«Это настоящий отрезвляющий душ» Почему пандемия коронавируса позволит взглянуть на мир по-новому

Глобальная эпидемия коронавируса оказалась моментом трезвости для людей и целых государств: стало ясно, какие проблемы реальны, а какие надуманны, кто действительно друзья и партнеры, а кто ими только притворялся, и что давно стоило поменять — ведь сейчас самое время это сделать. Почему коронавирус заставит российские элиты пересмотреть отношение к своей стране? Почему они массово начнут вкладывать деньги в развитие России? И как коронавирус исправит массовое сознание россиян и усилит чувство патриотизма? Об этом и многом другом «Лента.ру» поговорила с публицистом, главным редактором сайта Carnegie.ru Московского центра Карнеги Александром Бауновым.

О реальных и надуманных угрозах

Последние десятилетия человечество жило неплохо — без мировых войн и тому подобного — и в результате несколько ушло в выдуманные проблемы. Или, вернее, преувеличивало значение реальных проблем. То, что происходит сейчас, в какой-то степени исправит шкалу угроз. Кампания активистов против авиации, против индустриальной экономики, кажется теперь перформансом из прошлого. Мы получили такой отрезвляющий удар. Грета Тунберг, которая раз в неделю не ходила в школу вместе со своими единомышленниками и запрещала людям доброй воли летать, получила закрытые школы и заземленную авиацию по всему миру.

Это, конечно, выправляет масштабы: когда человечество столкнулось с действительно неожиданной и серьезной угрозой, требующей напряженных усилий, стало невозможно себе представить, чтобы мы вернулись к рассуждениям о том, что Европа погибнет от недавней волны мигрантов или о том, что миру нужно отказаться от самолетов. Или же к разговорам о том, как ужасно общество потребления — вот сейчас выключили экономику услуг и потребления, и все видят, как без нее плохо всем: и потребителям, и производителям. Вот вы когда одежду покупали последний раз? Наверняка до карантина, как и большая часть людей. Кто-то сидит в квартирах, кто-то на дачах, и селективные духи никому не нужны — обходятся теми, что завалялись дома. Вот так внезапно мы и оценили экономику потребления.

Это осознание даже не попадает в матрицу классической левой и правой повестки: ужас от опасности миграции для Западной цивилизации у правых, самолеты и индустриальная экономика как угроза экологии у левых, отчасти левое, а отчасти религиозно-консервативное неприятие общества потребления — все это рассыпается перед лицом реальной угрозы. Настоящий отрезвляющий душ.

Протесты молодежи по поводу защиты окружающей среды в Сан-Франциско

Фото: Justin Sullivan / Getty Images

О разделении и единстве мира

Другой отрезвляющий момент — происходящее приведет к появлению более верной картины мира. В основном она формируется бенефициарами текущего мироустройства: любой мировой порядок — это баланс, возникший по итогам прошлого кризиса. По результатам Холодной войны, ее конца, возник действующий мировой порядок, в котором главной линией, которую провели его лидеры — страны Запада — стало разделение между демократией и авторитаризмом. Предлагалось определить все в мире по отношению к этой линии, сделать ее основой единственного взгляда на мир. И ведь нельзя сказать, что этой линии нет: она есть, и она много что определяет.

Во-первых, мы видим, что деление, пусть и реальное, на демократию и авторитаризм не определяет жестко гуманность общества: правительства примерно одинаково, за редкими исключениями, борются за жизни своих граждан, принимают одни и те же решения.

Картины эпидемии, расходившиеся по миру, сначала казались итальянскими: врачи с пролежнями от масок на лицах, заражающиеся и умирающие медработники, священники, заразившиеся, когда принимали последнюю волю своих чад, полицейские, призывающие граждан к порядку, закрытые рестораны, пустые улицы... Потом эта итальянская картина стала испанской, потом французской, потом английской, американской, российской...

Мы увидели, что реакция на эти события совершенно не определяется границей между демократиями и недемократиями. И это неплохо, потому что не получится в ближайшие десятилетия загнать весь мир в демократию — это показывает, что недемократические режимы могут быть вполне адекватны, демократии могут с ними работать; да и вообще, в мире не все определяется этим разграничением.

