Убить Ким Ир Сена СССР и Китай хотели свергнуть лидера Северной Кореи. Он выжил и отомстил

Северная Корея — это разруха, Мордор и расстрелы из зенитного собакомета, а Южная — рай с «Самсунгом», кей-попом и демократией. Примерно так считает большинство современных людей, наученных долгими традициями антисеверокорейской пропаганды. Между тем реальная история куда сложнее и интереснее. Специально для «Ленты.ру» известный российский кореист Константин Асмолов написал цикл статей об истории Корейского полуострова и двух государств, которые на нем расположены. В прошлый раз мы рассказывали о падении режима южнокорейского диктатора Ли Сын Мана, а до этого — о таинственном Пак Хон Ёне, который мог втянуть Советский Союз в Третью мировую войну. В этот раз речь пойдет о том, как Москва и Пекин хотели свергнуть Ким Ир Сена и проиграли, а также о том, как могла бы выглядеть Северная Корея в случае поражения «Великого вождя» и «Солнца нации».

С ликвидацией «внутренней группировки» проблемы Кима не закончились. Следующий виток фракционной борьбы связан с последствиями ХХ съезда КПСС и рассматривается большинством историков как наиболее серьезная попытка снять Ким Ир Сена с его поста. События были инициированы «китайской» фракцией при поддержке «советской».

По поводу подоплеки данных событий существует несколько версий, отчасти связанных с политической ангажированностью авторов. Представители Республики Корея пытаются найти в действиях заговорщиков благородные мотивы, полагая, что они хотели облегчить жизнь народа, выступая против «сталиниста Ким Ир Сена». Настроенные критически историки полагают, что мы имеем дело с классической борьбой фракций, когда те или иные лозунги были лишь поводом для того, чтобы грызущиеся за власть могли демонстрировать себя миру как борцов за ту или иную идею.

Итак, после ликвидации внутренней группировки Пак Хон Ёна и компании во власти остались «партизаны» (Ким Ир Сен и его соратники + перебежчики из иных групп), так называемые янъаньцы (китайская фракция), которая воевала с японцами при Мао, и советские корейцы, по сути, «приглашенные специалисты».

Наиболее сильное противостояние было между «партизанами» и советскими корейцами, которые относились к «партизанам» как к людям малообразованным и не имеющим опыта хозяйственного и административного руководства. К тому же в отличие от местных уроженцев или выходцев из Китая, советские корейцы выросли в СССР, в Корее никогда не бывали и считали себя советскими гражданами корейской национальности. Это имело несколько следствий.

Во-первых, советские корейцы, работавшие в партийных и государственных органах КНДР, передавали информацию о положении в Северной Корее посольству СССР в Пхеньяне даже если мероприятия, в которых они принимали участие, носили закрытый или конфиденциальный характер. Естественно, руководство КНДР воспринимало это как своего рода доносительство.

Во-вторых, они жили довольно изолированно, страдали определенным чванством, мало общались с остальными и не хотели отдавать своих детей в корейские школы. По этому поводу есть цитата из Ким Ир Сена, где он «напоминает» корейцам, прибывшим в КНДР из других стран, что невзирая на их прошлые заслуги, все они теперь члены Трудовой партии Кореи; и если они ведут себя недостойно и считают себя особенными, то им нет места в рядах партии, будь они из Китая, Советского Союза или «хоть прямиком с неба».

В-третьих, многие советские корейцы отличались прямотой и свободомыслием и не боялись открыто говорить, что термин «великий вождь» пора вывести из употребления. Что же до прокитайской группировки, то она и ранее не стеснялась интриговать против Кима, чья репутация пострадала в результате Корейской войны, в то время как «партизаны» обвиняли китайцев в провале попыток изгнать силы ООН с полуострова в начале 1951 года.

Заметим и то, что фракционная борьба отнюдь не проходила по сценарию «Ким всех давит, остальные ни при чем». У Ким Ир Сена деление на фракции вызывало особую неприязнь. Во-первых, потому что в условиях «маленького партизанского отряда», по примеру которого было выстроено северокорейское государство, борьба за власть ведет к гибели всего сообщества. Во-вторых, потому, что Ким минимум два раза был на волосок от серьезных репрессий.

