Когда апокалиптические настроения захватывают большую часть прежде вполне вменяемых людей, хочется думать о чем-то принципиально другом. Я, например, в силу рода занятий думаю об искусстве. О самой его странной части, которую люди называют современным, продвинутые люди — актуальным, а очень продвинутые пользуются иностранным словом contemporary.
Не будем обманываться, за процессом внутри музеев и галерей следит, дай бог, один процент населения, а общественное мнение формирует все-таки то, что попадается на глаза. И часто то, что попадается на глаза обывателю, современным искусством называется по какой-то ошибке. Отчего все так?
Помнится, были времена, когда искусство принадлежало народу и раздавало его народу государство. На уровне генетической памяти этот ресурс запечатлелся как единственный, и публику мало смущает, что в раздаче визуальных ориентиров преобладали памятники Ленину разной степени тяжести, умеренно одинаковые мозаичные панно в домах разнообразных культур, а также живописные полотна системы «псковские дали» там, где можно было дать. Потом вся система порушилась, часть городской скульптуры из идеологических соображений посносили, мозаики осыпались и стало как-то пустовато. Меж тем из прорубленного Петром окна, с которого наконец убрали железный занавес, показывали многослойный культурный пирог, приобщиться к которому хотелось всем участникам проекта «живем сейчас». Потому что даже тому, у кого во лбу значительно менее семи пядей, понятно, что социум формирует среда и общий уровень визуальной культуры так и останется, мягко говоря, средним, если культуру общественных пространств в свежевыстроенных микрорайонах будут составлять парковка, китайская детская площадка и ларек.
Тем временем обе столицы осчастливили двумя Петрами: официальную — чудовищно большим, а культурную, в соответствии с традицией, маргинальным и маленьким, у которого можно сидеть на коленочках и немножко бояться. Собственно, эти два творения и задали основной вектор официального паблик-арта — в Москве стало все большое и блестящее, как турецкий бизнес-центр, а в Петербурге — камерное и мещанское, как будто ЛФЗ получил разнарядку работать также и в бронзе. При этом в Москве есть «Музеон», а в Петербурге — Музей городской скульптуры, которые, в общем, аккумулируют проекты, имеющие потенциал паблик-арта. Но они ограничены все-таки собственными территориями, поэтому самая осмысленная, на мой субъективный взгляд, интеграция уличного искусства в городскую среду случилась в Перми, куда волевым усилием свезли практически всех, кто умеет организовывать что-то про культурку, помимо фестивалей корюшки и пива.
Или вот еще. На одном круглом столе я как-то полтора часа выслушивала причитания ухоженных мужчин в дорогих костюмах на тему «Петербург — культурная провинция». В общем, когда до меня дошел микрофон, забрало у меня уже съехало и единственное, чем я могла тогда поинтересоваться, — поддержал ли хоть кто-то из присутствующих хоть какой-то культурный проект: музейный, институциональный, частный — любой? Вот хоть что-то произошло, кроме стопятидесятого концерта попахивающих нафталином рокеров на Дворцовой площади в рамках утвержденной пиар-стратегии монструозных корпораций? Участники дискуссии, помнится, заерзали, засучили ногами под столом и микрофон у меня модераторы на всякий случай отобрали. А меж тем у культурных проектов гигантский потенциал, что уж тут скрывать: Запад уже лет пятнадцать вовсю пользует технологию B2Art как альтернативную маркетинговую и PR-стратегию.
Компании с правильным менеджментом наконец начинают это понимать и у нас. Вот, например, давеча Кирилл Якубовский (член совета директоров сети супермаркетов «Азбука вкуса», между прочим) сказал крамольную мысль, что паблик-арт не только улучшает городскую среду, но и повышает инвестиционную привлекательность территории. Тут я тихо прилегла от неожиданности в обморок, потому что, вообще-то, это обычно мои слова. В Петербурге, опять же, вовсю реставрируют стоявшую в руинах, сколько себя помню, дачу Бенуа, и, не поверите, там будет все про культуру и искусство, прямо посреди очень спального района. Еще практически из ниоткуда появились молодые архитекторы, которые в своей Москве странным образом не хотят на здании вывеску «супер-мега-ультра-люкс-БЦ», а в рамках традиции романовских времен хотят улучшить унылые постройки 70-х руками итальянских мастеров уличного искусства. Если так пойдет — может дойти и до Подмосковья, потому что в Сестрорецк, ближний пригород Петербурга, я лично уже приволокла обитаемую скульптуру для птиц московского художника Дмитрия Каварги. Надежда, что жизнь станет лучше и веселее, все-таки есть.
Кажется, Маркс был прав, утверждая, что бытие определяет сознание. Во всяком случае, жизненный опыт это бесконечно подтверждает. Так, может, апокалиптические настроения отступят, если вокруг будет появляться что-то красивое, возможно, даже умное, или просто забавное, или интересное, или не такое, как всегда. Потому что, когда придумываешь теги в Instagram, апокалипсис отступает.