Мурманск — самый крупный заполярный город в мире. В нем около 300 тысяч жителей и несколько десятков памятников — есть даже памятник треске: видимо, поэтому один из самых популярных местных сувениров — соленая и копченая рыба. «Лента.ру» выяснила, зачем ехать в Мурманск и чем заняться, если случайно окажешься в этом городе.
О плавающих и путешествующих
Тысячелетие назад по Кольскому полуострову прополз гигантский ледник, превративший гранитные горы в облизанные тяжелой массой льда круглые сопки. Их отлично видно с самолета на подлете к Мурманску — как и разбросанные тут и там пресные озера. Зимой все это завалено снегом, а летом гранитные лбы выступают из курчавой поросли низкорослой карельской березы и местной мелкой сосны. С высоты кажется, что они желтовато-белесые: лишайники покрывают камень и меняют его цвет. Особенно хорош этот вид ранней осенью, когда березняк желто-оранжевый.
Самолет садится, ожидаешь увидеть, как деревья вырастают — а они остаются такими маленькими, словно это недавно поднявшаяся поросль. Впечатление обманчиво: деревья взрослые, просто в холодном климате (снег часто выпадает уже в сентябре и запросто лежит до начала мая, а ветра такие, что сдувают на ходу) деревьям расти некуда и незачем. По незнанию кажется, что эти деревца метра два-три высотой и есть карликовая полярная береза, однако нет — карликовая береза вообще не похожа на березу. Она стелется по земле, как обычный кустарник с мелкими листочками, поднимаясь не выше колена взрослого человека.
Впрочем, по заполярным меркам Мурманск — теплый город, спасибо Гольфстриму. Собственно, этому течению город обязан самим фактом своего возникновения: незамерзающий залив был в старину приютом рыбаков, а с началом Первой мировой (и необходимостью морских поставок от союзников из стран Антанты (после революции ставших, впрочем, противниками) государству потребовался заполярный порт. В честь правящей династии его при основании в 1916 году назвали Романов-на-Мурмане, а вскоре после Февральской революции 1917-го переименовали в классово нейтральный Мурманск.
Зимой аэропорт встречает туриста или случайного командировочного галдящими толпами китайцев и вывесками на китайском языке. На вопрос, что за диво, местные отвечают без всякого удивления: «Териберку и сияние смотреть приехали». Кстати, если в слове «Териберка» сделать ударение не на второй, а на третий слог, местные непременно засмеют, лучше выучить заранее. Самые «сияльные» дни (и самый большой наплыв туристов) — в полярную ночь, со 2 декабря по 11 января. Впрочем, сполохи (так в старину называли северное сияние местные рыбаки), бывает, ходят по небу и весной, и осенью, но мне их увидеть не случилось.
Фото: Сергей Строителев
Пока еду в город, таксист рассказывает, что молодежь из города «валит», большей частью едут в Питер — там и теплее, и сытнее. Больше всего жителей в городе было перед перестройкой — в 1985-м, в немалой мере этому способствовал статус базы Северного флота и расположенные неподалеку закрытые поселки, в которых стояли подводные атомоходы. С тех пор стало меньше и атомоходов, и жителей: с 452 тысяч в середине 1980-х население уменьшилось до 295 тысяч. «Ну ничего, — говорит таксист. — Еще поживем: кино про нас сняли — "Левиафан", и китайцы повалили в Териберку, деньги тут оставляют».
«Алеша» и треска
На мой наивный вопрос, а что тут у вас можно посмотреть, портье самой большой гостиницы в самом высоком 18-этажном здании города (кстати, самом высоком во всем российском Заполярье) отвечает широким гостеприимным жестом, словно распахивает объятия: «Да все! У нас тут каждая сопка — памятник». Заявление небезосновательное: военный, флотский, рыбачий город богат на мужественных людей, а им принято ставить памятники. Город оборонялся героически, бомб на него сбросили лишь немногим меньше, чем на Сталинград: люди зарывались в подвалы, в скальные пещеры в гранитных сопках и продолжали работать. В романе Юрия Германа («Германа-деда») «Дорогой мой человек» довольно подробно описывается жизнь фронтового госпиталя в вырубленной в скале пещере — естественном бомбоубежище.
