О Турции и Эрдогане многие могли бы сейчас написать честно: «Пес их знает, что там происходит, а не люблю я их, и бухло в отеле было дерьмовое».
Но такое не публикуют, поэтому который день мы читаем про грядущие хиджабы (15 лет их уже «вот-вот введут»), какую-то «новую Османскую империю» и курдов, что начнут отделяться с понедельника, в крайнем случае — с первого числа.
Средний русский комментатор анализирует по итогам референдума о расширении полномочий президента в Анкаре какую-то свою Турцию, которой в реальности не существует. Какое-то бревно в глазу мешает нам видеть эту страну как есть. Начинаем фантазировать то ли злого янычара, которого деды били под Измаилом, то ли сказку 1001 ночи, но она написана в другой стране.
Даже Бродский когда-то, проведя в Стамбуле время, поэтически погрешив против истины, написал: «здесь ничего не растет, кроме усов». В средиземноморском-то климате! Что говорить о простом москвиче или уральце с их аргументом «ну я же там отдыхал». Ага. Иностранец провел неделю в Геленджике и решил, что тот ушлый таксист и армянин на рынке — типичные русские.
Что же на самом деле произошло в стране Босфора и Дарданелл в воскресенье 16 апреля? Как будет развиваться конфликт? Насколько вмешается Европа? И почему тревога в либеральных умах?
Прежде всего — забудьте про политический ислам. Вот забудьте. Нет в турецком обществе запроса на шариат совершенно. И когда вы ездили в Стамбул и видели минареты и толпу мусульман, надо же понимать, что у них исторический центр со старыми мечетями — что наш Сергиев Посад. Вся страна в него приезжает помолиться пару раз в жизни. И возвращается домой и довольствуется светским государством, потому что таким ему завещал быть Ататюрк, а он и сейчас для жителя Турецкой Республики живее всех живых.
Партия настоящих исламистов Saadet получила на национальных выборах 2015 года 0,7 процента. А в прорывном для нее 2004 году — целых четыре процента. Будь у нас партия православных — наверное, больше набрала бы.
Пытавшихся свергнуть Эрдогана летом путчистов вдохновлял проповедник Фетуллах Гюлен, но и тот исламист гибридный: живет в США, содержит школы с углубленным изучением физики, выступает за демократию.
В Эрдогане исламиста еще меньше, и когда оппозиция так его обзывает — это придирки к форме, а не содержанию. Ну, носит жена платок, а сам он поминает Аллаха всуе, и что? В стране, где религия — все еще уважаемая традиция, это прибавляет голоса. На умеренный консерватизм — да, есть там запрос.
Не усиление ислама, а власть будоражит Реджепа Тайипа Эрдогана. Референдум дал турецкому президенту, стоящему у руля с 2002 года, широкие полномочия — примерно такие, как у президента США. Вот же диктатор! Может еще жестче закатать противников, да там и так уже тысячи по тюрьмам. И даже — ох, деспотия! — вернуть институт смертной казни. Как в США.
Второй стереотип, о котором нужно забыть: «за Эрдогана голосует деревня». Неверно. Из 25 миллионов сказавших «Да» на референдуме треть живет в семи крупнейших городах страны. (В Стамбуле и Анкаре «Нет» сказал шаткий 51 процент, зато в залюбленной туристами Анталье против усиления Эрдогана проголосовало почти две трети). Остальные две трети набраны преимущественно в крепких городах с населением от 200 тысяч до миллиона. Там оплот Эрдогана — лавочники и средний бизнес, часто работающий на экспорт. Консервативные мужики, уже отправившие старшего сына учиться в Европу (вернется и унаследует).
Об этих городах у нас не существует представления. Заезжайте как-нибудь по случаю в Кайсери, Афьон или Конью. Кроме пары центральных улиц там не очень красиво, но чисто, сытно и безопасно. Чужаку с готовностью помогают, отказываются от чаевых. Алкоголя в супермаркете и общепите — йок.
Меня спрашивают: что теперь Эрдоган сделает со своей властью? Чего ждут от него сторонники? И я чувствую, что хотят ответа простого и жуткого. Тут тоже стереотип. Мы же не вопрошаем тревожно, что будет делать новый лидер Франции или Британии. Ясно что — развивать экономику, искать сложные решения социальных проблем. А если страна расположена восточнее — мы ее лидеру отказываем в сложности. Ждем только, с кем рассорится, кого изобьет.
Изобьет и рассорится — это наверняка. И еще какие-то движения навстречу верующим совершит. Наверное, построит наконец мечеть на важной площади Таксим (общественность долго не давала). Сейчас стоишь там и видишь из религиозных сооружений лишь две православные колокольни — красота!
