В начале был один бесконечный дорогой Леонид Ильич, и только мятежный дух магнитофонных записей Высоцкого носился над неколебимой бездной советской жизни.
Потом потянулись унылые похороны - КПСС отмирала по частям и большими кусками на лафетах перемещалась из-за кремлевской стены непосредственно под или в эту самую стену. Это траурное время привило мне настороженное отношение к классической музыке и балету, а запомнилось тем, как превесело моя трехлетняя сестричка пародировала, кривляясь, надгробные речи по телевизору про то, что несмотря на утраты, мы все равно все построим.
А потом, когда мне шел уже 11-й год, старушка у подъезда как-то сказала своей соседке по лавочке, что теперь самым главным будет Михаил, да не простой, а меченый, и что то ли в писании сказано, то ли у Нострадамуса (бабульки в то время попадались разносторонние), что это верный признак конца нашего мира. В каком-то смысле они были правы.
Вскоре в нашей школе опять сменили портреты. На том, что достался нашей классной комнате, Михаил Сергеевич очень приятно улыбался, и глаза смотрели из под роговых очков по-доброму, но на лысине у него не было того самого приметного и пророческого пятна, хоть это была и фотография. Не один диктант или контрольную работу провел я за разглядыванием этого фотопортрета, размышляя, как же так может быть, что у человека в телевизоре пятно есть, а на фотографии нет, и как же это они его так убрали… замазали или как?…
Следующим заметным вторжением Михаила Сергеевича в мою жизнь стало его выступление с докладом на памятном XXVII съезде КПСС. Я, что теперь называется, "офигевал"… смотрел в телеэкран и не мог поверить тому, что я там видел, а главное тому, что я оттуда слышал. Не то чтобы мне специально говорили, что такие вещи произносить вслух не нужно, это просто как-то было понятно само собой всю предыдущую жизнь. А тут прямо в программе "Время" наш новый вождь (а это вам не какой-нибудь национальный лидер) положительно отзывался о частной собственности - главной причине загнивания капиталистических стран, говорил о необходимости демократизации - это у нас-то, в самой демократичной стране, где всем управляет народ; но самое главное, говорил он про то, что партия, возможно была не во всем права… Да. Это было… гм… Круто.
Потом, конечно, "углУбить и расширить", а особенно "мЫшление" - я вот до сих пор задумываюсь порой, где в этом слове поставить ударение, так оно тогда въелось.
Разочарованием резануло захлопывание на каком-то очередном пленуме академика Сахарова, которого сами же до этого отпустили. Это слегка отрезвило: Perestroyka Perestroykoy, но место свое надо было помнить.
Зато от телевизора можно было вообще не отходить, там было интереснее, чем во дворе: и "Прожектор перестройки", и листьевский "Взгляд", и "600 секунд". В редакции молодежных программ Ленинградского ТВ вообще распоясались: в программе "Зебра" начали под конец передачи показывать "Звездные войны" кусочками по 5-10 минут. Любую фигню можно было вытерпеть в этой "Зебре" ради такого кусочка. Да и что еще было делать одному - родителей вечно не было дома, они пропадали на каких-то демонстрациях и митингах, а когда приходили домой, говорили в основном про Бориса, а вот Михаила Сергеевича почему-то все чаще ругали, все из-за Раисы - чего это она везде с ним ездит?!
А потом ребят перестали отправлять в Афганистан - я как раз в то время проходил медкомиссии и получал приписное свидетельство в военкомате. В общем, мне понравилось это решение правительства, а мама была просто счастлива.
Как-то наша учительница литературы, которой раньше надо было писать в сочинении про "движущую-силу-народных-масс-в-романе-толстого-война-и-мир", дала мне под честное слово почитать распечатку с "Мастером и Маргаритой", а я из благодарности принес ей через неделю самиздатовского "Чонкина". Через несколько дней комсорг нашего класса сказал мне по секрету на перемене, что ему лично больше нравится капитализм, а не социализм. Я обещал молчать. Вот сейчас только говорю впервые, но думаю, это ему уже не повредит - он теперь диджей на радио или копирайтер какой-то. Ну и разумеется, у меня были тогда джинсы "варенки", и я ходил в них с одноклассниками пробовать гамбургеры в первый Макдональдс на Пушкинской, мы даже как-то проскочили без очереди. А вот "Пицца-Хат" произвел на меня гораздо меньшее впечатление, чем на Михаила Сергеевича.
Нет, я, конечно, не забыл и про Чернобыль, и про события в Прибалтике, и еще много чего другого, но они у меня почему-то с Горбачевым не ассоциируются (вы, уважаемые читатели, мне этого, конечно, не простите). Не могу написать тут и о падении Берлинской стены: за немцев было приятно, но от меня это событие было достаточно далеким. Так как-то сложилось.
А вот про ГКЧП хочу вспомнить с полным основанием. Никогда ни до путча, ни после него нынешний юбиляр не был мне так дорог, как в те августовские дни. Потом долгие годы было принято у всех спрашивать, где они были в августе 91-го. Вот я был тогда на каникулах, гостил у друга-одноклассника в казачьей станице Усть-Медведицкой, затерянной в степи на высоком берегу Дона. Когда Янаев с коллегами выступал по телевизору и у него тряслись руки, мне его выступление очень не понравилось, и не только потому, что за ним последовало "Лебединое озеро", пробудившее неприятные похоронные ассоциации из детства.
А вот моему другу и всей его семье, да и, как выяснилось на следующее утро, всему казачьему поселку, оно было, как там принято выражаться, любо! Ничего удивительного: вся Волгоградская область тогда относилась к так называемому красному поясу юга России, население которого поддерживало коммунистов, а все перестроечные нововведения вызывали у них непонимание и отторжение. Пожалуй, тогда впервые в жизни мне пришлось проявить самостоятельную позицию, вступив в открытую конфронтацию и с хозяевами дома, где я гостил, и с пацанами во дворе, с которыми лишь накануне мы вместе дегустировали первую в жизни брагу и ходили потом на дискотеку - мучительно пытаться пригласить на танец какую-нибудь девчонку. Я тогда даже не то чтобы решил, а просто как-то четко для себя понял: если победит ГКЧП, я из этой страны обязательно уеду.
Но тогда обошлось, и на последующее десятилетие страну закрутило вихрем перемен совсем в другую сторону, но это, как говорится, была уже совсем другая история, по крайней мере для Михаила Сергеевича Горбачева. Очень мне жаль, что за все эти годы так и не случилось никаких выборов, на которых я как гражданин мог бы отдать за него свой голос. Теперь моей совести было бы чуть спокойнее.