О культурных границах

То же и со степенью свободолюбия или, наоборот, послушностью граждан. В рамках известной формулы «безопасность в обмен на свободы» мы видим, что свободы в обмен на безопасность в нынешних условиях готовы примерно в одинаковой мере сдать как «демократические», так и «недемократические» нации. Поразительно, что самой свободолюбивой оказывается Япония, с ее крайне дисциплинированным, коллективистским обществом, — куда меньше людей там согласны отказаться от свободы, чем в Британии, США или Франции, которые считаются бастионами свободы.

Возникают неожиданные пары, например, Швеция и Белоруссия. Если описать без указания поведение шведского государства, которое ставит эксперимент над своим народом, мы бы раньше сказали — ну, это точно делает какой-то автократ! А выясняется, что это делает образцово-демократическое правительство в образцово свободной и социально ориентированной стране.

В целом выяснилось, что некие культурные изотермы, как правило, важнее, чем деление стран по типу правящего режима. Например, Швейцария: ее эпидемическая карта выглядит, как карта сразу двух или даже трех стран. В немецких кантонах ситуация ближе к тому, что происходит в Германии и Австрии, а франкоговорящая и ретороманская часть страны выглядит, наоборот, как Франция и Италия. Хотя, казалось бы — это одна страна, одно общество, изолированное по внешним границам, как и большинство мировых государств.

Фото: Manfred Bail / imagebroker.com / Globallookpress.com

То есть культурные различия оказались важнее господствующего режима. Это оказалось разным на фоне того, что проблемы — общие. Это удивительно, хотя в каком-то смысле закономерно. Эта эпидемия и этот мировой мор помогут понять, что линий, разграничивающих мир, больше, чем мы думаем, что он устроен сложнее, чем в этом вечном сюжете о противостоянии демократии и недемократии.

О реальной политике и национальных элитах

На отношения между народами это повлияет по-разному. Мы увидели, как на территории Евразии развалились два крупных интеграционных проекта. Евросоюз — он не то что бы насовсем развалился, но появились границы, которых раньше не было. И мы видим, что, несмотря на разговоры об общем суверенитете и о том, что основа ЕС — это общие ценности и межнациональная солидарность, в течение многих критических недель государства, раньше не вспоминавшие о границах, взялись решать проблемы отдельно друг от друга.

Одновременно мы увидели границу на местности между Россией и Белоруссией, которой не было c XVIII века, со времени первого раздела Польши. И нельзя сказать, что все это прекратит любую интеграцию. Но национальные суверенитеты, которые казались чуть ли не уходящей натурой, сейчас выступают на первый план. Как в последней песне у Псоя Короленко: «раз уж надолго остались мы дома, время подумать, понять, где чей дом». Не то что бы все это хорошо, но это должно отрезвлять национальные элиты, привыкшие жить на несколько стран.

Для России в этом есть плюс. Пандемия сделает то, чего хотел добиться Путин: репатриации элит и капиталов. Я не уверен насчет капиталов, но репатриация элит в какой-то степени возникает. Понятная схема «живем и зарабатываем в России, но в случае проблем уезжаем в "нормальную страну"», была принята и у капиталистов, и у интеллигенции.

Теперь возникает ситуация, когда становится очевидным: это возможно не всегда. Это неплохо, потому что заставляет людей определиться, где их дом. Не в том смысле, что оказаться навечно прикованными за железным занавесом, а в том, чтобы инвестировать в то место, где ты живешь, не думая о нем как о временном, откуда можно уехать. Ситуация отсутствия этой опции для большинства людей возникла впервые за много десятилетий. Выхода, как в анекдоте из девяностых (про Шереметьево, Внуково и Домодедово) больше нет, и это повод инвестировать в свою страну — и деньгами, и усилиями. Приходится не сравнивать свою страну с теми, где получше, а сделать получше здесь.

Фото: Дмитрий Серебряков / ТАСС

Это, в общем-то, ментальность предпринимателей, интеллигенции и политического класса развивающейся страны — думать, что где-то есть «лучший мир», к которому в случае чего можно присоединиться. У американца же такого нет в повестке: для него лучший мир, конечно, у себя, где он находится. Вот к этому какое-то движение должно произойти: если человек не рассматривает опцию уехать в случае кризиса, то на случай кризиса все должно быть хорошим здесь: хорошие больницы, хороший транспорт, дисциплинированные граждане, доверяющие властям.

Это неплохое исправление сознания. Не знаю, как долго оно продержится, но очевидно, что осадок останется: ведь любое национальное сознание — это память о совместно пережитых кризисах.

