На этой неделе состоится заседание Пресненского суда Москвы, на котором, возможно, будет вынесено решение по моему иску к общественному деятелю Максиму Шевченко. Поскольку поводом для иска стали личные выпады Шевченко в мой адрес, речь идет о защите чести и достоинства. Но, как мне кажется, в этом деле «общественного» ничуть не меньше, чем «личного». Поэтому, не пытаясь оказать давление на суд, я хотел бы расставить некоторые акценты в этой истории.
Прологом к сериалу «Каннер против Шевченко» стал мой текст, опубликованный на сайте «Эха Москвы». Я возмутился тем, что политолог Вячеслав Никонов принес на шествие «Бессмертного полка» портрет своего деда — наркома иностранных дел Вячеслава Молотова. Мои претензии заключались не только в том, что пакт, подписанный Молотовым и Риббентропом, не предотвратил смерть миллионов евреев. По моему глубокому убеждению, этот пакт обрек на плен, голод, страдания и смерть миллионы советских солдат, которые вместе с евреями Польши, Украины и Белоруссии стали первыми жертвами нацистского конвейера смерти. Есть память, которую нужно хранить, но которой нельзя гордиться — вот что я хотел сказать Никонову.
На эту мою реплику там же, на сайте «Эха», ответил журналист Максим Шевченко. Он не просто встал на защиту Никонова, но назвал наркома Молотова борцом с фашизмом, а меня — «либерал-фашистом». Завязавшуюся полемику я решил продолжить в суде, полагая, что свидетельство перед судьей накладывает на любого здравомыслящего гражданина ответственность, несоизмеримую с той, которой требуют выступления в прессе или на телевидении. В данном случае такое четкое и ответственное прояснение позиций мне кажется абсолютно необходимым, так как речь идет не просто о конфликте руководителя еврейской организации с человеком, позволившим себе антисемитское высказывание.
На слушаниях в суде Шевченко заявил, что он интернационалист и что его полемика со мной является «отзвуком» палестино-израильского конфликта. Называя меня «либерал-фашистом», он всего лишь отсылает к «ситуации, которая существует на Ближнем Востоке в контексте палестино-израильского конфликта», потому что еврейское государство — опять же с точки зрения Шевченко — проводит политику, в основе которой лежат «фашистские или человеконенавистнические» взгляды.
Эта риторика не нова. Ее часто используют западноевропейские и американские левые и леволиберальные журналисты и политики. Многие сотрудники предыдущей администрации США придерживались именно таких взглядов. В Белом доме времен Барака Обамы, конечно, не обвиняли Израиль в «фашизме», но часто делали по отношению к еврейскому государству шаги, которые дружественными никак не назовешь.
Новый президент США Дональд Трамп не является ни левым, ни либералом. Во время своей предвыборной кампании он обещал перевести в Иерусалим американское посольство и тем самым официально признать именно этот город столицей еврейского государства. В церемонии инаугурации Трампа впервые в американской истории принял участие ортодоксальный раввин. О переходе в иудаизм дочери Трампа Иванки и принадлежности ее мужа Джареда Кушнера к движению ХАБАД-Любавич не знает только человек, бесконечно далекий от политики.
Но Шевченко не спешит причислять Трампа к «либерал-фашистам» — наоборот, он откровенно радуется итогам последних американских выборов. Получается, что когда речь заходит об Израиле и о симпатизирующих исторической родине российских евреях — например, обо мне, — Шевченко говорит на языке западных «левых». Но когда речь заходит о Трампе, мой оппонент использует аргументы тех сил, которые прямо симпатизируют Израилю и борются с «левыми».
Подобную «гибридность» взглядов, наверное, было бы любопытно изучить как интересный общественный феномен. Кто-то сочтет ее образчиком оригинального политического мышления, кто-то, наоборот, объяснит это желанием почаще появляться в эфире российских федеральных телеканалов, которые охотнее дают слово тем, кто выступает за Трампа, чем тем, кто выступает против евреев и Израиля. Все это было бы очень любопытно и даже забавно, если бы на кону не стояли две критически важные вещи.
Во-первых, политика России на Ближнем Востоке. Во-вторых, мнение граждан России об Израиле и о российской еврейской общине. И то, и другое в конечном счете упирается в доверие — ключевой элемент эффективного взаимодействия государств и народов на мировой арене. Высказывания Шевченко подрывают это доверие.
России сегодня доверяют и в Иерусалиме, и в Дамаске. Это уникальная ситуация и, в общем, единственный шанс на победу над терроризмом, на прекращение братоубийственной войны в Сирии, на худой мир между будущим сирийским правительством и Израилем. Это доверие Россия завоевала ценой больших усилий и больших жертв, в том числе ценой жизней российских солдат. Израильские политики уважают и ценят эти усилия России. Напомню о рабочих, партнерских отношениях между командованием ЦАХАЛа и ВКС РФ, которые были установлены с первых дней появления российских самолетов в небе Сирии. Россказни о плохих израильтянах, которые якобы мечтают, чтобы в Сирии наступил хаос, или о «пособничающих» им «либерал-фашистах» еврейского происхождения способны нанести этому сотрудничеству и, говоря шире, многовекторному курсу российской внешней политики непоправимый вред. Напомню, что СССР, отказавшись от сотрудничества с Израилем, из арбитра, способного установить на Ближнем Востоке прочный мир, быстро превратился фактически в заложника местнических интересов своих союзников в этом регионе.
Чтобы этого не повторилось, идеология, сотканная из теорий заговора и право-левого радикализма должна получать аргументированный и бескомпромиссный отпор. И Российский еврейский конгресс сделает для этого все возможное. Уверен, что в этом смысле мой иск, вне зависимости от решения суда, уже принес российскому обществу определенную пользу.