Михаил Фридман — хороший игрок. Знает, когда вистовать, когда пасовать. Когда уходить под западного стратега, когда продавать активы госкомпании. Как распорядиться выигрышем и когда об этом объявить.
Он не первый решил оставить основную часть миллиардов не детям, а благотворителям. Владимир Потанин уже показал, что российские «форбсы» ничем не хуже американских. И баффето-гейтсовское Giving Pledge для наших high net worth тоже не пустой звук.
Только миллиардерская династия Фридманов приказала долго жить в очень любопытное время. С одной стороны, тема разного рода наследования и наследников входит в топ ключевых российских политэкономических сюжетов. В том числе из-за скорого завершения очередного электорального цикла. А с другой — туда же, в эпицентр повестки, попадает и вопрос о легитимности олигархических капиталов. В тучные годы (особенно после дела ЮКОСа) им озадачивались, главным образом, политические маргиналы. Но теперь декан экономического факультета МГУ Александр Аузан говорит о деприватизации «Башнефти» как о прецеденте для дальнейшего аналогичного изъятия в пользу бюджета чего-либо у других «полулегитимных» собственников.
Возвращение в экономическую рубку признанного либерала Алексея Кудрина вроде бы делает такие опасения напрасными. Тем более что среди кудринских предложений — реформа судебной системы и правоохранительных органов. То есть ликвидация инструментария по «закошмариванию» бизнеса.
Правда, ключевой пункт антикризисной стратегии экс-главы Минфина — повышение пенсионного возраста. Мера, мягко говоря, непопулярная. И прописать населению очередную горькую пилюлю, никак ее не подсластив, по меньшей мере, неосмотрительно. Особенно, если те, кто находится сильно выше по социальной лестнице, будут как ни в чем не бывало наслаждаться жизнью и миллиардами, обеспечив достойную старость не только себе, но и двум-трем последующим поколениям. Особенно с учетом того, что в большинстве случаев эти блага обеспечены не внедрением прорывных технологий, а доступом к ренте — административной, силовой, сырьевой и т.п.
Кудрин не призывает к раскулачиванию олигархов. Но упоминает про свободные ресурсы, которые лежат на счетах предприятий и сопоставимы с годовыми объемами инвестиций. Дескать, вот он, тот самый источник, позволяющий обеспечить рост, не прибегая к бюджетному стимулированию и прочему «количественному смягчению по-русски».
Хотя довольно странно ждать от бизнеса, что тот будет палить резервы в то время, как государство старается этого не делать. Нет никакой гарантии, что даже облагороженный кудринскими усилиями деловой климат повысит предпринимательский аппетит к риску. И тем более, что рентным стратегиям бизнес предпочтет гораздо менее предсказуемые инновационные.
Тот же Фридман сетует, что индиго-экономика (так он называет уклад, построенный на технологическом, а не ресурсном превосходстве) невозможна без эффективно работающих демократических институтов. Но история британской промышленной революции делает этот тезис не столь уж очевидным. Строго говоря, правовое государство, честная конкуренция, незыблемость прав граждан — то есть стабильный институциональный набор — нужнее рантье, нежели инноваторам.
Конечно, использование альтернативных кудринскому подходов (вроде тех, что исповедует Столыпинский клуб) автоматически тоже не предполагает, что российская экономика будет расти не только количественно, но и качественно. Но это лишний раз подтверждает, что любой прорыв в светлое несырьевое будущее почти наверняка и на добровольно-принудительной основе потребует от бизнеса инвестиций с непрогнозируемым результатом.
Так что не известно, кому больше повезло — фридмановским детям, чей пансион, как теперь выясняется, не будет зависеть от отцовской успешности, или «олигархам во втором поколении», которые рискуют утратить этот титул, еще толком не вступив в права наследования. Причем талантливость и/или бережливость самих наследников на вероятность такого исхода почти не влияет.
Разуверившись в возможности поймать нового журавля, вполне логично сохранить для любимого отпрыска хотя бы синицу. А умение вовремя остановиться, не дожидаясь, пока выигрыш превратится в проигрыш, — едва ли не главное качество, отличающее хорошего игрока.
Но хорошо бы понять, насколько в принципе жестоко это «прекрасное далеко»? Каковы шансы, что найдутся молодые волки, которые сумеют поохотиться, сыграть удачнее старых лисов?
Ответить на этот вопрос очень непросто. Иначе решение Фридмана, возможно, было бы иным. Ясно одно — если такие счастливчики найдутся, им точно не придется беспокоиться по поводу легитимности своих капиталов.