«Мы сражаемся не за режим, а за народ» О чем мечтал, кого боялся и где ошибся Адольф Гитлер

Ровно 130 лет назад, 20 апреля 1889 года, в австрийском городе Браунау-на-Инне родился Адольф Гитлер, будущий фюрер нацистской Германии, развязавший самую разрушительную войну в истории человечества. Время расставило все по своим местам: Третий рейх был разгромлен, Гитлер покончил с собой, а весь цивилизованный мир вслед за Нюрнбергским трибуналом осудил нацизм. Прививка оказалась настолько стойкой, что сегодня в симпатиях к нацизму обвиняют даже тех, кто не разделяет идей мультикультурализма и защищает европейскую идентичность. «Лента.ру» изучила книгу «Цена разрушения» британского историка Адама Туза и решила вспомнить, чем был вдохновлен гитлеризм, ради чего фюрер Третьего рейха бросил немцев и весь мир в пучину страшной войны и почему потерпела крах идея Великой Германии.

Обреченный народ

«Поражение немецкого народа в 1918 году проистекало не из крушения его военной силы или утраты оружия, а из внутреннего разложения, которое тогда только проявилось и которое сегодня заметно все больше и больше. Это внутреннее разложение включает в себя ухудшение расовой ценности и утрату всех добродетелей, которые определяют величие народа, гарантируют его существование и обеспечивают его будущее», — это слова Гитлера из неопубликованной «Второй книги», продолжения знаменитой «Моей борьбы». Из-за низких тиражей оригинала она не была опубликована при жизни фюрера, однако все равно дошла до потомков. Если в «Моей борьбе» фюрер подробно описывал причины ненависти к евреям, то именно «Вторая книга» наиболее полно рассказывает о целях гитлеровской политики и о его видении будущего.

Во «Второй книге» Гитлер писал: «Ценность крови, идея ценности личности и инстинкт самосохранения в немцах понемногу сходят на нет. Интернационализм в своем торжестве крушит ценности нашего народа. Демократия расползается, она губит идею ценности личности и в итоге гибельный жидкий навоз пацифизма отравляет разум, жаждущий самосохранения. [...] Великая цель будущего — преодолеть эти симптомы разложения. Это и есть миссия национал-социализма. В результате всех этих усилий должна воссиять новая нация, которая преодолеет все козни современности и разрыв между социальными классами — вину за который и буржуазия, и марксизм несут в равной степени».

Симптомы упадка германской нации, о которых говорил будущий фюрер, находили подтверждение не только в теоретизированиях национал-социалистов, но и в сухой экономической статистике. Если в 1870-х годах на каждую тысячу немцев в год приходилось 40 новорожденных, то в XX веке это число упало вдвое. В Германии не только рождалось меньше людей — они питались ощутимо хуже соседей по региону. К 1933 году, когда нацисты пришли к власти, каждый немец хоть раз в своей жизни сталкивался с самым настоящим голодом. В памяти людей жила память о страшной блокаде портов, устроенных Британией и Францией в годы Первой мировой: из-за вызванного ей голода погибли несколько сотен тысяч человек.

Можно сказать, что двухсотлетняя европейская погоня за новыми землями к началу XX века завершилась: наибольшую выгоду от нее получили Соединенные Штаты Америки, Великобритания и Франция. Германии же после Первой мировой победителями было предначертано смириться с ролью прозябающей в нищете страны второго плана, удушаемой унизительным Версальским миром и непомерными контрибуциями.

Немецкое сельское хозяйство и без того было крайне неэффективным, но крестьянство Старого света в целом сильно пострадало от веков колониальной политики. Европейские покорители железной рукой устанавливали свой порядок на других континентах и уезжали туда в поисках лучшей жизни: обратно хлынули потоки произведенных там товаров и продовольствия. В итоге если Великобритания и Франция кормились за счет практически бесконечных ресурсов колоний, то Германия, лишенная и колоний, и плодородных земель, умирала, причем не только экономически: голод вынуждал крестьян рожать меньше детей.

