ФГУП «Ритуал» потянуло к прекрасному: теперь на новых московских кладбищах не будет оградок, а будет парковая зона с дорожками и кафешками, с аллеями и водоемами и даже с вайфаем. Вестернизируемся, значит, уходим от русского «смиренного кладбища» с его участками-палисадниками, разнобойными памятниками, рябинами — к элегантным геометрическим просторам с частоколом белых надгробий. Но мое обывательское сердце слышит одно: ограды запрещены. Во имя безбарьерной среды, говорят нам, свободного доступа к дорогим могилам, или во имя новой похоронной эстетики, или ради экономии подмосковной землицы — один метр пять гектаров бережет — будем лежать неогороженными. К тому времени, должно быть, и сами могильные холмики запретят, они тоже мещанство и препятствие для свободного передвижения.
Запрет — он как будто всегда во имя чего-то хорошего. Чем больше запретов, тем лучше жизнь. Каждый властный субъект от мала до велика хочет эту жизнь улучшить и стремится вручить гражданину какое-то свое «нельзя». Недавно солировали таможенники с идеей ограничить беспошлинный ввоз продуктов в туристическом багаже до полутора килограммов — против нынешних, прямо скажем, нетучных пяти кило. Понятно, понятно, специфика момента, стране остро нужны деньги, правительство даже говорит о намерениях занять у населения, но чтобы такое мелкое крысятничество на хамонно-пармезанных сувенирах?
Теперь стало известно, что грядут проблемы с интернет-мессенджерами, которыми пользуются миллионы россиян. Понятно, что интрига там куда более тонкая: чиновники хотят привязать эти сервисы к российским операторам связи. Договорился разработчик с российским оператором — добро пожаловать, не договорился — перекрываем трафик. Но прозвучало это все, как еще один запрет, пятый или шестой за неделю. «По просьбам жителей» (ну а кого же еще!) до самой МКАД расширяется зона платной парковки, захватывая — сюрпрайз, сюрпрайз! — парковки у торговых центров.
А как весело начиналось, как свежи были розы. Еще два-три года назад запреты, точнее разговоры о них, были шедеврами политического троллинга. Если не считать действительно драматических запретов — «закона Димы Яковлева» и «запрета на пропаганду гомосексуализма среди несовершеннолетних» — запретительная законодательная инициатива была любимым жанром политического театра. Запретить аборты и наделить конституционными правами человеческие эмбрионы! Запретить в СМИ упоминать об апокалипсисе! Запретить топот котов и громкий соседский храп! В окончательную редакцию все это, разумеется, не вошло, но радости было много. А как вздыбилось общественное мнение, когда чуть ли не в День святого Валентина 14 февраля 2014 года чиновники заговорили о возможности запрета на импорт негигроскопичных кружевных трусов? Как возрадовались прогрессисты — вот она, косность русской самости!
Конферанс Мизулиной-Милонова-Онищенко будоражил народ ничуть не хуже Пата и Паташона, вырастал до городского фольклора, порождал новые анекдоты. Мизулина на сайте специально объясняла: не говорила я такой дичи, а говорила то-то. Да кто же читает первоисточники или опровержения? Простодушные соцсети драконили фейки типа «запретить нерожавшим женщинам учиться в вузах» со всей звериной серьезностью.
Сейчас уже кажется, что это было трюком — своеобразным гоп-стопом: сначала пошло забавное и мило-глупое, а потом уже вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана. И начал размахивать им перед носом каждого. Исключить аборты из системы ОМС. Ремонтировать квартиру урывками в разбитые промежутки времени (новый закон о «тишине»). Запретить курение в общественных местах (да еще и с такой жестокостью, которой нет ни в какой Европе, где и курящие рестораны еще встречаются, а на открытых верандах можно курить повсеместно). Запретить нецензурную лексику в книжках и кино.
И все это вроде бы как разумно: шуметь невежливо, курить вредно, браниться стыдно. Но невозможно поставить человека под град запретов, еженедельно выдавая их по два по три. «Всякому безобразию есть свое приличие» — но запретительному безобразию приличия нет, и по столу стучит уже каждый нравственник, каждый печальник о народе.
Поэтому Минздрав намерен запретить свободную продажу спиртовых настоек (пустырник — по рецепту); коммунисты требуют запретить рекламу «Кока-Колы» как «символа враждебной страны»; забайкальский митрополит просит запретить школьный учебник «Светской этики» (с тем же рвением активисты-атеисты еще недавно боролись против «Основ православной культуры»); общественники Саратова требуют запретить использование электронных сигарет (они прочитали про их вред, а остальные читать не умеют). Ну а дачникам всей страны теперь запрещают разводить костры на собственных дачных участках. Универсальная логика такого запрета — не «потому что», а «мало ли что». Отравились дети в Якутске тортом — официально запрещены чаепития во всех детских учреждениях. Не проще ли не покупать торты? Нет, проще чаю не пить.
Нельзя, нельзя, нельзя. Но что же тогда можно? Что получает гражданин в обмен на такую ударную дозу ограничений? Если ничего, то очень скоро и у нас самым популярным лозунгом станет «запрещено запрещать» — ведь даже самому лояльному гражданину нужна своя оградка или хотя бы право на нее.