До определенного времени советские корейцы использовали любимый прием традиционной интриги: «нажаловаться папе», причем делать это достаточно часто и методично, пока капля не подточит камень. В посольство СССР шел постоянный поток «сигналов» о том, что Ким покрывает вредителей, которые истребляют честных коммунистов, и о том, что в его окружении много сомнительных личностей. Как следствие — в стране голод и недовольство, а власти не могут или не хотят ничего сделать.

31 января 1954 года лидер «советской фракции» Пак Чхан Ок в Москве открыто заявил, что в стране голодают люди. Правда, причины этого голода во многом связаны с работой самого Пака, который занимал пост руководителя Госплана КНДР.

Бедствие нельзя было объяснить одним неурожаем, виной была и следующая схема: с мест шли завышенные данные о количестве собранного — чиновники пытались произвести впечатление на начальство — а нормы продналога в абсолютных цифрах разрабатывались, исходя из этого. Соответственно, после сбора такого неправильно рассчитанного налога крестьянам почти ничего не оставалось. Проблему пытались решить «борьбой со спекулянтами» и запретом на частную торговлю зерном, но это ничего не дало и лишь усугубило ситуацию.

Голод при помощи из Москвы преодолели быстро, но осадок остался. В 1955 году Пак Чхан Ока и министра сельского хозяйства Ким Ира, ответственных за эти ошибки, резко раскритиковали на апрельском пленуме ЦК ТПК, а Ким Ир Сена пригласили «на беседу» в Москву. После возвращения северокорейскому руководству пришлось «попридержать коней».

21 октября 1955 года Ким Ир Сен снова дал отрицательную оценку работе Госплана во главе с Пак Чхан Оком за разработку нереального народнохозяйственного плана и за то, что капиталовложения были направлены во все отрасли без учета их приоритетов. В результате было решено сократить права Госплана и расширить полномочия министерств. С этого времени Пак стал противником Ким Ир Сена.

На пленуме ЦК ТПК, состоявшемся 2-3 декабря 1955-го, был нанесен удар по еще одной группе советских корейцев, которые проводили «неправильную политику в области литературы», выступая против «местных» писателей во главе с Хан Соль Я (Хан Сер Я), претендовавшим на роль живого классика, но работавшим в классическом кондовом духе Советского Союза 1930-х годов. К тому же Хан Соль Я был автором первой «официальной» биографии Ким Ир Сена, с которой, по мнению большинства российских историков, началось возвеличивание Кима и создание культа его личности.

Критика советских корейцев звучала также на совещании руководящих работников по вопросам пропаганды и агитации, состоявшемся 28 декабря 1955 года. Собственно, именно на этом совещании в завершение «литературной» кампании Ким Ир Сен произнес известную речь «Об изжитии догматизма и формализма и установлении чучхе в идеологической работе», с которой началось использование этого термина.

Иван, пора домой

В 1955-1956 годах Ким Ир Сен начинает обрывать культурные контакты с Советским Союзом, высылать «домой» тех советских корейцев, которые «выполнили свою задачу», и говорить о том, что агитационно-пропагандистский аппарат демонстрирует успехи СССР, а не КНДР, а в школах висят портреты Маяковского и Пушкина, а не представителей национальной культуры.

«В ответ» представители советской фракции стали активнее общаться с советским посольством, стремясь заручиться поддержкой Москвы или «настучать» на Ким Ир Сена, рассчитывая на то, что их информация пойдет вверх по инстанциям.

Естественно, Ким понимал, что его общение с Москвой должно осуществляться не через советских корейцев. В начале 1955-го сменился посол КНДР в СССР — им был назначен представитель «китайской группировки» Ли Сан Чжо. У него была довольно странная репутация человека с железной волей: американцам он запомнился тем, что во время переговоров на будущей границе двух Корей, когда на его лицо садились и ползали мухи, он даже не моргал и не пытался их сгонять.