О медицине как приоритете

Еще одна вещь, которая, возможно, останется с нами после пандемии — это идея приоритизации медицины. Это в 2018 году было в стратегии развития, которую готовил Центр стратегических разработок под началом Алексея Кудрина: медицина как драйвер экономического роста. Там говорилось, что требуется такой экономический рост, который люди будут ощущать как что-то важное лично для них. Социально ориентированный экономический рост — это ведь не стальная промышленность и даже не оборонка, хотя ее достижениями можно гордиться пару раз в год.

Кудрин тогда предложил медицину: это отрасль, которая в принципе может дать огромный процент ВВП. Если вложиться в нее, будет и куча госзаказов, от строительства и ремонта до производства и закупки техники, научных исследований и так далее, — и при этом люди будут видеть, что у них больше не больницы третьего мира, не 90-х, не советские, а что-то совершенно новое и прекрасное. Вот, как Коммунарка в видео у Антона Красовского.

Это все откладывалось — у нас все-таки огромная тяжелая промышленность, огромная авиация. Сельское хозяйство тоже получило свое, еще до импортозамещения. А сейчас стало видно, что и с медициной необходимо так же. И, может быть, после эпидемии останется не так много материального наследия — временные больницы разве что переделают в постоянные, больше аппаратов ИВЛ... Но сама идея того, что медицина может быть передовой отраслью для инвестирования, экономического роста, реализации нацпроектов — быть приоритетом номер один — может остаться.

Пациенты и медики в отделении реанимации в Москве

Фото: Илья Питалев / РИА Новости

Я с самого начала эту идею поддерживал: это действительно наукоемкая сфера, она действительно везде, а не сосредоточена в 5-10 городах, как авиационная промышленность. И это настоящая социально ориентированная экономика: не популистская, а популярная. При этом у нас пока что в медицину уходит не так много ВВП: есть страны, где это до 10 процентов.

Любопытно, что Восточная Европа в целом справляется с эпидемией лучше, чем Западная. Неясно, почему так: может быть, причина этому — оставшиеся от СССР поголовные прививки или количество больничных коек на тысячу человек — этот показатель у западных стран ниже, чем у Польши, Венгрии или даже у нас.

Греция, бедная страна с менее качественной, чем у Италии, медициной, уже потихоньку снимает карантин и сообщает всего о 2700 случаях, а Турция, с таким же климатом, задыхается. Отчего так? Почему Вьетнам и Таиланд оказались такими эффективными — в первом однопартийное государство, но во втором-то есть традиция сменяемости власти (хоть прямо сейчас там и военная диктатура), население готово выходить на улицы из-за ошибок правительства. Это хотя бы объяснимо климатом. А что в Восточной Европе помогает давать такую спокойную картину?

О плюсах дешевой нефти

В какой-то степени дешевая нефть — это хорошо. Ведь никак не удавалось начать экономическую диверсификацию: при дорогой нефти запустить почти любой крупный несырьевой бизнес невыгодно. В сырье вкладываются все, у кого есть деньги, и это разумно: в одном банке вам дают два процента прибыли, в другом — десять, и зачем вам идти туда, где два? А вот когда у вас в сырьевом секторе неожиданно тоже два, могут возникнуть мысли вложиться во что-нибудь еще.

Это, конечно, может быть связано с каким-то тяжелым экономическим периодом, с растрачиванием всяческих резервных фондов, но в итоге это неплохо. Если наши инвесторы начнут инвестировать в новые сферы, будет лучше для всех.

О смягчении границ

Политика МИДа, или скорее международная политика Кремля, по которой все визовые послабления идут только при полной взаимности, внезапно смягчилась. Как вечно учит мудрая Екатерина Шульман, стоит различать шум, новость и событие — и вот под шум от заявлений Матвиенко и Захаровой о том, что мы никуда не поедем, в Думу внесли законопроекты об электронных визах.

Это отступление от строгой политики взаимности: иностранцы смогут получать визы не в посольствах за рубежом и даже не в визовых центрах — просто заполнят анкеты онлайн и, в случае положительного ответа, смогут получать ее на границе, как приезжающие в Сингапур или в Индию. Это делает въезд в страну максимально простым.

Выходит, что под все тревоги о том, что вокруг вот-вот построят железный занавес, делается еще один важный шаг в сторону глобализации. Закрытые границы России приоткрываются.