На кадрах нацистской хроники можно увидеть стройные ряды сытых, улыбчивых солдат в блестящих касках, беззаботную бюргерскую жизнь в городах — но на самом деле среднестатистический немец вовсе не был сыт, одет и обут. Перепись 1933 года показала: треть всего немецкого населения жила в деревнях с населением меньше двух тысяч человек. Если добавить к этому население городков до 20 тысяч человек, картина будет еще более очевидной: в таких поселениях жило 56 процентов немцев. Показательны и фотографии того времени: на них часто можно увидеть босых сельских школьников — у чьих родителей просто не было денег на обувь — и согбенных стариков около примитивных сельскохозяйственных орудий, влекомых тощей скотиной.

Жизненное пространство на Востоке

Решение этой проблемы сразу после Первой мировой войны немецкие политики того времени видели в одном: присоединение и «возвращение» новых территорий, на которых Германия сможет жить и кормиться. Примечательно, что после Первой мировой войны отказа от унизительного Версальского мира, прекращения выплаты репараций странам-победителям и «приобретения жизненного пространства» добивались практически все политические силы. Видели они и глобальное изменение мирового баланса сил и появление нового левиафана: Соединенных Штатов Америки, которым суждено было благодаря экономическому могуществу и обилию ресурсов (природных и человеческих) сменить Европу на посту мирового гегемона.

Гитлер считал, что противостояние с США будет носить цивилизационный характер: или мировой еврейский капитал одержит победу и раздавит Германию, лишив ее национального чувства, или крепость немецкого духа возьмет верх. «Европейская демократия будет заменена или системой иудо-марксистского большевизма, которая поглотит все государства, или системой свободных и независимых национальных государств», — писал Гитлер во «Второй книге».

Но такая радикальная точка зрения поначалу была маргинальной: гораздо более популярным в народе был председатель Немецкой народной партии национал-либерал Густав Штреземан, долгое время бывший министром иностранных дел. Он тоже принимал идею глобального соревнования, но видел Германию экономическим гегемоном региона, который с помощью могущества немецких банков и корпораций вроде Siemens, AEG и IG Farben добьется влияния в Европе и дружбы с США — и, соответственно, сможет защититься от агрессии со стороны Британии и Франции.

Штреземан также стал автором «долгового чуда» Германии и сумел положить конец финансовому закабалению страны. После Первой мировой войны Берлин вынужден был платить огромные репарации Парижу и Лондону. Те, в свою очередь, должны были расплачиваться по долгам с Вашингтоном, которыми обросли за время войны. Получалось, что Британия и Франция брали деньги у Германии и отдавали их американцам.

Чтобы разорвать этот порочный для Германии круг, Штреземан придумал крайне удачную схему еще более порочного круга: он стимулировал поступление инвестиций от американского бизнеса и параллельно набрал в долг у властей США. Затем он предупредил их: если Германия продолжит платить репарации, она будет не в состоянии возвращать долг Вашингтону, и вложившийся в немецкую экономику американский бизнес пострадает. Это заставило власти США давить на Британию и Францию, чтобы те не требовали слишком много репараций. Сложилась парадоксальная схема: немцы брали в долг у американцев, отдавали деньги французам и британцам в качестве репараций, а те возвращали их обратно американцам в счет долгов военного времени.

Эта «долговая карусель» в итоге позволила Германии добиться отмены репараций и, возможно, обеспечила бы ей процветание — практически на тех же принципах ФРГ обеспечила себе взрывной рост после Второй мировой войны, но в ход истории вмешалась Великая депрессия. Американцы утратили всякий интерес к немецкому рынку, а Германия пережила несколько волн девальвации и обнищания: на фоне утраты доверия к власти немцы развернулись лицом к губительной гитлеровской идеологии.