Вид на Мурманск с Абрам-Мыса
Фото: Вероника Гудкова
Памятников в городе несколько десятков: еще в советские времена местные предприятия и воинские части постарались никого не забыть, получили содействие властей и поставили памятники практически всем, кто участвовал в обороне города, приеме северных конвоев с ленд-лизом (о них популярно писал Пикуль, служивший в войну юнгой на Северном флоте) и вообще обеспечении существования Мурманска и его жителей. Есть памятники работникам порта и зенитчикам (кстати, зенитчиц было даже больше, чем зенитчиков), тральщикам и летчикам, автомобилистам и пожарным и, конечно, морякам — в том числе погибшим в мирное время (мемориал соорудили после гибели «Курска»).
Самый масштабный памятник — 35,5-метровую фигуру солдата в каске и плащ-палатке — возвели к тридцатилетию Победы. Полая гигантская статуя по проекту скульптора Исаака Бродского возвышается над сопкой Зеленый мыс в северной части города. Солдата, застывшего на вечном дежурстве, местные прозвали, как несложно догадаться, «Алешей» — по аналогии с другим известным памятником такого типа на одной из гор в Болгарии.
Мурманчане не без гордости рассказывают, что выше их «Алеши» только волгоградская «Родина-мать». Сначала солдата хотели поставить в центре города, на площади, которую сейчас называют «Пять углов» (видимо, по аналогии с питерской, потому что очевидных углов у мурманской площади все-таки четыре, пятый надо еще поискать). Но справедливо решили, что на сопке монумент будет смотреться еще монументальнее. Впрочем, «Пять углов» тоже не обижена, на ней несколько памятников, включая монумент рыбе-кормилице треске.
Если переехать на другой берег залива по самому длинному в Заполярье мосту, попадешь в менее масштабный, чем «Алеша», но не менее живописный мемориал на Абрам-мысу. Его особенно любят дети, потому что там можно увидеть настоящие истребители — как винтовые, военных лет, так и реактивные, а также зенитное орудие — одно из тех, из которых в 1942 году отбивались от фашистских бомбардировщиков девчонки-зенитчицы. В кустах карликовых берез прячется вход в землянку командного пункта, а с обрыва над заливом открывается панорамный вид на мурманский порт.
В историческом разрезе
Мурманск хорош тем, что в нем можно совершить настоящий прыжок в прошлое, от советского и далее. Начать можно с краеведческого музея, запах которого (старой бумаги, старых тряпок, старого дерева и туши, которой от руки рисовали подписи к экспонатам лет этак пятьдесят назад) ни с чем не перепутает тот, кого много лет назад водили в такие музеи на школьные экскурсии. В мурманском краеведческом интересен, впрочем, не только прыжок в прошлое как таковой: там много экспонатов, которых не увидишь в других провинциальных музеях Центральной России.
Например, реконструированный интерьер саамской вежи или комнаты рыбака 1930-х годов. Есть чучела заполярных зверей, диорама, имитирующая местный подводный мир, и много оружия времен Второй мировой — и нашего, и немецкого. Дети — а их и сейчас водят на школьные экскурсии ради любви к родному краю — зависают у макета ледокола «Арктика», скелета неолитического человека и древнего, утлого даже на вид челна, на котором когда-то ходил на промысел какой-то мурманский рыбак. Утлый-утлый, а крепкий, да и сами рыбаки с Мурмана (так назывался этот край и тогда, когда города еще не было и в помине) были отличными мореходами: многих из них при Петре I забрали в матросы, кто-то дослужился и до офицерских чинов.
Среди мурманчан имелись и способные судостроители-самоучки из тех, кто строил деревянные «лодьи» (так поморы называли свои крутобокие суда) из поколения в поколение. Так, идею современной конструкции ледокола первым предложил мурманский купец Михаил Бритнев, почетный гражданин Санкт-Петербурга. Бритнев (или кто-то из его талантливых, но, как это часто бывает, оставшихся безымянными подчиненных) предложил изменить угол носа судна и его скул (бортов). Ледокол новой конструкции не впивался, как нож, в ледовое поле, рискуя в нем намертво застрять, а словно бы наваливался на лед сверху, словно гигантское тяжелое яйцо, даже не раскалывая, а продавливая спрессовавшуюся ледовую массу до чистой воды. Широкие борта судна раздвигали льды для идущих следом кораблей.
