Несмотря на то что сегодня высоким спросом пользуется простая музыка с незатейливым текстом, некоторые российские артисты идут поперек трендов и выпускают необычные, полные нетривиальных метафор песни. «Лента.ру» поговорила с одним из них. Автор-исполнитель Савва Розанов, выступающий под псевдонимом Синекдоха Монток, рассказал о том, каково это — быть «маленькой каплей странной черной жижи во всей этой индустрии».
«Лента.ру»: Кто приходит на твои концерты?
Савва Розанов: Сразу могу сказать, что мне очень нравится моя аудитория. Конечно, в основном это молодые ребята, но в Петербурге ко мне на концерты периодически приходят два-три пенсионера. Моя аудитория очень чуткая. Слушатели видят тонкие вещи, которые даже я уже не вижу, когда исполняю что-то. Например, один раз после выступления подошел парень, а я как будто бы видел его уже тысячу раз на своих концертах. Он сказал, что у меня музыка в основном про смерть, и что его это в хорошем смысле пугает, настораживает, но его интересовало, будет ли когда-нибудь материал про воскрешение. Он спросил об этом непосредственно перед выходом третьей главы, которая идеологически была про воскрешение. Я ему сказал: «Парень, ты дождешься своего!» И он дождался.
Представь, что наше интервью читают мужчина или женщина средних лет, ничего не знающие о Синекдохе Монток. Что бы ты сказал им прямо сейчас, чтобы они не закрыли вкладку, а, например, проскролили чуть ниже и включили одну из твоих песен?
Независимо от позиции и взглядов есть музыка, в которой превалирует что-то очень душевное. И мне хочется, чтобы человеческое сознание отправилось в эти духовные странствия. Я понимаю, что нельзя приговорить кого бы то ни было: «Возьми, послушай, окунись духовно». Но могу сказать наверняка: если человек, который заглянет в мою музыку, что-то для себя найдет, я надеюсь, он станет счастливее. Я от этого тоже стану счастливее.
Почему ты не выступаешь под собственным именем, а придумал себе псевдоним — Синекдоха Монток?
Это достаточно часто задаваемый вопрос. Я тысячу раз отвечал на него, но каждый раз, когда мне его задают, я пытаюсь придумать новый ответ, чтобы, скажем так, не выдавать уже привычный копирайт. Но недавно меня поразила история. Я где-то наткнулся на комментарий, связанный с названием. Какая-то девушка написала: «Это невозможно прочитать, это невозможно произнести и это невозможно запомнить». Вот эти три столпа убедили меня в том, что менять название я не хочу. Мне понравилось это противоречие.
Синекдоха — это художественный троп, литературный термин. Твои последние альбомы выпущены в форме глав романа. Откуда такая тяга к литературе?
Когда я начал осознанно заниматься музыкой, понял, что мне нужны какие-то метазадачи. Одной из этих задач стало развитие своего личного языка. Я носитель русского языка и хочу развиваться в нем. Для меня песня получается тогда, когда она не только фонетически укладывается в исполнение, но и смыслово. То есть я могу ее загрузить каким-то очень важным для себя сообщением. Это личная цель, авторская.
Сложно ли продвигать песни с непростыми, полными метафор текстами? Ведь сегодня наибольшей популярностью пользуются простые композиции, смысл которых лежит на поверхности.
Есть определенного рода парадокс. Я отдаю себе отчет в том, что сейчас время автора закончилось. Я понимаю, что авторская музыка бессмысленна с точки зрения заработка. Но прелесть в том, что здесь я не гонюсь за деньгами, для этого у меня есть моя работа, поэтому я не думаю о том, насколько сложно или доступно мое творчество. Есть задача находить тех людей, которые готовы пройти через определенный род декодирования музыкальной структуры, в которой, вероятно, они найдут что-то для себя.
Вся прелесть состоит в процессе кодировки, собирании смысловых паттернов воедино. Очень круто ничего не пояснять, не создавать лишних подсказок, чтобы человек смог сам это декодировать, иначе какой смысл?
Может, ты назовешь своих любимых поэтов? Это станет наводкой для тех, кто еще незнаком с твоими работами.
Да, конечно. Я на протяжении долгого времени увлекался поэзией. Мне всегда нравился Гандлевский — один из культовых ныне живущих поэтов. Мне очень нравится Гуголев и Каневский. Еще я давно дружу с поэтом Ильей Мазо. Мы вместе делали первую пластинку «Предметельные дни», и я частично помогал делать продакшен для Ильи в альбоме «ШХД: Зима». Я считаю, что Илья Мазо — это поэт. Я даже могу назвать его одним из своих любимых.
А ты поэт? Или музыкант-поэт?
Нет, я себя не позиционирую как музыкант-поэт. Это похоже на что-то из области социальных паттернов восприятия. Если такой сложный текст, если такое необычное название, то легче отнести Синекдоху Монток к области поэзии. Я не берусь за рассуждение на тему «Что же такое поэзия? Кто поэт, а кто нет?» Не в этом суть. Просто людям проще поставить мое творчество на какую-то полочку, чтобы легче было ранжировать, сравнивать, иначе получается такой зверь, к которому непонятен подход. А вообще я пытаюсь воспринимать себя как художника.
