Официальный перечень российских террористов и экстремистов стремительно приближается к девяти тысячам человек. Правозащитники говорят, что реально опасных для общества людей в нем — меньше половины. Многих государство записало в неблагонадежные за репосты в соцсетях и критику чиновников. Попадают туда и те, чья вина не доказана судом. Даже после отбытия наказания фигуранты черного списка Росфинмониторинга и члены их семей подвергаются травле — с молчаливого одобрения государства. Почему с точки зрения действующего российского законодательства гораздо гуманнее быть убийцей-рецидивистом, чем экстремистом, осужденным за лайк, — в материале «Ленты.ру».
Активный гражданин
В 2015 году Виталий Дрыженко был приговорен Ярославским судом к году заключения в колонии-поселении. В основе обвинения — сразу четыре статьи Уголовного кодекса: 116 («Побои»), 139 («Незаконное проникновение в жилище»), 280 («Публичные призывы к экстремистской деятельности»), 282 («Возбуждение ненависти либо вражды»).
— Его посадили за то, за что в другой стране наградили бы, — говорит его жена Катерина, — за активную гражданскую позицию и общественную деятельность.
В Ярославле Дрыженко известен как организатор движения «Группа тотальной зачистки — регион 76» (Г.Т.З.). Это своего рода клон организации националиста Максима Марцинкевича (Тесак) «Оккупай-Педофиляй». Ловили «на живца» педофилов и торговцев наркотой.
В разработку «Центра Э» (Главное управление по противодействию экстремизму МВД) Дрыженко попал после того, как с соратниками на центральном рынке «нашел» партию спайсов.
— По нашему настоянию вызванная следственная группа изъяла шесть килограммов вещества красного и синего цветов, — поясняет Виталий. — Но через некоторое время пришли результаты экспертизы, где было написано, что это специи. Я не поверил: полицейские вели себя странно тогда. Складывалось впечатление, что они были заодно с торговцами этими «специями». Ну и начал у себя на страничке писать разное об оборотнях в погонах.
Сначала Дрыженко вызвали на беседу в Ярославское отделение «Центра Э», просили по-хорошему сбавить обороты и прекратить «дискредитировать полицейских», «возбуждать ненависть к сотрудникам полиции как к социальному классу». Поскольку «общественный ассенизатор» оказался непонятливым, статьи против него в Уголовном кодексе вскоре нашлись.
В 2016 году Дрыженко вышел на свободу и уехал в городок Полевской Свердловской области, на малую родину жены, Катерины Ушаковой.
С Катериной молодой человек познакомился, еще когда был под следствием. Встретили друг друга в интернете. Оба — заядлые собачники, состоят в разных группах зоозащитников. Начали с обсуждения борьбы с догхантерами (отравителями уличных собак). Потом обнаружили, что и по другим вопросам их жизненные позиции совпадают. Зарегистрировали свои отношения уже в колонии.
— Наше первое длительное свидание после свадьбы проходило в облупленной комнате с кроватью, на которой десятеро сдохло, — рассказывает девушка. — Пока мы спали, нас пожирали клопы. В один день я проснулась, а мой глаз похож на сливу. Для того чтобы приготовить обед, приходилось занимать очередь на единственную кособокую кастрюлю, вода в которой закипала час. И, несмотря на это, мы были счастливы.
По образованию Катерина Ушакова — пианистка. Несколько лет жила в Израиле, училась в Иерусалимской академии музыки. У девушки двойное гражданство. Ее родители в разводе, после эмиграции дочери мать осталась на Урале, время от времени навещала девушку в чужой стране. Возвращаться в Россию Катерина не планировала, но вышла замуж за россиянина и переехала в Москву. Брак быстро распался. «Не считаю первое замужество неудачным, — бодрится Катерина. — После развода у меня осталась дочь. Ее появление на свет полностью оправдывает мое сомнительное решение вернуться в Россию и ту борьбу за выживание, которую я тут веду». Недавно ребенку исполнилось три года.
