как конкретно этот факт воспринимает общество, но в целом социум с симпатией относится к жестким правоохранительным мерам. Например, есть такой широко известный феномен, как резкое ужесточение приговоров у судей, идущих на переизбрание в тех странах, в которых судей избирают. За некоторое время до того, как начинается очередная избирательная кампания, судьи начинают выносить все более жесткие приговоры, особенно по резонансным делам, чтобы понравиться публике, и эта тактика работает.
Фото: Maxim Lisov / Reuters
Значит, общество просто требует наказаний, и кого — неважно? Но мне кажется, что простой человек, наблюдающий, скажем, за тем же делом «Зимней вишни», может запросто проассоциировать себя с этим самым командиром пожарного звена — ведь он тоже работает и совершает подобные ошибки на рабочем месте. Не будут ли его симпатии на стороне пожарного? Ведь его могут точно так же в один прекрасный момент посадить.
Это эмпирический вопрос, на который у нас нет сейчас ответа. Но на уровне здравого смысла я могу вам обосновать любую из позиций — за и против.
Обоснуйте, пожалуйста.
Одну вы уже великолепно обрисовали сами. Вторая же, особенно если все это будет подано определенными СМИ, состоит в том, что изначально мы все были неправы, проблема не в пожарной охране, не в том, что пожар случился, а в том, что его начали неправильно тушить. Соответственно, люди погибли именно поэтому. В общем-то, представить такого человека, как этот командир пожарного звена, страшным и неадекватным несложно. Можно найти какие-то данные, скажем, о его прогулах или каких-то других служебных проступках. Общество может отнестись к нему по-разному, в зависимости от грамотной работы медиа.
После трагедии в Кемерове люди собрались на митинг, на котором сразу же стали предъявлять претензии не к владельцам здания, не к пожарным в первую очередь, а к властям. Не стала ли эта достаточно неожиданная реакция населения причиной того, что стрелки начали переводить все ниже и ниже?
Я бы не сказал, что эта реакция была странной для трагедии такого масштаба. Вопросы разной степени громкости звучат к властям всегда. Просто большая часть трагедий с таким количеством жертв была связана либо с чем-то слегка осуждаемым — вроде пожара в ночном клубе «Хромая лошадь», — либо с высокорисковыми сферами, такими как авиаперевозки, в которых люди ожидают, что может случиться что-то плохое, и там далеко не всегда так ярко выплескивается подобное народное недовольство.
Сказались ли народные волнения на действиях следователей — это вопрос, ответа на который у нас нет и, наверное, никогда не будет. Но логика состоит в том, что без всякого недовольства социума правоохранительные органы работают по той схеме, по которой они всегда работали. Поэтому искать тут дополнительные факторы, побуждающие их действовать таким образом, нет никакого смысла. Грубо говоря, если бы это были не десятки погибших, а, скажем, 20 отравившихся не в Кемерове, а в Новокузнецке, которые дней 20 пролежали в больнице с пищевым отравлением, логика правоохранительных органов была бы плюс на минус той же самой.
Вы говорили, что в других странах происходит нечто похожее…
Не во всем — похожее в том, как работают правоохранительные органы и в том, как общество требует наказания.
Нужно ли что-то менять в плане действия наших силовых структур по таким делам?
В идеальном мире понятно, что в таком случае должно идти очень долгое расследование, позволяющее реконструировать ход событий. Там одни экспертизы должны длиться очень долго. Нужно много чего изучить, довольно сложным образом реконструировать. После этого уже можно устанавливать конкретных виновников. И я даже вам скажу страшную вещь: их может не оказаться. Ведь все это может быть просто роковым стечением обстоятельств, когда каждое отдельное действие не приводило к последствиям, за каждое из них отвечал отдельный человек, и его нарушение не тянет на уголовно наказуемое деяние, но случайный комплекс разных событий привел к тому что произошло. Виновных в уголовно-правовом смысле может и не быть.
Фото: Александр Кряжев / РИА Новости
Стоит ли их тогда искать?
Конечно. Смотрите, если у вас есть некоторые симптомы, позволяющие предположить, что у вас, скажем, рак. Вам нужно сдать 20 болезненных анализов и потратить месяц своего времени, хотя врач вам честно говорит: вероятность этого заболевания у вас составляет около 20 процентов. Стоит ли в этой ситуации тратить время и деньги, чтобы сдавать анализы? Мне кажется, да, поскольку речь идет об очень серьезном деле. Так же и тут. Возможно, есть конкретный виновник, и его выявление позволит каким-то образом приблизиться к восстановлению справедливости и, вероятно, одновременно обнаружить некую регулярную практику нарушений, предупреждение которой позволит снизить вероятность повторения таких трагедий в будущем.
Но когда смотришь на происходящее в России, кажется, что это стрельба во все стороны, из-за которой страдают не то чтобы очевидно виновные люди.
Мы не знаем, действительно ли они виноваты или нет, и не можем уверенно предполагать, что у самих силовиков сейчас тоже есть стопроцентная уверенность в том, что некто виновен. Соответственно, сейчас это действительно бомбардировка по площадям, из которой, может быть, что-то полезное и выйдет, но такова более или менее типовая практика.
То есть говорить, что это делается для того, чтобы выслужиться перед начальством, нельзя?
Возможно, это тоже присутствует, но мы об этом не знаем — никто не сидит в голове конкретных следователей — и не имеем понятия о том, какие указания они получили.