Всех еще пугают «возвращением к османской политике». Это как? Ответа нет, но звучит страшно, как осада Вены.
Так зачем был референдум?
Проекту Турецкой Республики имени Ататюрка — развитие через дружбу с Западом, секуляризм и внедрение институтов демократии — через четыре года будет сто. Важным элементом проекта было воспитание мощного патриотизма, который в турецком варианте звучит примерно так: Малая Азия — рай на земле, здесь всегда жили великие народы, ну вот теперь и мы, сплоченные турки. Это пришло на смену имперскому сознанию осман (кто платит налог султану — тот и свой) и отвергнутому пантюркизму, которым у нас до сих пор пугают детей.
Побочным эффектом идеологии стало игнорирование идентичностей других народов Анатолии. Какой армянский геноцид? Какие курды? Горные турки они! Сначала курдам пытались запретить быть собой, пользоваться языком, петь свои песни. В последние десятилетия это медленно смягчается.
Еще одна несущая конструкция проекта — взаимная лояльность верующих и атеистов, соотношение которых в стране примерно 60 на 40. Вы легко встретите на улице пару задушевных подруг, одна из которых — в закрытой одежде, вторая — в топе. Мечети у них не взрывали, но и забывших веру не проклинали.
При Ататюрке мусульмане действительно были отсталой деревней и соглашались на лидирование образованного безбожного меньшинства. На выборах чаще побеждали партии верующих, но чуть что — военные атеисты их поправляли путчем и казнями, это все знают.
Последователи Ататюрка тянули-тянули эту деревню, значительная часть которой переехала в города, и вытянули. Внуки и правнуки деревни худо-бедно выучились, стали зарабатывать. Хотя средний доход и уровень образования консервативного большинства, конечно, ниже, чем у оппонентов.
И вот в рабочем районе Стамбула в семье верующих вырос смышленый артистичный мальчик Реджеп, стал мэром, потом премьер-министром, потом президентом и однажды сказал своему большинству: а давайте сделаем так, чтобы те мне больше не мешали. Зачем нам посредники? Об этом и был референдум. Перед ним он лет десять зачищал армию через суды и аресты, впервые сделав ее лояльной мусульманам.
И да — это похоже на завершение столетнего проекта. Внук ученика превзошел внуков учителя. Кому праздник, кому конец света, а в общем — внутреннее дело турок. Если бы не одна вещь.
Раз ничего из столетнего курса теперь не свято — то и взгляд на Запад как главного союзника тоже. Турция окрепла экономически и дерзнула начать свою международную игру несколько лет назад, примерно в одно время с Россией. Позабылась уже, например, отдельная от всего мира позиция Эрдогана в постпротестном Египте, где он до конца поддерживал «Братьев-мусульман» и Мурси. И в сирийской войне Турция, хоть и член НАТО, ведет свою запутанную линию, смысл которой, кажется, в том, чтобы не дать сильно развернуться курдам.
И опять не надо представлять Эрдогана двухмерным антизападником. Это он много лет готовил Турцию к вступлению в ЕС, при некотором скепсисе кемалистов (политических наследников Ататюрка). При нем Европа остается основным торговым партнером. Но в риторике примерно с 2010-го крепнет холод. Запад видел Эрдогана наполовину демократом, а теперь — наполовину исламистом. И он отвечает все резче. В лояльной турецкой прессе найдете много знакомых ноток об американском заговоре и пятой колонне.
Лидеры двух больших стран между Европой и Азией практически одновременно начали «поднимание с колен» и встретили непонимание. Путину вменяют «возврат в СССР», Эрдогану — «османизм». Это, в общем, одно и то же.
Это делает Россию и Турцию потенциально большими союзниками — впервые в истории. Встретились два евразийских одиночества, а третьему не бывать. Иран — он уже совсем в Азии.
Желающих рассорить наши страны, впрочем, много, включая своих же. Русско-турецкие войны прошиты в исторической памяти. Это преодолимо: немцы с французами тоже веками воевали. А нам и не надо так тесно сближаться, как немцам с французами.
Напоследок — о шатком 51 проценте поддержки и перспективах оппозиции выиграть у Эрдогана президентские выборы в 2019-м. Слабые перспективы. Яркого лидера нет, и эти 49 процентов разделены так, что не соберешь. Там смешаны три силы, две из которых — националисты и курды — хотят ровно противоположного. А у третьих, условных либералов, и вовсе компот, включающий такие почти неведомые нам компоненты, как религиозные либералы и либералы-ура-патриоты.
Крепко эрдогановское большинство. Победить его, наверное, может лишь соперник, апеллирующий к той же аудитории. Платки и усы. Вы хотели всеобщее избирательное право — они его обеспечили.