На выборах марта 1933 года именно в аграрных районах севера и востока гитлеровцы получили абсолютное большинство голосов: самыми преданными избирателями и сторонниками нацистской партии стали измученные голодом и бедностью немецкие крестьяне. Вопреки официальной точке зрения советской историографии, именно они, а не промышленники стали становым хребтом гитлеровского режима, его главной опорой и главным героем. В Третьем рейхе не всякий земледелец заслуживал высокого звания крестьянина, интересы которых охранялись и защищались.

Ежегодные праздники сбора урожая собирали сотни тысяч человек и превращались в огромные нацистские митинги, где хранителей традиционных немецких ценностей — крови и земли — хвалили и прославляли. Ветераны военно-политической организации СС, кстати, после войны, по плану идеологов национал-социализма, должны были стать фермерами, заселить приграничные с восточными землями области и создать «расовый щит», за которым немецкие крестьяне могли бы спокойно жить и размножаться.

Ненависть без причины

Гитлеровские воззрения можно понять через призму его извращенной логики, но даже она с трудом объясняет антисемитизм национал-социалистов. Одну из версий ненависти к евреям можно найти в идеологии рейхсминистра продовольствия Рихарда Вальтера Дарре — одного из главных сторонников защиты и прославления немецкого крестьянства.

Специалист по свиноводству Дарре сочетал свои животноводческие знания, очень превратное толкование истории и традиционные антисемитские агитки и пришел к выводу, что германские племена издревле занимались земледелием и противостояли безземельным кочевникам, наиболее опасными из которых были евреи. Современные наследники кочевников прошлого — жители городов, тоже совершенно оторванные от земли и не имеющие своей родины, а процесс переселения в города начался из-за евреев.

Дарре считал, что урбанизация началась в XVI веке, затем резко ускорилась после Великой французской революции, когда либералы объявили землю товаром, который можно было свободно покупать и продавать. Священная связь между землей и немецким крестьянством была разорвана — со времен объединения Германии в 1871 году каждая последующая перепись показывала, что земледельцев в стране становится все меньше. Негативный тренд подтверждала и постоянно снижающаяся рождаемость. Дарре считал, что вывод напрашивался сам собой — в городах, куда гонит людей «еврейская» экономика свободной торговли, германской расе не выжить.

Его учение развил его помощник и будущий преемник, уроженец Российской империи Герберт Бакке. Он понимал, что вернуться к прошлому нельзя и Германии нужно было видение будущего. Адам Туз указывает на то, что Бакке считал свободную торговлю лишь ширмой для подконтрольного евреям британского империализма, который хочет прибрать к рукам богатства всего мира и уморить всех несогласных — в первую очередь крестьян. Если раньше общины жили отдельно и могли себя прокормить, то огромные капиталистические монополии обесценили их труд, включив его в мировую систему распределения ресурсов. Несмотря на то что монополизм смог обеспечить едой крупные промышленные города, именно в XIX веке мир столкнулся с самыми частыми и губительными вспышками голода в сельской местности. Бакке считал, что это неслучайно.

Гитлеровцы считали, что именно национал-социализм как самая прогрессивная идеология должен был избавить полезный для общества технический прогресс от его негативных античеловеческих свойств. Мощная пищевая промышленность должна была прокормить города — индустриальный хребет нации — а защищенные властями местные общины должны были обеспечивать себя продовольствием, а расу и народ — жизненной силой. Толкования Дарре и Бакке находили всецелую поддержку и одобрение антисемита Гитлера.

Враг на Западе

Придя к власти, Гитлер немедленно принялся реализовывать три основных начала своей политики: перевооружение, поддержка крестьянства и восстановление экономики. Как отмечает Туз, все эти задачи носили конкретный прикладной характер: Гитлер хотел возродить немецкий народ и поднять его из нищеты — ради этого он занялся восстановлением экономики, созданием рабочих мест и обеспечением привилегированного положения крестьянства, которое в новых условиях должно было дать прирост населения и повысить шансы немцев в межрасовой борьбе.

