Если бы в мире проводили чемпионаты по дипломатии, наша страна неизменно была бы в призерах. Несмотря на тяготы последних двух десятилетий и недостаток ресурсов, российская внешняя политика продолжает достигать стратегических целей.
Дело не только в том, что нынешнее поколение российских дипломатов особенно выделяется на фоне предшественников — хотя есть и несомненные звезды. Современная российская дипломатия — следствие накопленного в последние столетия опыта конфликтов, переговоров и переходов между ними. Этот разнообразный опыт распылен в многосоставном и сложном российском обществе, но его «сгусток» расположен в центре принятия решений Москве — в МИДе, на Старой площади и в Кремле. Закономерно, что кто бы ни занимал эти кабинеты, итоговая стратегия России неизменна.
С конца XVII века, когда Россия сложилась в ее нынешних границах (без Северного Кавказа и Хабаровского края), прошло три столетия. За это время российские элиты выработали понимание о пространственной глубине страны и ее историческом месте как стабилизатора и динамического ядра Евразии. Сложилась модель оценки ключевых национальных интересов, выраженная в концепции «стратегической глубины». Если для Британии исторически главной целью было не допустить контроля враждебной силы над континентальными портами в Ла-Манше, то для России такой целью стало поддержание дистанции с основными оппонентами посредством создания буферных зон.
В отличие от Британии, доктрина буферных зон по-прежнему доминирует в российской внешней политике. Дело в том, что Россия — не обычная европейская страна. По меткому выражению экс-председателя Еврокомиссии Жозе Мануэла Баррозу: «Россия — это континент, который притворяется страной». Она отличается от большинства государств Запада по нескольким объективным параметрам.
Во-первых, Россия существует в окружении хрупких и слабых государств, склонных к нестабильности. Наиболее спокойная часть российской границы — с Норвегией и Финляндией, а остальное требует внимания и контроля, который подразумевает глубокий анализ и прогноз развития двусторонних отношений со всеми соседями. Именно поэтому в российской науке о международных отношениях делается акцент на региональные исследования и выработку эмпатии к партнеру. В России развиваются собственные школы востоковедения, арабистики, индологии, кавказских, американских и европейских исследований. Во флагманском университете МИДа — МГИМО — сегодня изучается 54 иностранных языка (это мировой рекорд).
Во-вторых, международная среда вокруг России слабо институализирована, анархична и архаична. Политические и военные стрессы в российском пограничье сильны, а «жесткая безопасность» гораздо важнее для России, чем для Запада. По этой причине трудно представить себе членство России в ЕС или НАТО — станет ли Брюссель заниматься проблемами кавказских конфликтов, российско-северокорейской границей или противодействовать проникновению исламизма и наркотрафика из Афганистана? Никто не решит за Россию проблему ее безопасности. Кроме того, первой страной, которая спросит «зачем и против кого Россия вступает в НАТО?» будет Китай.
При этом связи России с институтами и нормами Запада хрупки и уязвимы. Поскольку Запад — только один из российских соседей, Москва не может признать себя исключительно европейским государством, в культурном отношении оставаясь европейской державой.
В-третьих, сама Россия — не типичная страна Запада. В России крайне низкая плотность населения (8,6 человека на квадратный километр против 255 в Британии и 130 в Италии), большие расстояния, северный климат и малые урожаи. Надо поддерживать единый социальный стандарт от Магадана до Калининграда на 11 часовых поясах. Все это делает страну хрупкой, управление и производство добавочного продукта — сложным, а социальные перемены — медленными.
Отсюда и постоянные трения между Россией и Западом, обвиняющим Москву в недостаточной «европейскости». Россия действительно не вполне европейская страна и объективно не может преодолеть «неевропейские» условия своей жизни. Странно, как западники не могут этого понять. Однако проблема также в том, что российский опыт уникален — его невозможно перенести на другие страны, поскольку подобных России стран нет.
Это не только недостаток, но и преимущество. Страна содержит в себе все, что нужно для ее развития. Поэтому задачей внешней политики со времен Петра Столыпина и Владимира Ленина было создание благоприятных внешних условий для внутреннего развития страны.
Эта максима, действующая и сегодня, в нынешних условиях означает: не вмешиваться в необязательные конфликты. В последние годы это удавалось. Россия вмешивалась только в случае крайней необходимости и только после исчерпания всех других методов защиты своих интересов и поддержания стабильности (постсоветские конфликты начала 1990-х годов, в Грузии в 2008 году и в прошлом году на Украине). Спектр конфликтов с российским участием мог быть существенно шире — Югославия, затем Сербия, Афганистан, Ирак, Иран, Кыргызстан, Ливия, Сирия. Политика России в этих эпизодах подтверждала, что в Москве правильно оценивают значимость национальных интересов вдали от российских границ.
Российская география неизменна, как и ее внешние вызовы. Москве придется следить за стабильностью своего пограничья на Кавказе, в Центральной Азии и на Украине. Задача сохранения стратегического паритета с США — и обеспечения тем самым подлинной независимости России в международных делах — будет по-прежнему требовать первостепенного внимания и ресурсов.
Наконец, сохранит значимость задача замещения советского инфраструктурного наследия посредством создания российской альтернативы прибалтийским портам, украинским трубопроводам и космодрому Байконур. Россия постепенно ослабляет свою зависимость от объектов советской инфраструктуры на территории недружественных государств, но не заинтересована в том, чтобы эта связь была внезапно нарушена до момента, когда Россия окажется к этому готова. В случае с Украиной Москва переносила базу Черноморского флота в Новороссийск, строила трубопроводы по дну Балтийского и Черного морей, переводила оборонный заказ на отечественные предприятия и способствовала миграции русского населения. После вступления Крыма в состав Российской Федерации за границами России остается только один значимый интерес, нарушение которого вынудит Москву вмешаться — угроза жизни русским общинам в постсоветских государствах.
Современность ставит новые препятствия для российской внешней политики. Концепция «стратегической глубины» не работает так хорошо, как это было в прошлом, когда контроль над буферными государствами не требовал внимания к их внутренней политике. В этом была ошибка российской стратегии на Украине — невнимание к внутренней политической динамике в этой стране и ставка исключительно на контакт с действующими властями. Пространство современной Европы сгущается, «стратегическая глубина» исчезает, и партнеры-противники стоят прямо у ворот.
Чтобы не допустить конфронтации и мирным путем вернуть себе место динамического ядра Евразии, России необходимо понимать мотивы и логику не только своих конкурентов, но и буферных государств собственной периферии.
P.S. Редакция «Ленты.ру» поздравляет российских дипломатов с их профессиональным праздником, прошедшим 10 февраля.