Ким Ир Сен предполагал, что Ли Сан Чжо будет его лоялистом, однако тот неожиданно стал активным сторонником реформ, борьбы с культом личности и вообще представителем корейской оппозиции в Москве. Он стал сторонником линии советского руководства, которая после развенчания культа личности Сталина гласила: либерализацию следует проводить, так как она повысит лояльность масс по отношению к власти.

И хотя культ Ким Ир Сена образца 1956 года не был тем культом, который мы знаем сейчас, и находился, в общем-то, на уровне современных ему культов в Венгрии, Польше или ГДР, по странам Восточной Европы прошла волна смен руководства в духе «десталинизации». Об этом замечательно писал российский ученый Андрей Ланьков — его позиция немного расходится с позицией автора, но всячески рекомендуется к изучению.

20 марта 1956 года в Пхеньяне на пленуме ЦК ТПК доложили итоги работы ХХ съезда КПСС. Десталинизацию упомянули только кратко. По итогам обсуждения в партийные органы разослали специальное закрытое письмо, где указывалось, что ошибки, вскрытые ЦК КПСС на ХХ съезде партии, присущи только компартии Советского Союза и не имеют места в деятельности ТПК. В письме также подвергалось жесткой критике «механическое подражание всему советскому» и «раболепие перед всем иностранным».

На III съезде ТПК, проходившем 23-26 апреля 1956 года, проблема культа личности не прозвучала достаточно остро. Вся критика по этому поводу шла вокруг имени Пак Хон Ёна. Возглавлявший советскую делегацию на этом съезде Леонид Брежнев тоже не упоминал о развенчании культа личности Сталина, ограничившись сообщением о том, что было решено укрепить коллективное руководство страны.

С другой стороны Брежнев много общался с Пак Ый Ваном (Иваном), который сопровождал его в поездках по стране. Даже его имя говорит о том, что он минимально ассоциировал себя с КНДР, был инженером и правдорубом, возмущенным тем, что Ким и не пытается следовать генеральной линии и проводить десталинизацию. Посол КНДР в СССР Ли Сан Чжо, присутствуя на съезде, тоже в кулуарах постоянно говорил, что надо брать пример с СССР. Рассерженный Ким хотел сменить посла, или, во всяком случае, не дать ему вернуться в Москву, но, благодаря давлению «китайской фракции», у него это не получилось.

Игра корейцев

К лету 1956 года в КНДР «началась дискуссия». Если Ким Ир Сен ориентировался на сталинскую модель развития и начал курс на постепенное сворачивание роли мелкого и среднего производства и создание самоокупаемой экономики, то представители китайской фракции выступали за преимущественное развитие легкой промышленности.

Как водится, дискуссия прикрывала борьбу за власть, и, что интересно, в основном Кима собирались убирать не советские корейцы, а именно «китайцы», в отношении которых столь же жесткая политика в то время не проводилась. Есть несколько версий, почему они стали главными застрельщиками заговора. Согласно одной из них, они поняли, что после советской фракции они, скорее всего, будут следующими и решили не ждать, а собрать вокруг себя всех недовольных Кимом.

Согласно другой, заговор вообще планировался в Пекине в рамках маоистской политики по распространению влияния КНР на азиатский регион, а ситуация вокруг ХХ съезда КПСС была скорее поводом обеспечить нейтралитет Москвы и привлечь союзников из числа «советской» фракции. При этом совокупный вес потенциальных противников Ким Ир Сена был довольно велик. В 1956 году внутренняя (южнокорейская) фракция ТПК составляла 34 процента членов ЦК и 20 процентов членов Политбюро. Удельный вес прокитайской и советской фракций составлял соответственно 25 и 14 процентов в ЦК и по 18 процентов в Политбюро.

