В 1749 году российское академическое сообщество, совсем еще молодое (Петербургской академии и четверти века не минуло), потряс грандиозный скандал. В центре его оказался Федор Иванович Миллер, бывший Герхард Фридрих Мюллер.
Он был к тому времени одним из самых заслуженных ученых России. Приехав в Петербург в 1725 году (с целью избежать службы в прусской армии), Миллер, в то время двадцатилетний выпускник Лейпцигского университета, был определен студентом в только что основанную Академию наук. Шесть лет спустя он был уже профессором, издателем "Примечаний" к "Санкт-Петербургским ведомостям" (первого русского прототипа познавательного журнала) и ученым секретарем Академии. Еще через год он приступил к изданию "Собрания российской истории", девять томов которого составили первое напечатанное более или менее систематическое изложение истории России (правда, по-немецки). Потом Миллер участвовал в грандиозной экспедиции на Камчатку и стал первым историком Сибири.
В 1747 году Миллер был назначен историографом, то есть официальным историописателем при Академии наук и при императрице Елизавете Петровне. В 1748 году он принял русское подданство, а к следующему году подготовил научную работу "Происхождение народа и имени российского".
Вот тут-то и разгорелся скандал. Миллер, вслед за своим старшим коллегой Готлибом Зигфридом Байером (также петербургским академиком из немцев, к тому времени уже покойным), утверждал, что наименование россияне, а равно и князь Рюрик, с которого, согласно древней летописи, начинается история русской государственности, родом из Швеции. Соответствующее место в летописи неясно и оставляет широчайший простор для толкований, чем историки активно пользовались в XVIII веке и продолжают пользоваться по сей день.
Деликатность ситуации заключалась в том, что отношения России и Швеции в 1749 году были, мягко говоря, не самые теплые. Шестью годами раньше закончилась очередная русско-шведская война. В риксдаге (шведском парламенте) активно разыгрывалась "русская карта": одна партия дискредитировала другую, разоблачая ее связи с Россией. Настроения в шведском обществе царили самые что ни на есть русофобские, и русское общество отвечало шведам тем же.
И тут эти проклятые немцы в Академии принимаются рассуждать, что первые русские князья были фактически завоеватели-шведы и что само название России - шведское...
Академики Степан Крашенинников, Никита Попов, Василий Тредиаковский и возглавивший борцов с Миллером Михаил Ломоносов совместно заявили: неблагодарный немец "во всей речи ни одного случая не показал к славе российского народа, но только упомянул о том больше, что к бесславию служить может. А напоследок удивления достойно, с какой неосторожностью употребил экспрессию, что скандинавы победоносным своим оружием благополучно себе всю Россию покорили".
Миллер говаривал, что историк "должен казаться без отечества, без веры, без государя", то есть никакие национальные, религиозные или любые другие чувства не должны лишать его беспристрастности. Его оппонентам такой непатриотичный подход, вне зависимости от его научной обоснованности, казался недопустимым.
Осенью 1749 года Ломоносов подготовил обстоятельный отзыв на работу Миллера. В нем он, конечно, позволяет себе грубоватые шуточки (например, пародируя изыскания Байера о происхождении слов, берется его собственную фамилию возвести к русскому "бурлак"), но именно так в то время понимали научную этику. Ломоносов отвергает, как оголтело русофобскую, идею, что корень рос- имеет скандинавское происхождение и позаимствован славянами при посредничестве финнов. И с патриотичной настойчивостью возводит название россияне (вопреки расхожему среди современных националистов убеждению, это слово придумал не пьяный Ельцин) к роксоланам - древнему народу, жившему в Северном Причерноморье.
Дойдя до утверждений Байера, что легенда о проповеди христианства на Днепре и Волхове самим апостолом Андреем Первозванным не соответствует действительности, Ломоносов жалеет, что рядом с Байером, когда он писал об этом, "не было такого человека, который бы поднес ему к носу такой химический проницательный состав, от чего бы он мог очунуться". Дальше он возмущается употребленным Миллером выражением "славян от Дуная волохи выгнали" (это как же: наших славных предков - выгнали?!?) и гневно отвергает его мнение, что основатель Киева Кий был не князь и служил гуннам. "Такая догадка, которая довольно основания не имеет и с нашими летописьми не сходствует, а особливо что не в честь древнему российскому владетелю вымышлена, не думаю, чтобы была приятна российским слушателям и читателям", - отмечает Ломоносов.
В финальных аргументах Ломоносова против Миллера следы собственно научной полемики вовсе изглаживаются:
"1) Отдаю на рассуждение знающим политику, не предосудительно ли славе российского народа будет, ежели его происхождение и имя положить толь поздно, а откинуть старинное, в чем другие народы себе чести и славы ищут. При том также искуснейшим на рассуждение отдаю, что ежели положить, что Рурик и его потомки, владевшие в России, были шведского рода, то не будут ли из того выводить какого опасного следствия.
2) В публичном действии не должно быть ничего такого, что бы российским слушателям было противно и могло бы в них произвести на Академию роптание и ненависть. Но я рассуждаю, что они, слыша в сей диссертации столь новое свое происхождение, на догадках основанное, проименование свое от чухонцев, презрение древних своих историй и частые россиян от шведов разорения, победы, порабощения и опустошения, о которых они прежде не слыхали, конечно не токмо на господина Миллера, но и на всю Академию и на ее командиров по справедливости вознегодуют.
3) Все ученые тому дивиться станут, что древность, которую приписывают российскому народу и имени все почти внешние писатели, опровергает такой человек, который живет в России и от ней великие благодеяния имеет".
Это противодействие попытке фальсификации истории в ущерб интересам Российской империи и Петербургской академии наук скверно отразилось на судьбе Миллера: его разжаловали из академиков в адъюнкты (эту должность обычно занимали студенты) и понизили жалованье с 1000 рублей в год до 860. Впрочем, опалу вскоре сняли, и в 1761 году, в следующей своей работе о Древней Руси, Миллер предпочел принять "роксоланскую" версию. А "русофобская" теория, которую он отстаивал в 1749-м, получила название "норманской", и борьба с ней по сей день остается любимым спортом патриотически настроенных историков, в том числе самых признанных и заслуженных.