Ледокол «Ленин» в 1990-е годы был превращен в музей
Фото: Вероника Гудкова
По тому же самому принципу (разумеется, со временем модифицированному) сконструировали и в середине 1950-х годов заложили на ленинградском судостроительном заводе имени Марти первый в мире атомный ледокол «Ленин». Его оснастили ядерной паропроизводительной установкой водо-водяного типа (сначала было установлено три реактора ОК-150, а в 1967 году, через десять лет после пуска судна в эксплуатацию, их заменили на два более мощных ОК-900). Турбины для корабля делали на Кировском заводе, гребные электродвигатели — на «Электросиле», турбогенераторы поставил Харьковский электромеханический завод. По сути, на первый ледокол-атомоход работала вся страна: еще на стадии строительства он стал визитной карточкой отечественного судостроения, на недостроенный корабль приезжали посмотреть тогдашний британский премьер Макмиллан и будущий президент США Никсон.
Идея атомного ледокола хоть и укладывалась политически в концепцию советско-американского ядерного «состязания», была сугубо практической: компактность и экономичность атомного топлива позволяла судну совершать длительные рейсы без захода в порты, а значит — продлить полярную навигацию, актуальную для нашей страны с ее протяженным арктическим побережьем как ни для какой иной страны мира. Вместо нескольких летних месяцев ледокол мог водить обычные суда круглый год. Всего за свою морскую жизнь первенец ледокольного атомфлота только во льдах прошел более 560 тысяч морских миль.
Сейчас «Ленин» превращен в музей и стоит на вечном приколе у одного из пирсов мурманского порта, но он знавал прямо-таки героические времена. В июне 1971 года ледокол стал первым в мире надводным судном, прошедшим севернее архипелага Северная Земля — из Мурманска в Певек. Он разведал пути и по сути подготовил таким образом первую экспедицию уже нового атомного ледокола «Арктика» на Северный полюс в 1977-м. Сейчас для современных атомоходов подобный вояж — вполне заурядный, практически туристический маршрут: на экскурсию к полюсу берут любого желающего, способного выложить за это удовольствие двадцать тысяч долларов.
Прогулка по каютам и коридорам «Ленина» — прыжок в прошлое почище краеведческого музея: в коридоре висят доски объявлений «Профсоюз» и «Комсомол», в общем зале офицерской кают-кампании и салонах сохранилась мебель из орехового дерева и карельской березы, в матросской столовой — привинченные к полу вращающиеся стулья, обитые клеенкой столы и будка киномеханика: во время долгих автономных рейсов подвахтенным крутили кино.
Сохранилось оборудование рубки (можно подержаться за небольшое рулевое колесо, рассмотреть штурманские приборы и карту Северного Ледовитого океана) и внешние оболочки ядерных реакторов (топливо из них, конечно, уже тридцать лет как удалено, и радиационной опасности нет). И, разумеется, везде — портреты Ленина во всевозможных техниках: например, в капитанском салоне чеканный металлический профиль вождя соседствует с фарфоровым белым медведем, а кают-кампанию украшает небольшой мраморный Ильич за работой.
Постсоциалистический реализм
На обратном пути с ледокола, вынырнув из исторических глубин, я с неменьшей полнотой погрузилась в современность. Мурманск — город контрастов: недалеко от ультрасовременного 18-этажного отеля томится явно нуждающийся в ремонте, с осыпающимся фасадом дом культуры, сталинки на центральных улицах покрасили только с лицевой стороны, да и то не все. Вдали по сопкам карабкаются серые, как сами скалы, бетонные многоэтажки: их успели построить и заселить накануне краха СССР, а у их подножия еще можно встретить двухэтажные деревянные дома-развалюхи с коммуналками и удобствами во дворе.