20 июля 1956 году в посольство на прием к Временному поверенному в делах Петрову пришел активный деятель «китайской» группировки Ли Пхиль Гю, который сразу взял быка за рога, обвинив Ким Ир Сена в насаждении культа личности и умалении заслуг Советской Армии в деле освобождения страны. Затем Ли сообщил, что в северокорейском руководстве созрел заговор с целью отстранения Ким Ир Сена от власти.

Заметим, что при этом Ли говорил только о своей фракции. Давая оценку Пак Чхан Оку, он сказал, что «ему придется еще многое сделать, чтобы искупить свою вину. Он же первый назвал Ким Ир Сена незаменимым, поднял его до небес. Он — основатель культа личности Ким Ир Сена».

В течение июля-августа в советское посольство было совершено несколько таких визитов, призванных продемонстрировать масштаб недовольства Ким Ир Сеном. В ответ сотрудники посольства «обращали внимание на серьезность положения» и предостерегали от поспешных шагов, которые могли разрушить внутриполитическую стабильность. Заговорщиков не поддерживали, но и не отговаривали.

Судя по высказываниям Ли Пхиль Гю, заговорщики планировали сначала попытаться добиться успеха в рамках формальных процедур, проведя отрешение Ким Ир Сена от власти по схеме, по которой в том же году менялась власть в Венгрии и Болгарии. Если бы это не получилось, они прибегли бы к насильственным мерам.

Шансы на удачу казались большими, так как с 1 июня по 19 июля Ким Ир Сен путешествовал по Советскому Союзу, странам Восточной Европы и Монголии, чтобы получить дополнительную экономическую помощь. В этом смысле поездка окончилась не очень удачно, что с точки зрения фракционной борьбы можно было поставить ему в вину.

Но вот Ким вернулся и быстро узнал о подготовке заговора. Что он сделал в ответ? Превентивных репрессий не было. Наоборот, Ким скорее демонстрировал желание примирения. 30 июля в ЦК ТПК состоялось совещание заведующих отделами ЦК ТПК и их заместителей, в котором участвовали и некоторые министры.

Как пишет Ланьков, речи выступавших там сторонников Ким Ир Сена были выдержаны в примирительном и отчасти даже покаянном стиле. Да, в партии существует культ личности Ким Ир Сена. Но он не представляет такой опасности, как в свое время сталинский, и руководство ЦК ТПК решило постепенно преодолеть культ личности и его последствия, не вынося этого вопроса на широкое обсуждение. И вообще у нас сложная международная обстановка, которая вынуждает нас повременить. Кстати, Ким не был так уж далек от истины, поскольку 1956 год — это год президентских выборов на Юге, на которых в Сеуле Ли Сын Ман проиграл покойнику.

Заговорщики восприняли такое поведение как знак слабости и 31 августа 1956 года на пленуме ЦК ТПК решили дать Киму бой. Вне зависимости от повестки в первом же выступлении представитель «прокитайской» фракции министр торговли Юн Гон Хым начал обвинять Ким Ир Сена в культе личности, диктаторском стиле руководства и излишнем внимании к тяжелой промышленности за счет социальных нужд.

Однако примерно из 55 членов ЦК активных представителей оппозиции оказалось только 8. Сторонники Кима задавили противников числом, а «болото», в том числе формальный лидер фракции Ким Ду Бон, промолчало. Нормально дочитал речь до конца только Юн, потому что был старым подпольщиком с командным голосом и преодолел попытки его перекричать, остальных фактически стащили с трибуны, не дав высказаться. При этом, похоже, что Ким не пытался искусственно увеличивать количество участников мероприятия за счет лояльных себе.

Кроме этого, позиция Пак Чхан Ока и Чхве Чхан Ика не имела принципиальных отличий от позиции Ким Ир Сена, и их «борьба с культом личности» была расценена как элементарная попытка взять власть. Как заявил впоследствии один из функционеров в частной беседе советским журналистам, группировка, выступившая на августовском пленуме ЦК, не имела принципиальной программы: «Единственная цель — борьба за власть, за то, чтобы расставить своих людей на руководящие посты, в первую очередь в ЦК».