— Когда Виталий освободился, мы наивно полагали, что все наши беды позади, и впереди семейная жизнь, может, далеко не самая роскошная, но и запросы у нас скромные, — говорит Катерина. — Поскольку в Ярославле мужа ничто не держало, я уговорила его поехать в мой родной городок, где прошло мое детство. Там жила моя мама. Я надеялась, что если что — родной человек поможет.
Молодожены сняли квартиру в Полевском. Учитывая маленького ребенка и двух собак (взяли под опеку из приюта), это было непросто. Виталий практически сразу устроился на работу в один из городских супермаркетов — охранником. Но через две недели его уволили.
— Пришло время получать зарплату, меня вызывают в бухгалтерию и говорят, что Сбербанк не оформляет на меня счет и кредитную карту. Наличными в кассе зарплату выдавать отказались. Просто сказали: до свиданья, — объясняет Дрыженко. С того дня Виталий везде, куда официально пробовал трудоустроиться, получал отказ.
— По специальности я повар пятого разряда, — продолжает он. — Пытался устроиться согласно образованию. Обошел в городе практически все столовые и кафе. Работники много где требуются. Первое собеседование проходишь — вроде берут тебя, по всему видно, что квалификация устраивает. Но говорят: подождите денек, наведем кое-какие справки и перезвоним. И ты понимаешь, что никто тебе не перезвонит.
Дрыженко старается быть дипломатичным, опуская некоторые детали. Но Катерина добавляет: «Мы точно знаем, что везде, куда пробовал устроиться мой муж, следом тащился полицейский — рассказывал, кто у них теперь работает, и невзначай намекал, какие проблемы работодателю за это грозят. Его даже в курьеры и грузчики брать отказывались!»
После первого увольнения Дрыженко отправился в офис Сбербанка — разбираться, на каком основании они так наплевательски относятся к клиенту. Сотрудники долго между собой шептались, по очереди выныривали с удивленными глазами из-за стеклянных перегородок, а потом ответили: «Вы в списке Росфинмониторинга, по закону ничего не положено». И порекомендовали жаловаться «в Москву». В Центробанке, куда настырный молодой человек дозвонился, были категоричны: «Мы не открываем счета террористам и экстремистам».
— На зоне, когда освобождался, мне никто даже не сказал о каком-то списке Росфинмониторинга — о том, что попадание туда означает полное поражение в гражданских правах, — утверждает Виталий. — Уже после того, как проблемы начались, я много читал об этом. Списался с товарищами по несчастью из других городов, которые стали «террористами» из-за репостов в социальных сетях. Оказывается, нам не то что загранпаспорт не положен, но и внутри России нельзя летать самолетами. На контроле пассажиров из списков «экстремистов» сразу разворачивают.
Добрые люди
Одновременно с «трудовыми» проблемами у семьи начались беды с жильем. Аккурат перед Новым годом, 27 декабря 2017-го, владелица квартиры, которую они снимали, пришла к арендаторам с участковым и понятыми и потребовала «выметаться».
— Мужа не было дома, — вспоминает Катерина. — Я не открывала дверь, так как «гости» отказывались предъявить постановление суда или прокуратуры. У нас ведь был подписан арендный договор на год, и мы все в срок оплачивали, все условия соблюдали. Однако хозяева вместе с участковым начали выпиливать вход болгаркой. Когда ворвались, хозяйка кричала, что сейчас все наши вещи выбросит в мусор.
Пока разгорался квартирный скандал, убежала одна из собак Дрыженко-Ушаковых. Катерина побежала ее искать. Когда вернулась, все вещи были скиданы в мусорные кули, причем вперемешку: сапоги вместе с нижним бельем, тарелки — с книжками. Детскую кроватку аккуратно разобрать не смогли и просто сломали.
— Если у меня к тому времени еще что-то оставалось от прежней благополучной жизни, все было расхристано: тени Dior, духи, — рутинно перечисляет девушка. — Еще в Израиле мне дарили марокканскую вазу — вся в сколах. Я леплю из глины украшения — некоторых недосчиталась...
В гневе она написала сообщение хозяйке. Владелица квартиры, психиатр по профессии, отправила ответное сообщение: «А где мой столовый, кофейный и чайный сервизы? Набор столовый серебряный? Микроволновая печь? Мультиварка? Моющий пылесос фирмы "Томас"? (...) На стене висел сафавидский (персидский — прим. «Ленты.ру») ковер, память от дяди, примерно 1,9 миллиона долларов».