Художника?
Ну как-то да. У меня есть определенные подходы к дизайну своих обложек, к ведению своих, прости господи, социальных сетей. Я, к сожалению, превратил все свои социальные медиа в музей. Это плохо, мне кажется, но я по-другому почему-то не могу. У меня и музыка, и все, что происходит вербально, — это какая-то музейная штука, поэтому я и думаю, что я художник.
Фото: Алексей Елагин
А в твоем музее есть место общественной повестке? Нечто остросоциальное? Или ты предпочитаешь не афишировать свои общественно-политические взгляды?
На то он и музей, что в нем уже нет повестки. Но у меня был период, когда я писал песни-реакции, — например, песня «Степлер». Я ее на самом деле не очень люблю. Она мне не нравится потому, что написание песен-реакций на что-то — это не мое, это не я, а мое временное бомбилово, которое потом сходит на нет.
Мне кажется, в любой песне, которую я в итоге фиксирую, для меня есть какие-то актуальные проблемы. Опять же кодирование. Если я это все декодирую и буду рассказывать, что вот это все потому, что я ощутил что-то от определенных событий, — пропадет вся магия моей затеи.
Проблема же в том, что мы сами себе придумываем определенного рода правила. Нужно вот так: чаще издавай альбомы, чаще делай клипы, чаще мелькай и упрощай. Я частично как будто попадаю в музыкальную индустрию (условно — я о ней знаю, и она обо мне тоже), но понимаю, что абсолютно к ней не приспособлен. Как только я сталкиваюсь с каким-то конкретным системным запросом именно от индустрии относительно моего проекта «Синекдоха Монток», я понимаю, что начинаю теряться. Хотя в другой своей профессии (композитор музыки для городских шоу и рекламы) я учитываю эти правила, они мне не мешают.
Я видела тизер к будущему фильму, премьерный показ которого пройдет 21 мая в кинотеатре в Москве. Скажу честно, я ничего не поняла. Что это?
Такая задача и была. Я и режиссер Олег Трофим просто обсуждали, как же обо всем рассказывать, и пришли к выводу, что нужно все немножко мистифицировать. Но стоит сделать небольшую пометку: нам очень нравится называть это фильмом, но это короткий метр.
Но и не музыкальный клип?
Для нас — да. Мы интерпретируем это как фильм. Есть определенного рода условности, о которых можно долго рассуждать: что такое фильм, короткий метр, клип... Все зависит от того, как ты интерпретируешь просмотренное, например, фильм «Ла-Ла Ленд» для меня был большим клипом, хотя это кино.
Мы договорились, что мы не можем говорить название нашей картины, но, безусловно, там есть моя композиция, она уже выпущена. Это, по сути дела, рекап (повтор уже показанного материала — прим. «Ленты.ру»), небольшая деконструкция этой композиции под формат короткого метра.
Что первостепенно — музыка или текст?
Я достаточно текстоцентричен. Из-за работы в аудиопродакшене появились вещи, которые упрощают работу с музыкой, поэтому больше внимания я уделяю словам. Но песни должны существовать в совокупности первого и второго, поэтому я пишу одновременно и текст, и музыку.
Я не ошибусь, если назову тебя исполнителем инди?
Мне кажется, что само понятие инди — это размытая вуаль. Если мы имеем в виду независимую музыку — да, это инди. Если мы говорим инди, подразумевая музыкальный жанр, — то нет. Я не могу сказать, что это инди-музыка с точки зрения жанра — по той причине, что я использую методы и техники, которые встречаются где-то в классической музыке, где-то в рэпчике. Я скорее исхожу из процесса производства. Если мне песня диктует какие-то правила написания, то я как бы на них ведусь и работаю, но называть это все именно инди-музыкой я бы не стал. Это что-то мультижанровое.
А у тебя нет ощущения, что рэп и простые тексты надоели? Как думаешь, грядет ли что-то новое в музыке?
Оно приходит. Но намного выгоднее и удобнее делать музыку, на которую есть запрос. Любое занятие музыкой — это трата времени, сил, денег. Я не думаю, что грядут большие изменения. Могут прийти какие-то пассионарные ребята, которые немного поменяют музыкальную повестку, и я могу даже вспомнить парочку таких — например, Shortparis. Кстати, они уже очень давно играют. Фишка в том, что слушатели обратили внимание на них, но параллельно обращают внимание на то, что оставалось в канве последние пять лет. Поэтому я думаю, что ничего радикально не будет меняться. Ведь этот ужасный запрос, который формирует массовую культуру, он обществом и диктуется.
Сейчас время маленьких исполнителей. Есть какая-то музыкальная Валгалла — в плохом смысле, а есть все остальное. Это остальное очень локальное, точечное, а я в ней — суперлокальная история. Я — маленькая капля странной черной жижи во всей это индустрии.