В результате заговорщики были прямо на пленуме исключены из партии и посажены под домашний арест. Чхве Чхан Ик был выведен из состава Президиума и ЦК и назначен заведующим свинофермой в отдаленной горной провинции, остальные получили подобные назначения вроде заместителя директора лесопилки, а Комитету партийного контроля было поручено «рассмотреть вопрос об их партийности».

Вечером того же дня четверо оппозиционеров, включая Юна, бежали из-под домашнего ареста в Китай и попросили там политическое убежище. Все они остались там до глубокой старости, как и посол Ли Сан Чжо , который не только объявил себя невозвращенцем, но сразу же написал письмо Хрущеву и Микояну, в котором предлагал отправить в Пхеньян делегацию и напрямую взять контроль над ситуацией.

Два самолета и красный раскол

15 сентября 1956 года в Пекине состоялся VII съезд компартии Китая, на котором Мао Цзэдун встречался с руководителем советской делегации Анастасом Микояном и предложил ему разобраться с корейским вопросом, отправив в Пхеньян совместную делегацию.

Этот момент можно трактовать как подтверждение гипотезы о том, что выступление янъаньцев произошло по инициативе Пекина. Микоян же оказался причастен к этому просто в силу того, что именно он находился в Пекине в сентябре 1956-го. Впрочем, Хрущев, скорее всего, не возражал.

И вот на двух самолетах совместная делегация прибыла в Пхеньян. С китайской стороны ее возглавил маршал Пэн Дэхуай, командовавший китайскими добровольцами во время Корейской войны и недолюбливавший Ким Ир Сена еще с тех пор. За спиной делегации стоял контингент китайских войск, которые находились там со времени окончания Корейской войны и были выведены только в 1958 году.

По настоянию делегации было принято решение о созыве нового пленума ЦК ТПК, и советская делегация даже собиралась написать проект решения, в котором предусматривался уход Ким Ир Сена со своего поста. Однако против этого проекта резко выступил сотрудник Международного отдела ЦК КПСС Кавыженко, который понимал, что такой проект может получить поддержку на пленуме только при проведении серьезной организационной работы — обладая большинством в ЦК, Ким скорее всего удержится на своем посту.

Микоян предложил передать инициативу китайцам, но и они (возможно, тоже убедившись, что Ким Ир Сен пользуется серьезной поддержкой со стороны большинства ЦК) отказались от решительных мер. Так Ким Ир Сен избежал постановки вопроса о его «служебном несоответствии».

Однодневный пленум ЦК ТПК 23 сентября 1956 года можно считать временной победой заговорщиков. Под совместным советско-китайским давлением Ким согласился на восстановление в партии участников августовского выступления и их сторонников и пообещал не предпринимать впредь враждебных действий по отношению к выходцам из Китая и СССР.

Самолеты улетели, но 30 мая 1957-го было принято решение Постоянного Комитета ЦК ТПК «О превращении борьбы с контрреволюционными элементами во всенародное, всепартийное движение», а летом 1957 года Чхве и Пак оказались за решеткой, и в этот раз за них уже никто не вступился. На изменение ситуации повлияло несколько факторов.

Во-первых, Москва и Пекин пересмотрели свои взгляды после событий октября-ноября 1956 года в Венгрии, где попытка провести реформы привела к ускользанию власти из рук реформаторов, убийствам коммунистов и вводу войск. Поскольку венгерские события 1956-го выглядели явным мятежом с большим количеством человеческих жертв, Москва могла прийти к выводу, что тезис «если мы проведем десталинизацию/либерализацию, лояльность населения режиму возрастет» не получил экспериментальной поддержки.

Во-вторых, в июне 57-го года Хрущев столкнулся с тем же вызовом, что и Ким. Технически его пытались сместить подобным же образом — верхушечным переворотом в ЦК. Так Ким получил аргумент «у вас тоже была антипартийная группа, но вы ее подавили, и я свою подавил».

