Вчера правительство Баварии, до 2015 года обладающее авторскими правами на книгу Адольфа Гитлера «Моя борьба», пригрозило судом всем, кто в будущем попробует издать это произведение — целиком или даже отрывками. Немецкие власти считают текст Mein Kampf экстремистским; к тому же в германском законодательстве есть соответствующая статья — «Разжигание розни». Что-то типа нашей печально известной 282-й, только немцы ею не пользуются исключительно как дубинкой против внутренних врагов.
Анонсированное решение по поводу «Моей борьбы» кажется довольно логичным. Прежде баварские власти блокировали попытки публикации этой не самой выдающейся книжки с помощью положений об авторском праве, теперь воспользуются другой закорючкой, законом об экстремизме. Немецкий комплекс вины, необходимость замаливать грехи, ожесточенная борьба с неонацистами — у них с Гитлером получилось то, что не получилось у нас со Сталиным. По крайней мере, тамошние старички, ветераны СС, не выходят с портретом усатого на Первомай. А с 2015 года «Мою борьбу» официально объявят вне закона, что ж тут странного. И можно было бы всецело порадоваться за европейских коллег, но на этот раз не получается. Потому что запрещать книги, даже самые позорные — это как-то гнусновато.
И еще одна любопытная деталь. На деньги того же баварского правительства, которое решило избавиться от Mein Kampf раз и навсегда, на протяжении нескольких лет мюнхенский Институт новейшей истории готовил комментированное издание гитлеровской книжки. На это исследование потратили полмиллиона евро. Предполагалось, что сочинение Гитлера с научными комментариями передадут в библиотеки, школы и институты. Правительство уже заявило, что финансирование проекта будет заморожено, но институт намерен закончить его на собственные средства.
А дальше — понятная русским коллизия: как его издавать, если Mein Kampf — экстремистская литература?
И главное тут — ловкая подмена понятий: вот так у нас на глазах мысль изреченная автоматически превращается в преступление. А борьба с мыслью, языком, высказыванием, исторической фактурой — это ведь и есть крайнее проявление экстремизма. Гитлер — гад не только потому, что книжку написал.
Люди жестоки сами по себе, вне зависимости от идей. Они могут объяснять себе свою жестокость, многословно ее описывать, концептуально легализовывать, но к конкретным действиям это никакого отношения, как правило, не имеет. Только человек с примитивным этическим комплексом, с первобытным представлением о добре и зле поверит в то, что Раскольников прихлопнул старушку, чтобы проверить на практике свою теорию про тварь дрожащую. Мягко говоря, так не бывает.
Зато это отлично работает в обратном направлении. Борьба с идеями — начало конца. Список запрещенных книг склонен расти до бесконечности, мы это уже, как говорится, проходили; а свободы слова с оговорками — не бывает. Запретная литература — самая желанная, потому что «правду скрывают». И это не говоря о том, что без доступа к этой запретной литературе невозможно увидеть всей картины прошлого, чтобы к ней больше никогда не возвращаться.
Наконец, там, где невозможна общественная дискуссия, начинается дискуссия кулачная. Если разговор о том, что Кавказ пора прекратить кормить печеньками, оборачивается 282-й статьей, вокруг наступает кромешное Бирюлево.
Короче, книга может быть орудием преступления только в одном случае: когда ею бьют по голове.