Департамент транспорта Москвы и Московский метрополитен решили легализовать уличных музыкантов в метро: по итогам прослушиваний, в которых приняли участие 116 коллективов, будет выдано 30 официальных разрешений. Специальный корреспондент «Ленты.ру» Наталия Осс поговорила с участниками прослушиваний и узнала, можно ли заработать на квартиру в столице, играя на Арбате; каков должен быть реквизит исполнителя, чтобы он смог убежать от полиции; почему несанкционированный митинг и концерт одинаково опасны для участников; каких прав требуют от властей уличные музыканты и почему лауреаты международных конкурсов с дипломом консерватории играют в подземных переходах.
Группа «Джангала». Александр Добромыслов, Артур Ахмедеев, Александр Карнавалов
Фото: Арсений Несходимов
«Джангала» означает «джунгли» на санскрите, говорят музыканты. На вопрос «А кто из вас говорит на санскрите?» отвечают: «Мы!»
Артур Ахмедеев играет на пандраме, железном барабане, — такие инструменты создавались в Швейцарии, потом идею подхватили по всему миру. Этот конкретный инструмент сработан в Воронеже. Артур говорит, что в Москве достаточно много людей, которые играют на пандраме. Изготавливают его только вручную, в магазине купить нельзя, и сейчас появились мастера, которые могут сделать такой железный барабан. «Мастер берет стальной лист и бьет молотком по металлу, я сам видел», — рассказывает Артур. Стоимость — от 60 до 150 тысяч. Пандрам — самый дорогой инструмент в группе.
Александр Карнавалов играет на диджериду — это инструмент коренных народов Австралии. Инструмент используется как «интуитивный», говорит он. В Москве диджериду не особенно много, и мало кто умеет на них хорошо играть. Делается он почти сам собой: изнутри ствол эвкалипта выедают термиты. И все! Но именно этот инструмент на фото — из пластика. Недорогой. «Его мне за подработку дали. А так он от 6 до 25 тысяч в магазине стоит», — говорит Александр Карнавалов.
Александр Добромыслов играет на бансури. Она из бамбука. На бансури можно играть медитативную музыку, индийскую классическую музыку, фьюжн, фолк-рок. «Инструмент можно купить в Индии за 500 рублей, а можно за 500 долларов выписать из Америки», — говорит Александр Добромыслов.
Музыканты играют в клубах. Зарабатывают в основном музыкой и преподаванием. Один из них пишет дипломы за студентов, дипломатов-международников, «просто чтобы выжить». Может написать на любые гуманитарные темы.
Мечтают получать финансовую и эмоциональную отдачу от творчества, чтобы можно было заниматься музыкой дальше, не отвлекаясь на ерунду, иначе, «если еще где-то работать, нет этого посыла».
«В этнической музыке нет системы профессионального образования, она не нужна — учатся у гуру», — говорят ребята. Они заканчивали музыкальные школы и училища, а потом уже занимались с педагогами по выбранным этническим инструментам. Добромыслов даже выезжал для этого в Индию, учился у тамошних флейтистов. Артур и сам обучает игре на африканских барабанах. Каждый из них занимается музыкой лет 15, но встретились они полгода назад. На улице в этом составе еще не играли, потому что зима была, а за границей играли в Индии. По собственному признанию, «склонны к буддизму».
Группа имела большой успех на прослушивании. Член жюри, скромно представившийся Саней, «зеленым парнем», (на самом деле — Александр Новиков, группа In2Nation) подошел выразить свой восторг: «Сейчас время по-настоящему свободной музыки. Вечности в творчестве. У меня мурашки по коже от вашей музыки!»
Это был единственный случай на конкурсе, задокументированный «Лентой.ру», когда член жюри демонстрировал такую реакцию.
«Хочется верить, что не все плохо у нас в стране, если устраивают такой конкурс», — порадовался Артур.
Евгений Мальцев, уличный музыкант, гитара
Фото: Арсений Несходимов
Учился в музыкальной школе и в Кировском училище искусств по классу эстрадной гитары.