В-третьих, в это время уже начинаются расхождения между Советским Союзом и Китаем, и между Москвой и Пекином начинается своего рода «перетягивание» КНДР. 14-16 ноября 1957 года на совещании коммунистических и рабочих партий в Москве Мао Цзэдун и Пэн Дэхуай принесли Ким Ир Сену извинения за вмешательство во внутренние дела КНДР, 5-6 декабря 1957 года состоялся расширенный Пленум ЦК ТПК, на котором оппозиция была торжественно добита.

Доклад делал Ким Чхан Ман, бывший член «прокитайской» группировки, перешедший на сторону Ким Ир Сена, и ключевым моментом выступления был следующий фрагмент: «У нас были и есть люди — любители прилета самолетов… Они не ориентируются на свою партию, а слепо верят другим. Напрасно они ждут прилета самолетов, больше их не будет».

Вскоре после пленума те «фракционеры», которые еще не были арестованы, оказались в тюрьме, и в январе 1960 года, по информации Ланькова, над ними состоялся тайный процесс. Из 35 человек 20 были приговорены к смерти, а 15 — к длительным срокам тюремного заключения.

Что же до остальных, то еще с конца 1956 года в северокорейскую политическую практику вошли так называемые «идеологические проверки», которые длились сутками и сопровождались обязательными публичными покаяниями на специальных собраниях. Вне зависимости от того, вели ли они к аресту, они создавали чудовищное психологическое давление, способное легко сломать человека. Метод был заимствован из Китая, где такие проверки начались в конце Корейской войны.

Жертвами таких проверок сначала были «янъанцы», но уже в 1958 году они приняли массовый характер. Под «проверки» все чаще попадали и некоторые выходцы из СССР. В течение двух лет политическое пространство было зачищено, и большая часть потенциальных противников Кима исчезла в прямом или переносном смысле. При этом власть не препятствовала желающим покинуть КНДР (янъаньцы бежали весьма активно), а советских корейцев даже подталкивали к этому разговорами вроде «уехал бы ты учиться в Россию, пока не началось».

24 октября 1958 года китайские части наконец вывели с территории КНДР. Правда, по своей воле китайцы уходить не хотели, и пришлось вмешаться Хрущеву, который в 1957 году сказал Мао, что войска надо выводить. После этого в 1958-1959 годах прокитайскую группировку зачистили окончательно. Выяснилось, что генералы «готовили заговор», и 20 человек расстреляли.

В этом же году советские корейцы, которые ранее имели двойное гражданство, должны были определиться и выбрать одно (не выбравшие автоматически становились гражданами страны пребывания). Те, кто выбрал советское, были в большинстве своем отправлены «домой», а те, кто стали гражданами КНДР, остались в стране.

По мнению бывшего сотрудника ЦК КПСС Вадима Ткаченко, Москва допустила большую ошибку, фактически закрыв глаза на судьбу многих советских корейцев, которые, не занимая высоких должностей и не участвуя во фракционной борьбе, тем не менее попали в той или иной мере под жернова репрессивного аппарата. И хотя стараниями работников консульского отдела советского посольства (во многом лично Ткаченко) многих удалось спасти, но большая часть бывших советских граждан была официально репрессирована или просто исчезла.

Последним этапом установления абсолютной власти Ким Ир Сена стало устранение Ким Ду Бона. 20 сентября 1957 года Чхве Ён Гон заменил его на посту председателя Верховного народного собрания (парламента), а в 1960 году «за допущенные ошибки» Ким Ду Бон был снят со всех постов и «разжалован в комбайнеры». Вокруг Ким Ир Сена остались только представители «партизанских» фракций. С «советскими» и «китайскими» корейцами было покончено.

Как правильно отмечает Ланьков, для Ким Ир Сена период 1945-1960 годов были тем же, чем для Сталина — период конца 20-х и начала 30-х. И Сталин, и Ким Ир Сен действовали в окружении куда более авторитетных политических деятелей и были вынуждены постоянно учитывать наличие оппозиции как внутри, так и за пределами партии.