Можно было подумать, что дама шутит, если бы она действительно не написала заявление в полицию о краже. Там, видимо, смогли оценить абсурдность поисков «сафавидского ковра», пропавшего из хрущевки с ободранными обоями. Дело тихонько замяли.
— Друзья помогли найти новую квартиру в доме неподалеку, — продолжает Катерина. — Но участковый, который нас выселял из первого жилья, прибежал и побеседовал по душам с новой хозяйкой. Конечно же, доверительно поведал, что тут поселился «экстремист», а это почти террорист. И нас снова выкинули.
Всего за этот год Дрыженко-Ушаковы сменили десять съемных квартир. Обычно все происходило по одному сценарию: находилось жилье, а через несколько дней прежде приветливые хозяева указывали на дверь.
— Нигде нет нам места, — грустно констатирует Катерина. — Нас травят как лис. Полицейские нам прямо сказали: убирайтесь из нашего города, нам тут экстремистов не нужно. Портите показатели. Мы бы и уехали, но, во-первых, нет на это денег. А во вторых — где гарантия, что и там не будет того же самого?
После очередного изгнания опальное семейство пустили пожить в пустующую квартиру дальние родственники Ушаковой. Главная причина — ребенок. У трехлетней дочки на почве стресса дебютировало аутоиммунное заболевание, на глазах образуется доброкачественная опухоль. Как говорят врачи, без операции не обойтись. Детский сад такому ребенку не рекомендован. Сколько можно будет оставаться в квартире родных — семья не знает.
— Родственники, особенно мать, с нами не общаются, — поясняет девушка. — Начинаешь рассказывать очередную порцию ужасов из нашей жизни — ответ один: «А мы же тебе говорили!» Помогать отказываются. У Виталия матери уже давно нет, отец недавно умер.
Виталий Дрыженко и Катерина Ушакова
Фото: Марина Молдавская / Znak.com
Поскольку с официальным трудоустройством у мужа не складывалось, Катерина пробовала сама выйти на работу — продавцом в магазин канцтоваров и на склад в спортивный магазин. День работает, на следующий — вызов к директору: «Вы не прошли проверку службы безопасности».
— А у меня нет ни приводов, ни судимостей, ни кредитов, — замечает она. — Только муж в «списках». И ведь фамилии у нас с ним разные.
Дрыженко, пытаясь хоть что-то заработать, научился класть кафельную плитку, шпаклевать стены, клеить обои, стелить ламинат, линолеум, делать наливные полы, собирать мебель. Ищет клиентов по объявлениям на интернет-досках.
— Поначалу ничего не умел, — признается он. — Приезжал и делал вид, что крутой профессионал. Заказчики смотрели на работу и говорили: лучше иди отсюда. Но — научился. Летом заказов было много. В месяц иногда даже получалось заработать тысяч 40. Считали себя практически богачами. А сейчас холодно, ремонты никто не делает. За две недели — всего два звонка. Один из них — результативный, но там цена вопроса всего три тысячи.
Катерина старается подрабатывать. Она очень творческий человек. Делает броши и кулоны из полимерной глины. Снимает фотосессии. Но все это — разовый, непостоянный доход.
Катерина Ушакова
Фото: страница Екатерины Ушаковой во «ВКонтакте»
Основной рацион семьи — «Доширак» и картошка. «Деликатесы» — творожки, молоко, мясо — покупают только ребенку. В один из самых голодных дней Дрыженко пытался заложить обручальное кольцо в ломбарде. Приемщица взяла его паспорт, посмотрела в компьютер и нажала тревожную кнопку: «Мы вас не обслуживаем. Вы — в списках».
Имитация деятельности
Росфинмониторинг создан по распоряжению президента в ноябре 2001 года. Главная цель — противодействие легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, а также противодействие финансированию терроризма. Перечень неблагонадежных лиц начал формироваться с 2003 года.
Правозащитники отмечают, что в список «террористов» граждане попадают еще до судебных решений об их виновности. Как только человек становится подозреваемым по уголовному делу, возбужденному по антиэкстремистским статьям (205, 280 и 282 УК РФ), сведения о нем автоматически поступают в Росфинмониторинг.