Перевооружение армии, флота и создание мощной авиации не были блажью милитариста Гитлера — все это делалось, полагает Туз, для немецкого народа. На первых порах вермахт должен был обеспечить защиту от британцев и французов — нападения которых ждали в любой момент — а затем обеспечить завоевание для народа новых плодородных территорий, чтобы навсегда избавить его от нищеты и голода. «Будущее Германии зависит от возрождения вермахта и только от него. Все другие задачи должны быть отодвинуты на второй план», — говорил Гитлер.

Но он верил, что мировой еврейский капитал и его главный ставленник — президент США Франклин Рузвельт — не оставят Германию в покое. Впереди Третий рейх ждала схватка с главным противником — Соединенными Штатами. Тягаться со столь могущественным оппонентом можно было только обеспечив себе мощнейшую экономику с обилием ресурсов, территорий и огромным рынком сбыта. Проект «Великая Германия» получил практическое обоснование. По сравнению с межконтинентальной войной со Штатами захват Советского Союза — который Гитлер тоже считал марионеткой мирового еврейства — виделся ему не целью, а средством. Средством состязания с американцами.

Войну с Британией и Францией Гитлер тоже не спешил начинать — одно время он надеялся, что британцы предпочтут не вмешиваться в его конфликт с Соединенными Штатами из-за своей тайной ненависти к ним и боязни за сохранность имперских земель. Он верил, что сможет договориться с британцами: те сохранят богатейшие заморские владения, а Гитлеру дадут властвовать в Европе. Лишь когда Париж и Лондон после захвата нацистами Чехословакии недвусмысленно дали ему понять, что любая дальнейшая аннексия будет встречена войной, фюрер понял — прежде чем завоевывать дальнейшее жизненное пространство на Востоке, надо разобраться с врагами на Западе.

План вторжения во Францию вызывал дрожь у немецких генералов: соседи по региону обладали и более мощной армией, и великолепными фортификациями на границе — линией Мажино. Более того — хилые немецкие танки не шли ни в какое сравнение с тяжелыми боевыми машинами французов. 27 августа 1939 года, выступая перед партийными бонзами, Гитлер заявил: каждый, кто сомневается в том, что все его действия мотивированы любовью к Германии, имеет право застрелить его. Глава верховного командования сухопутных войск Франц Гальдер признавался, что каждый день на встречу с фюрером приходил с заряженным пистолетом, готовясь убить его, но потомственный генерал не смог пустить пулю в человека, которому давал личную присягу.

Война на поле и в цеху

В итоге немецкие стратеги и вермахт, продемонстрировав чудеса изобретательности и выносливости, подчас подкрепленной первитином, молниеносно захватили Францию — к удивлению множества нацистских генералов. Германия сразу стала доминирующей силой в Европе.

На континенте ненадолго воцарилось некое подобие мира: немцы захватили Францию, но сил для штурма Великобритании у них не было. Британцы тоже не обладали технической возможностью вторгнуться на континент. Американцы только-только начали раскручивать гигантский маховик своей индустриальной мощи, заложив основы военно-промышленного комплекса, который вскоре превратит США в сверхдержаву. Советский Союз в это время был в дружеских отношениях с Гитлером и поставлял ему, например, зерно, нефть и легированные металлы.

Война перешла в индустриальную стадию: ее исход зависел от подвигов промышленников и заводских рабочих. У Германии не было никаких шансов. Вопреки мифу о том, что «вся Европа работала на Гитлера» и обеспечивала ему невероятную мощь, те же авиазаводы Франции были чудовищно неэффективными: производство немецкого самолета в оккупированной стране требовало вчетверо больше рабочих рук, чем на родине. За 1941 год американцы поставили в Великобританию 5 тысяч самолетов — Франция осилила лишь 78 единиц. «Великой Германии» к тому моменту не хватало ни еды, ни нефти, ни стали, ни угля, ни рабочих рук, ни даже вагонов для транспортировки ресурсов.