Играет в метро 15 лет, в одном из центральных переходов. «Только уж вы, пожалуйста, аккуратненько про этот переход пишите, чтоб нас там не задевали. Там все нельзя, там запрещают, но запрещают по-доброму. Полиция ходит один раз в час. Мы знаем. Они гоняют, но между этими "гоняют"... Одного прогнали, другой приходит».
Пришел на конкурс, опасаясь, что его место займут. «Нам ничего не надо, но если наши места почистят, то останемся без работы, — говорит Евгений. — Конечно, хотелось бы, чтобы мы были трудовики, чтобы шел рабочий стаж… Хотя то, что есть сейчас, — все устраивает. Лишь бы не было хуже. Если ворошить этот мягкий муравейник, то куча ребят подтянется, создадут службы какие-то — сами понимаете». Понимаем.
У Евгения — самодельный набор уличного музыканта: стульчик, упрятанный в сумку из болоньи, маленькое сиденье, раскладная подставочка, устройство под названием «ревер» и шнуры. Все это мгновенно убирается, и музыкант может быстро покинуть переход. «Голь на выдумки хитра. Если что — все на себя», — поясняет Евгений. На полицейских он не в обиде: «Они тут при чем? Они же зависимые. Им сказали сверху».
«Ревер», он же ревербератор эха, дает богатство звука, окрас и оттенок. К «реверу» пришлось купить специальные американские шнуры. «Вроде мелочь, а в итоге набирается — это 20 тысяч, это — 10. Дорого!»
«Играю музыку наших бабушек и дедушек, ретро: "Одинокая бродит гармонь", "Гардемарины, вперед". Душевно, мне нравится», — рассказывает о своем репертуаре Евгений.
Евгений называет положение уличного музыканта ситуацией свободы: «Я не москвич, мама в другом городе, она болеет, я в любое время могу приехать. Я сейчас живу в Москве, родственники есть дальние — слава богу. На квартиру заработать нереально, сами понимаете. Да и не надо. Жениться без любви тоже. Все должно быть честно. Я просто счастлив, что играю. Ты занимаешься своим делом, тебе платят за это деньги. Ты играешь, что захочешь. Конечно, бегать от полиции неприятно, но что делать — это работа. Спасибо людям! Спасибо вам, что понимаете. Положительных людей у нас достаточно. Спасибо за доброе хорошее отношение. И здоровья вам в первую очередь!»
Проект Absinthe. Антон Ладыченко, гитара, вокал. Лика Александриди, флейта, вокал. Владимир Рязанский, поперечная флейта
Фото: Арсений Несходимов
— Что вы играете, что за музыка?
Антон: Свои какие-то вещи играем, вещи своих друзей. Разную хорошую музыку.
Лика: Мы проводим фестиваль памяти Вени Д'ркина и играем его материал. Был такой молодой талантливый музыкант. Он погиб в конце 90-х, умер от лимфосаркомы, ему еще и 30 не было. После себя оставил огромное наследие песен, сказок, картин. Уже 15 лет мы проводим фестивали его памяти.
— То есть вы исполняете авторскую песню?
Лика: Авторский рок, скорее. Я свои песни пишу тоже. И босанову играем, и блюз, и джаз — всего по чуть-чуть.
— Вы профессиональные музыканты?
Антон: Нет.
Лика: Любители. Но очень большие любители.
— Где вас можно послушать?
Антон: Играем на улице в основном, на «Электрозаводской». Там площадь большая, нет жилых домов, и, соответственно, не гоняют.
Лика: В метро пробовали играть, но странное было ощущение. Не знаешь — то ли тебя прогонят, то ли нет. Мы сейчас активно боремся за права музыкантов. Потому что много штрафов в последнее время, задержаний.
— Какие должны быть права у уличных музыкантов?