Виталий Дрыженко
Фото: страница Виталия Дрыженко во «ВКонтакте»
В соответствии с законом, банк блокирует финансовые счета фигуранта перечня; электронные кошельки в платежных системах также недоступны; невозможно вступить в наследство; получать через счета алименты, судебные возмещения, выплаты по страховым случаям; оформить доверенность и большинство сделок через нотариуса. Это значит, что арендовать, например, квартиру официально — фигурантам перечня вряд ли получится, договор с адвокатом также нельзя заключить официально. Проблемы с трудоустройством возникают, так как на человека нельзя оформить банковский счет, работодатель не может платить за сотрудника налоги и отчисления в Пенсионный фонд. Кому нужны лишние заморочки?
— Как только начал действовать этот закон, человека вообще лишали всех средств к существованию, было отказано даже в удовлетворении базовых потребностей, — поясняет «старожил» террористического перечня, бывший оперуполномоченный милиции Владимир Белашев. Он обвинялся в подрыве в 1997 году в подмосковных Мытищах памятника императору Николаю II. — Нельзя было снять ни копейки пенсий, госпособий, зарплаты. Государство человека делало нищим. Либо умирай, либо как-то по-другому добывай средства, уходи в тень. Страдала и семья. Получалось, что автоматически дети становились ответственны за поступки своих родителей.
В 2013 году активисты, входившие в список, создали движение «В защиту пострадавших от действий Росфинмониторинга» и дали несколько интервью в СМИ. Видимо, их доводы показались разумными, потому что Госдума приняла поправки в закон 115 через 40 дней после обращения к депутатам инициативной группы. В соответствии с поправками государство разрешило снимать с заблокированных банковских счетов 10 тысяч в месяц на себя и на каждого члена семьи; платить налоги, получать с блокированных счетов социальные пособия и пенсии. А также — выплачивать кредиты (в том числе ипотеку), взятые еще до включения в перечень.
— Но процедура снятия денег до сих пор сложна и забюрократизирована, — утверждает глава юридической службы проекта «Апология протеста» правозащитной организации «Агора» Алексей Глухов. — Росфинмониторинг обычно отправляет в банк бумагу, что на счет фигуранта перечня наложен арест за невыплату долга. Сумма берется с потолка, она условно беспредельна, заведомо ясно, что такие деньги никогда не могут появиться у этого лица: 40 миллионов, 100 миллионов. И человек бегает, пишет запросы в банк. В следующем месяце — снова через это нужно проходить.
Бывший сотрудник милиции Владимир Белашев, обвиняемый в подрыве памятника императору Николаю II в Мытищах в 1997 году, после окончания заседания в Московском городском суде, 2010 год. Фото: Сергей Михеев / «Коммерсантъ»
По словам Владимира Белашева, два года назад он сталкивался с подобной практикой.
— Банк отказался выдавать мне пенсию, так как счет вдруг оказался заблокирован из-за долга в 40 миллионов, — рассказывает он. — Я юрист и попросил сразу предъявить судебное решение, откуда взялась такая сумма. Начали разбираться. Росфинмониторинг каждый год отчитывается — сколько денег они заблокировали у террористов, спасли от отмывания. Но все это фикция. Они просто берут красивую цифру с потолка, которую бы хотелось видеть в своих показателях, раскидывают эти деньги по всем фигурантам перечня и гордятся. Разве не очковтирательство это? Никто ведь из фигурантов жаловаться не пойдет. А если даже и пойдет, общественное мнение не на их стороне.
Кто за что
Впрочем, правозащитники осторожно отмечают, что общественное мнение понемногу меняется. Если в 2017 году в черном списке Росфинмониторинга было 7178 российских граждан, сейчас — уже 8743. В правозащитной группе «Агора» полагают, что реальных террористов из них едва ли наберется процентов 40. Остальные, как выражаются правозащитники, — бутафория. То есть люди, осужденные (или пока еще фигуранты уголовных дел) за лайки, репосты в социальных сетях, критику государственных органов власти. То есть теоретически подвергнуться финансовым санкциям может каждый.