Дошло до того, что в мае 1941 года — за месяц до вторжения в СССР — немецкий генерал Адольф фон Шелль предлагал частично заменить автомобильный транспорт вермахта лошадьми, чтобы снизить затраты бензина. Дефицит приводил к совершенно несовместимым с мифом об индустриальной мощи Германии казусам. Фирма Opel на одном из крупнейших заводов в Бранденбурге была вынуждена приостановить выпуск новых автомобилей — ей банально не хватало бензина для проверки работоспособности бензонасосов сходивших с конвейера машин. Исправлять ситуацию пришлось отдельным распоряжением властей.

Захват значительной территории Европы проблему не решил — нацистам отошли не только нефтяные запасы Франции, но и ее крупные потребители. Побежденным выделялось около восьми процентов довоенной нормы топлива — молоко на фермах Франции скисало, потому что некому было его вывезти. Из-за недостатка стали Германия и подумать не могла о реализации «Плана Z» — создания флота с авианосцами, линкорами и крейсерами, который мог бы бросить вызов флоту Его Величества. Дефицит практически всех необходимых для промышленности ресурсов преследовал нацистскую Германию вплоть до ее крушения. С этим ничего не могли поделать ни высокая трудовая дисциплина немцев, ни талант их инженеров, ни эффективность индустриальных гигантов страны.

Фюрер понимал, что в долгосрочном конфликте он проиграет, и действовать надо быстро. Мощный флот у Германии так и не появился, авиация подвела — во время вторжения во Францию погибла почти треть принимавших участие в боях самолетов, вся надежда была на вермахт, действительно одну из наиболее могущественных армий мира. Использовать его можно было только против одной страны — Советского Союза.

Гибель империи

Вторжение в Советский Союз решало несколько задач. Во-первых, уничтожение большевизма (нацисты именовали его не иначе как «иудобольшевизмом») полностью отвечало идеологическим запросам национал-социализма, который считал марксизм и западный капитализм двумя щупальцами мирового еврейства. Именно поэтому, кстати, пакт о ненападении между СССР и Третьим рейхом, заключенный в 1939 году, привел в ярость многих ветеранов гитлеровской партии — например, крупный промышленник Фриц Тиссен после известий о договоре поселился в Швейцарии и де-факто отдал свой бизнес государству.

Во-вторых, решался ресурсный вопрос: урожайные поля Украины должны были накормить Германию, а залежи нефти и металлов обеспечили бы немецкую экономику достаточным потенциалом для противостояния англо-американскому союзу. Чтобы местное население своей кровью не портило величие германской расы, для него были предусмотрены генеральный план «Ост» и План голода, руку к которому приложил уже упоминавшийся Герберт Бакке. Нацисты предполагали, что крупные города славян необходимо окружить кольцом из войск и перекрыть поступление к ним продовольствия, которое необходимо вывозить для обеспечения немцев — уморить голодом надо было от 20 до 30 миллионов человек.

Чтобы расчистить жизненное пространство для новых поселенцев из Германии, с украинских территорий предполагалось выслать 64 процента населения, из западной части России — 75 процентов. Суммарно (с учетом рождений за этот период) покинуть места проживания должны были до 45 миллионов человек — причем речь не шла о евреях, их предполагалось убить. О том, что во время «эвакуации» умрут миллионы людей, открыто не говорилось, но авторы плана это прекрасно понимали.

Гитлер вообще невысоко ценил русских, украинцев и в целом славян. Он считал, что они неспособны к какой-либо организации и все время жили под властью иностранных господ — преимущественно немцев, которых русским и следует благодарить за то, что к сталинским временам сохранилось от великой культуры. Со временем, однако, их вытеснили евреи — процесс, который завершился большевистской революцией. «Современная Россия или, правильнее сказать, славяне русской национальности сделали своими вождями евреев, которые уничтожили предыдущий правящий класс и теперь пытаются доказать, что могут создать свое государство», — говорил фюрер.

Он, впрочем, просчитался в оценке СССР — страна, в которую он вторгся, оказалась не сборищем темных и неотесанных славян, а государством доведенной до абсолюта эффективности, государством, не щадившим ничего и никого ради достижения цели. Мощь советской промышленности, готовность режима и народа к чудовищным жертвам и помощь англо-американских союзников не оставила Германии ни малейшего шанса.

