Вечером в понедельник появилась информация о том, что уволили Илью Колмановского — журналиста, популяризатора науки и — по совместительству — учителя биологии в знаменитой московской «Второй школе». По совместительству — не фигура речи, а важная деталь: именно в школе Колмановский работал по совместительству, из этой школы его будто бы и уволили.
Колмановского увольнял якобы сам Овчинников, — легендарный директор школы, — причем увольнял после жалоб на участие журналиста и учителя в акции против принятия закона о гей-пропаганде рядом с Государственной Думой. Колмановский говорит, что сам он не гей, морду ему не били, но кинули в него яйцом, в связи с чем его имя и попало в прессу, а также в поле зрения неназванных активистов, написавших жалобы в школу.
Важное обстоятельство: «Вторая школа» была основана в 1956 году тем же самым Овчинниковым. С самых первых своих дней это было специфическое, но совершенно уникальное учебное заведение, в котором преподавали крупные ученые; с ходу можно назвать, например, Евгения Дынкина или Израиля Гельфанда. Потом, в 1971 году, Овчинникова из этой школы уволили из-за какой-то антисоветчины. Говорят, перед уходом директор собрал учителей и просил их не бросать школу.
Теперь же получалось, что этот человек, некогда пожертвовавший собой ради школы, «прогнулся под провокаторов» и уволил отличного учителя Колмановского. То ли сам на старости лет начал сдавать позиции, то ли новые злодеи оказались подлее и крепче советских — тут оценки поступка директора разошлись. Либеральная общественность в массе своей предпочла первый вариант — он более удобный, а также позволяет повесить на уважаемого пожилого человека понятный ярлык.
Выпускники школы склонялись ко второму: уважение к директору эта история не особо поколебала. Главное, впрочем, что в обеих версиях присутствовали таинственные злодеи от власти, обеспечившие необходимое давление.
И все бы ничего, только спустя сутки выяснилось, что Колмановского никто не увольнял. То есть сначала директор вроде бы подтвердил, что, мол, давно хотел уволить биолога из-за того, что тот занимает свою должность по совместительству — и перераспределить нагрузку на уже имеющихся учителей. Учитывая финансовую ситуацию в школе в связи с введением подушной оплаты труда, это вопрос довольно актуальный. А потом Овчинников заявил, что Колмановский «работал, работает и будет работать, пока я сижу в этом кресле».
Единственно верным выводом из этой ситуации может быть только одно: репосты и лайки под сердитыми постами на фейсбуке возымели действие и таинственные злодеи от власти отступили (хотя вот пишут, что история имеет все шансы совершить еще один лихой поворот). Интернет отстоял Колмановского. Очевидная жертва — или отрицательный персонаж, тут кому как — директор, проявивший малодушие, но с подачи граждан все-таки вернувшийся «на верные позиции».
По-настоящему любопытно другое — на что внимание сразу и не обратишь. В ситуации с увольнением-неувольнением Колмановского перемешались сразу три между собой плохо связанных истории.
Одна история — это история гражданина, выступающего против очередного бессмысленного закона, единственная цель которого — угождать невежественному и злобному большинству; ну, или создать очередной инструмент, который можно использовать выборочно и репрессивно. «Я знаю, что должен был выступить в защиту прав этих меньшинств и против мракобесия, против вражды, против разделения нации по любому признаку. Я должен это сделать еще и потому, что я — не гей. Простите за пафос: мы должны закрыть этих людей плечами еще и потому, что потом — наша очередь», — пишет Колмановский. И он прав, потому что в новой российской логике если ты «не против геев», то ты и сам — гей. В общем, ничего хорошего.
Другая история — про руководителя авторской школы. Директор такого учебного заведения — всегда автократ, в этом залог успеха его детища. Может ли такой директор, исходя из собственных представлений о том, что хорошо для школы, а что нет, пожертвовать одним из учителей? Особенно тем, который на полставки? Да, легко — и не так уж важно, какова реальная причина — финансовая, политическая, гомофобская. Или Колмановский просто не нравился Овчинникову. Директор не должен казаться хорошим или «своим» для определенной группы людей. Его задача — заботиться о школе в меру собственных представлений о том, как в этой школе все должно быть устроено.
Третья история — о том, как легко «общественность» расправляется с пожилыми и уважаемыми людьми. Ведь Овчинников в свое время имел дело не с той ржавой и неточно бьющей репрессивной машиной, какая функционирует сейчас, а с полноценным ее аналогом. Как минимум поэтому любой разумный человек обязан дождаться окончания скандала — и только потом выносить собственное суждение, если вдруг ему потребуется это сделать. Ведь суждения такого рода предназначены, как правило, исключительно для минутного развлечения судящего.
Из всех, пожалуй, третья история мне представляется самой важной — и самой мучительной. Потому что эту несправедливость — в отличие от гонений на новых диссидентов — гораздо труднее заметить.