Жительница Барнаула Мария Мотузная попала в список из-за репоста картинок с мемами.
Блогер Руслан Соколовский был осужден по статье 282 за оскорбление чувств верующих. Он снял видеоролик, в котором играл в Pokemon Go в Храме на Крови в Екатеринбурге.
Недавно ФСБ закрыла уголовное дело против жительницы Абакана Лидии Баиновой. Ее обвиняли в экстремизме из-за поста в соцсети «ВКонтакте», где она описала, как дети не пустили в игровую комнату городского ресторана ее дочь со словами «вход только русским». В публикации говорилось о притеснении коренных жителей Хакасии. Несмотря на то что дела нет, Баинова еще до сих пор числится в списке.
Если включение в перечень идет автоматически, то процесс выхода — сложен. Фигурант перечня должен подать заявление в Росфинмониторинг и обосновать его. Как сказано в ФЗ 115, основанием могут стать погашение судимости, прекращение уголовного дела, отмена приговора по реабилитирующим основаниям. В течение 10 рабочих дней ведомство будет решать, что делать.
— Я вам как бывший опер говорю: российский закон о борьбе с финансированием терроризма — бюрократический, направлен исключительно на имитацию какой-то борьбы, — эмоционально замечает действующий фигурант перечня Владимир Белашев. Под опекой Росфинмониторинга ему состоять еще два года (срок погашения судимости). Экс-милиционер утверждает, что с ходу может привести десяток обоснований своих слов. Но, по его словам, самый главный пункт: лишив «террористов и экстремистов» банковских карт, государство не может их контролировать.
— Если следовать здравой логике, то, наоборот, вместо запрета меня должны этой картой снабдить, — объясняет Белашев. — Тогда бы государство видело, куда я езжу, в какие магазины хожу, что покупаю. Это называется оперативно-разыскная деятельность. Для опера это же лафа: делать ничего не надо, нажал кнопочку, а тебе полный расклад. И смотришь: ага, клиент купил удобрение для подкормки растений. Но удобрение это — один из компонентов взрывчатого вещества. Надо бы присмотреться повнимательней. А так, где они что могут отследить и профилактировать преступные замыслы?
Юрист «Апологии протеста» Алексей Глухов согласен, что с реальными террористами включение в перечень вряд ли помогает бороться.
— Антиэкстремистское законодательство у нас абсолютно непрозрачное, — заключает он. — По сути, когда государство без решения суда вносит человека в списки террористов — это отсутствие презумпции невиновности, нарушение конституции. А нахождение в списках Росфинмониторинга даже после отбытия наказания — это дополнительное наказание, которое нигде не прописано. Перечень ведь не конкретизирует, за что человек был в него включен. Написано: постановление следователя такого-то или приговор суда такой-то. И неясно: либо у человека была полная квартира оружия и план по захвату Кремля, либо он просто лайкнул какую-то картинку, в которой местные эксперты увидели разжигание чувств.
Россиянская безнадега
— Не знаю, почему мы еще живы, где берем силы оставаться семьей и как нам еще удается держать голову на поверхности, — голос Катерины Ушаковой, жены «террориста» Виталия Дрыженко, мрачнеет, густеет. В нем такая тоска, которая может отравить все вокруг. — Мы живем скверно и очень бедно, хотя мы не пьем и не гуляем. Когда варишься в этом котле, со временем привыкаешь, хоть и осознаешь, что живешь погано. А ведь мы взрослые, неглупые люди, которым перекрыли кислород... Впереди голодная зима и тягучая серая россиянская безнадега.
«Экстремист» Дрыженко не сдается. «ВКонтакте» он открыл группу «Злостный конфронтатор». Пишет, что цель проекта — «выявление и нейтрализация коррумпированных [...] в погонах».
— Я уже выявил шесть точек у нас в Полевском с игровыми автоматами, которые были запрещены законом еще в 2011 году, — извещает блогер. — Не может быть, чтобы сотрудники полиции о "запрещенке" на своей территории не знали. Все сведения отправил в ФСБ, в том числе видео. Ждем проверки. Скоро в крысином убежище будет жарко.