Однако к началу 1960-х годов Ким Ир Сену удалось разрушить систему фракций и группировок, и с этого времени ТПК являла собой монолитную структуру. Это имело свои плюсы и минусы. С одной стороны, это закрепило культ личности Ким Ир Сена и уничтожило внутрипартийную демократию, с другой — мы хорошо знаем, какой смертельной заразой была в Корее фракционная борьба.

***

В завершение данной истории, как и в прошлый раз, рассмотрим альтернативы. В случае победы янъаньцев Северная Корея надолго оказалась бы в сфере жесткого политического влияния КНР. С поправкой на «садэчжуый» (низкопоклонство) это означает, что страна пережила бы свои «большой скачок» и «культурную революцию», причем с поправкой на корейскую склонность доводить некоторые вещи до логического конца все это могло бы носить еще более радикальные формы, чем в КНР, вплоть до преобразований в стране почти в стиле Пол Пота.

Безусловно, что в более позднее время реформы в стиле Дэн Сяопина тоже бы провели — но если б осталось где проводить. Вопрос скорее в том, смогла бы Корея так же безболезненно пережить последствия своей культурной революции и не надорвалась ли бы при куда меньшем объеме природных и человеческих ресурсов, став чем-то вроде Албании?

Если бы этот критический момент был пережит благополучно, то дальнейшее развитие страны шло бы много лучше, чем в реальности. Северокорейская экономика была бы связана с экономикой северо-восточных провинций Китая в единую систему, что скорее всего позволило бы избежать тех проблем, которые были в нашей реальности после стихийных бедствий 1995-1997 годов.

У советской фракции шансов оказаться во власти было меньше. Взять власть они могли, но были бы проблемы с удержанием. Непопулярный режим мог держаться только за счет советских штыков (этого не допустил бы Пекин) или мощных финансовых вливаний. Скорее всего, КНДР пошла бы по пути тех стран народной демократии, которые в наибольшей степени зависели от Советского Союза.

В этом случае трансформация авторитарной системы происходила бы там одновременно с аналогичными процессами у нас. При этом в начале 1990-х после распада СССР, от которого она зависела бы гораздо больше, чем в текущей реальности, Северная Корея погрузилась бы в гораздо больший экономический и идеологический кризис, — и к нынешнему времени там бы (скорее всего) уже произошло объединение страны.

Случиться это могло как в результате умеренно бархатной революции, так и по венгерскому варианту 1956 года (здесь ситуация, по мнению автора, зависит не только от того, как выглядел бы Север, но и от того, как выглядел бы Юг), но точно не образцу воссоединения Германии.

Наследие Корейской войны существенно углубило раскол между двумя государствами, и по сравнению с немецким объединение сопровождалось бы гораздо большими потрясениями, большей охотой на ведьм и более острыми социально-психологическими проблемами. Кроме того, на смену коммунистической идеологии пришел бы агрессивный национализм, и новая Корея портила бы Москве кровь вплоть до территориальных претензий, требований компенсации и обвинении СССР во всех бедах страны (не говоря уже об обработке диаспоры).

И еще один момент. С одной стороны, Советская Корея однозначно воздерживалась бы от жестких действий в отношении Юга, которыми изобиловала наша реальность, особенно в 60-70 годы. С другой, поскольку режим был бы существенно менее одиозным, уровень симпатий к нему на Юге был бы гораздо более высоким, что в свою очередь могло вызывать гораздо более высокий уровень тоталитаризма в Республике Корее. Не исключено, что количество людей, которое было «недорасстреляно на Севере» по сравнению с текущей реальностью, было бы убито и посажено в концлагеря на Юге.

Таким образом, альтернатива, связанная с доминированием прокитайской группировки может оказаться сильно лучше, или наоборот, сильно хуже — в зависимости от того, удалось бы Северной Корее преодолеть без катастрофических последствий свой аналог культурной революции или нет. Что же касается развития событий, при котором власть оказалась бы в руках советских корейцев, то к нынешнему времени Северная Корея скорее всего уже не существовала бы как государство, создавая несколько иной уровень проблем.