В небольшом рыбном магазине, где продается вкуснейший (я протестировала) копченый палтус и соленая скумбрия (надо сказать, весьма для рыболовецкого региона недешево: из вполне понятных экономических соображений большая часть мурманского улова продается на экспорт буквально прямо в море), в открытой и пустой, отключенной от сети витрине-холодильнике лежал на байковом одеяльце грудной ребенок продавщицы. «А чего делать, оставить не с кем, а работать надо», — грубовато отвечала молодая мать на невысказанные вопросы и озадаченные взгляды посетителей.
В баре неподалеку от ворот торгового порта (территория его режимная, посторонним вход запрещен) я наблюдала смешную и несколько даже трогательную сценку. Пятеро смуглых матросов-малайцев с индийского сухогруза мирно потягивали пивко и вполголоса беседовали, пока к ним не подсел (незваным, разумеется) шумный и слегка подвыпивший мурманчанин из породы «душа нараспашку». Сходу он бойко, хотя и на совершенно ужасающем английском предложил озадаченным до легкого испуга гостям города звать его запросто Женей и заказать вместо пива водки: «Летц дринк фор Рашен Федерейшн!»
Малайцы покрутили головами, но заулыбались. Женя не смутился, хлопнул сто граммов и, окончательно размягчась душою, поставил невольным собутыльникам на своем смартфоне «Батяню-комбата». Пел сам и махал рукой иностранцам: подтягивайте, мол, братушки. Разгул интернациональной дружбы в итоге пресекла барменша: она пожалела совсем растерявшихся матросов и увела соотечественника к стойке. «Ну что они вообще как неродные!» — обиженно бормотал гостеприимный Женя.
По сопкам Заполярья
В финале пребывания в Мурманске меня ждало еще одно приключение (куда, впрочем, более респектабельное, нежели вечер в портовом баре). Мне предложили прокатиться на внедорожнике по заполярному бездорожью, причем не просто так, а с ветерком: вести машину должен был двукратный победитель ралли «Париж-Дакар» Хироши Масуока.
Хироши Масуока у своего автомобиля
Фото: Вероника Гудкова
До специально подготовленного трека в сопках нас вез обычный местный водитель микроавтобуса, но делал это так лихо, так смело заложил пару поворотов на грунтовке и так мощно подскочил на паре кочек, что все пассажиры подлетели на сиденьях, клацнули зубами и поняли, что приключения уже начались. На возмущенные замечания шофер только крепче взялся за баранку и ответил флегматичным: «Все целы? Ну и слава богу».
Разумеется, на заездах тест-драйва все было куда более продуманно и безопасно: Масуока-сан был облачен в раллийный комбинезон и шлем, и всем пассажирам тоже выдали шлемы. «Не забудьте сначала надеть на голову эти медицинские бахилы!» — балагурил в микрофон массовик-затейник, ведущий тест-драйва, подразумевая специальные одноразовые шапочки на манер поварских. Гости (клиенты местного автодистрибьютора и вообще все желающие, заранее записавшиеся на звездный тест-драйв) послушно натягивали шапочки, шлемы и грузились в автомобили Mitsubishi Pajero Sport: самые смелые — к Масуока-сану, более робкие — к его молодому помощнику.
Признаться откровенно, шлемы были нелишними. Масуока-сан вел машину предельно аккуратно, но смело, с присущим ему виртуозным мастерством и ловкостью, наработанными за полвека: сейчас японцу 58, а впервые за руль он сел, по его признанию, в восьмилетнем возрасте — естественно, без всяких прав. Пока я пыталась, одной рукой цепляясь за рукоятку над дверью, другой снять видео на смартфон, мой шлем несколько раз глухо стукнул о стены и даже потолок авто. Впрочем, никто не пострадал, а на финише смелых пассажиров-героев тест-драйва ждали северные ржаные пирожки-калитки, брусничный морс и, конечно, неизбежная в этих широтах копченая рыбка.
Уезжать из Мурманска было жаль, и непонятно, что было этому причиной в большей степени: гостеприимство местных, потрясающе красивые осенней порой золотые сопки, контрастирующие с сизым северным небом, вкусная еда или просто не объяснимая никакими разумными и практическими доводами ностальгия, обостряющаяся в таких патриотичных местах у всех, кто, подобно мне, родился в СССР. Так или иначе — очень хочется вернуться.