Никто не любит журналистов. Они и сами себя не любят, а коллег преимущественно ненавидят — очень высокая конкуренция. Чтобы выживать в условиях этой высокой конкуренции, да еще в текущей экономической ситуации, надо быть быстрее, наглее и оригинальнее. Надо выделяться. А когда речь идет о развивающейся экстремальной ситуации, выделиться трудно — все находятся в одинаковых условиях полного информационного вакуума.
Теория развивающейся экстремальной ситуации и сопутствующего ей информационного голодания была сформулирована мной еще в начале нулевых, когда подобные истории были, увы, регулярными.
Теория очень простая и подтверждающаяся каждый раз: в самом начале развития экстремальной ситуации, в первые два-три часа, спрос на информацию просто чудовищный. Все хотят знать подробности, а подробностей нет. Их нет вообще, в принципе, просто потому, что никто еще ничего не знает. Профессионализм журналистов здесь ничего не значит — до места развития ситуации еще надо доехать, а от находящихся ближе к месту ответственных лиц никакой информации не получить, потому что у них ее тоже нет.
Растущий спрос на отсутствующую информацию порождает великое напряжение. В какой-то момент разряжение информационного вакуума преодолевает критическую отметку, и пузырь благоразумности лопается. И через образовавшийся разрыв пустота взрывообразно всасывает в себя все. Любой информационный мусор.
В небе видели вспышку. Террористы могли подойти на рыболовном судне с ПЗРК. Доктор Лиза сошла в Сочи и дальше не полетела. На пассажирах были спасательные жилеты.
Современный профессиональный русский журналист отличается от дилетанта тем, что у него есть жизненный опыт. И этот опыт подсказывает ему, что пузырь умолчания все равно лопнет, и что все это количество слухов обязательно хлынет и смоет сухие крупицы достоверной информации, собранные из объективных источников.
Поэтому, если ты хочешь не прозевать и оказаться на вершине этой волны, ты должен инициировать волну сам. Можно, конечно, просто зацепиться за какое-нибудь слово на тематическом форуме. Можно выдумать историю про нашествие инопланетян или про грозное предзнаменование.
А можно приехать к фонду Лизы Глинки «Справедливая помощь», обнаружить напротив двери фонда в том же дворе дверь салона красоты, зайти туда и спросить, что они знают. А когда вдруг окажется (какое совпадение!), что Лиза ходила именно сюда, выпустить новость «В салоне красоты, куда ходит Доктор Лиза, рассказали о ее последнем визите».
Профессионально ли это? Безусловно. Это и профессионализм, и журналистская удача. Правдива ли эта новость? Конечно. Она даже подкреплена фотографиями журнала посещений салона красоты. Опять же — эксклюзив и хоть какая-то новая информация в самый разгар вакуума.
Но вот что должны чувствовать журналисты, которые поставляют такого рода информацию обществу? Что должно чувствовать начальство таких журналистов? А главное — что должно чувствовать само общество, которое видит у себя в ленте новостей этот вот заголовок про салон красоты? Это не риторические вопросы, потому что на эти вопросы существует однозначный ответ. Журналисты, начальство и общество при изготовлении и чтении такой новости должны испытывать омерзение.
Объяснить природу этого омерзения не так уж и просто. Ведь никакие профессиональные каноны в подобной ситуации не нарушены. Но человек отличается от робота, чиновника или юриста наличием эмоций. А эмоции зачастую иррациональны. И объяснить их непросто.
Впрочем, должен заметить, что ситуация исправляется. Русская журналистика молодая, но быстро учится. Учится и само общество, которое уже не хочет видеть фотографии умирающих кумиров, сделанные скрытой камерой. И которому не интересно, что там делала Доктор Лиза в салоне красоты. Им интереснее про жизнь ушедших кумиров. И про жизнь Лизы Глинки, которой теперь так не хватает.
А дальше уже вполне естественен следующий шаг на пути. Писать не о смерти, а о жизни тех, кто ушел. И пусть пока это будут известные музыканты и филантропы. Но завтра мы уже научимся писать о жизнях любых людей, которые гибнут в подобных катастрофах. Наши первые полосы будут выходить с их фотографиями — обычных людей, занимавшихся обычными делами и строивших обычные планы. Чтобы каждый из нас мог спроецировать истории этих, таких же, как мы, людей на себя. И осознать тяжесть потери каждого конкретного обычного, ничем особенным не известного человека.
И в мастерстве подачи подобных историй будет состоять новая конкуренция между русскими журналистами. И общество перестанет, наконец, их ненавидеть.
А они, русские журналисты, перестанут ненавидеть себя сами.