Несмотря на то что 22 июня 1941 года границу с СССР перешли три миллиона человек на трех фронтах общей протяженностью более тысячи километров одновременно, дав старт крупнейшей военной операции в истории человечества, Германия не была готова к войне с Советским Союзом. Ни логистически — снабжение фронтовых частей начало барахлить с самого начала, ни технически — легкие и средние немецкие танки начала войны не имели возможности поражать советские Т-34, ни с промышленной точки зрения. Немецкие генералы не раз удивлялись, как красная авиация продолжала свои налеты после уничтожения десятков тысяч самолетов и как танковые заводы Сталинграда работали во времена наиболее ожесточенных боев.

На момент вторжения вермахт оставался условно бедной армией — с начала операции «Барбаросса» на советскую землю пришли не только три миллиона человек, но и от 600 до 750 тысяч лошадей, которые перевозили припасы, амуницию и использовались для транспортировки орудий. Виной всему было не разгильдяйство немецких штабистов — у Германии просто не хватало ни ресурсов, ни денег для снабжения всей армии автотранспортом. Молниеносные моторизованные части у немецкой армии были, но — мало.

Только в 1944 году англичане и американцы, высадившись в оккупированной нацистами Европе, продемонстрировали миру полностью обеспеченную автотранспортом высокомобильную армию. Кстати, именно поставки колесного транспорта по ленд-лизу помогли моторизовать и Красную армию, благодаря чему после разгрома вермахта под Прохоровкой советские части начали практически неудержимое наступление на противника, не давая ему оправиться.

Лучше всего ситуацию описывает генерал Гальдер — тот самый, который не нарушил присягу и не застрелил фюрера осенью 1939 года. В августе 1941 года, еще до разгрома под Москвой, он писал: «Все говорит о том, что мы недооценили русского колосса, который готовился к войне со всей безудержностью, свойственной тоталитарным государствам. Это очевидно и с точки зрения организации, и с точки зрения экономики, но прежде всего с точки зрения военной мощи. С самого начала войны мы считали, что у врага 200 дивизий. Сейчас мы уже насчитали 360. Конечно, эти дивизии не обучены и не экипированы так, как наши, часто их командиры совершенно несостоятельны. Но они есть. И как только десяток дивизий уничтожают, русские вводят в бой еще десяток».

Немецкий военачальник признал, что лозунг «триумфа воли» над материальными обстоятельствами хоть и был выдвинут итальянскими фашистами и немецкими нацистами, но лучше всего он описывает Советский Союз. Примерно в это же время фюрер в кругу ближайших соратников впервые заговорил о заключении мира со Сталиным.

Тогда ни Гальдер, ни Гитлер еще не знали, что к концу 1941 года у СССР было не 360, а 600 дивизий.

***

Третий рейх был уничтожен совместными усилиями союзников: СССР, США и Великобритании, а фюрер нацистского государства покончил с собой. Идеи расового превосходства подверглись осуждению всего цивилизованного мира, но совсем не исчезли. Однако все чаще ярлык нацистов и фашистов левые активисты наклеивают на своих оппонентов по политическим взглядам чуть правее Льва Троцкого. О том, почему современные правые, вопреки пропаганде, не имеют практически ничего общего ни с нацистами, ни с гитлеризмом, — в следующем материале «Ленты.ру».

Материал «Мы сражаемся не за режим, а за народ» вызвал бурную реакцию общества и СМИ. Редакция «Ленты.ру» еще раз подчеркивает свою принципиальную позицию: никаким проявлениям антисемитизма, расизма и нацизма нет и не может быть никакого оправдания. Вместе с тем беспристрастное изучение и обсуждение истории и всех ее нюансов поможет не только понять всю преступную и губительную сущность гитлеровского государства, но и избежать появления подобных бесчеловечных режимов в будущем.