Лика: Их не должны просто так забирать в отделение, как сейчас это происходит. Сейчас музыканта могут забрать за организацию митинга, если несколько человек собрались его послушать, и отобрать инструмент. В Европе в некоторых местах стоит автомат: кладешь два евро, и он выдает бумажку, что ты имеешь право играть. У нас свои реалии. Хочется, чтобы все было механизировано, потому что сейчас страшно: если начнут выдавать лицензии, то все может погрязнуть во взяточничестве.
— Куда вы обращаетесь с этими проблемами?
Лика: Мы петиции подписываем, общаемся с адвокатами и правозащитниками, они помогают нам разбираться с теми делами, которые уже заведены. Например, музыканту Артуру Фоменко два штрафа на 10 тысяч и 15 тысяч рублей присудили, а для уличного музыканта это нереальные деньги! Многим нужно месяц работать, чтобы такие деньги заработать!
— Сколько зарабатывает уличный музыкант?
Лика: По-разному, зависит от уровня, погоды, настроения. И 300 рублей бывает, и 5000 рублей в день. Но 5000 — это должно, конечно, повезти. В среднем — 1000 рублей. Обычная зарплата: работаешь каждый день — свои 30 тысяч получишь. Но это тяжелый труд, особенно зимой. У меня иногда на флейте сосульки вырастали. Но если любишь музыку, почему ты не можешь зарабатывать тем, что ты умеешь? Если музыкант плохой, то ему просто денег не дадут в принципе. Попрошайничества не должно быть, когда с кепкой ходят и пристают. А если у музыканта «молчаливый чехол», то это нормально.
Антонина Синицина, балалайка, народное пение
Фото: Арсений Несходимов
— Вы профессиональный музыкант?
Антонина: Да, у меня высшее музыкальное образование по народному пению и игре на балалайке. Закончила колледж, потом институт имени Шнитке. Я играю и пою. Устала петь — заиграю, устала играть — запою.
— Почему выбрали профессию уличного музыканта?
Антонина: На самом деле для меня это впервые. Я выступаю на корпоративах, на концертах. Решила попробовать. Если получится, то для меня это урок, новая ступенька. Правда, не знаю пока куда — вверх или вниз.
— Ни разу не играли на улицах?
Антонина: Если только на масленицах и народных гуляньях, с концертным вариантом исполнения. Я считаю, что народ должен слышать тебя, концентрировать внимание на том, что ты исполняешь. Хочется до зрителя донести музыку. И я задумалась над этим моментом: вот ты идешь в метро, услышал какие-то звуки, хочешь остановиться, послушать исполнителя. А тут все мимо ходят-ходят. Я вот не знаю, правильно ли это для музыканта, для становления его творчества — такая обстановка. Каждый выбирает свой путь, конечно, я хочу попробовать: может быть, это мое, а может быть, и нет.
— Давно концертируете индивидуально?
Антонина: Шесть лет. Мне 26, и я с 20 лет по музеям, по выставкам — сначала на благотворительной основе, потом поняла, что это мой хлеб. Хлеб и соль — моя балалайка. Если ты выступаешь, почему бы тебя не отблагодарить за то, что приносишь людям радость.
Проект «Ксена». Ксена Иванова, певица, композитор. Дмитрий Колесов, участник группы
Фото: Арсений Несходимов
Дмитрий Колесов: «У меня не надо ничего спрашивать. Пусть Ксена говорит. Она лидер»
Ксена Иванова: «Я закончила Академию народного хозяйства по специальности "Финансовый менеджмент". Просто так сложилось однажды. Я работала по специальности, сидела в офисе, в нашем крыле отключили интернет, и мне надо было пойти в отдел клиентской поддержки, отправить письма. И там сидел мальчик, задумчивый такой, говорит: я заведую в МГИМО культмассовой программой, нам надо срочно найти на конкурс автора-исполнителя. Я подумала — почему бы мне не развлечься. Правда, говорю ему, я давно уже отучилась, и не в МГИМО, но могу тебя выручить. И меня провели как студентку МГИМО. Я получила специальный приз за лучшую песню. А в процессе подготовки к этому конкурсу — ну, мне сказали, что надо бы сходить к педагогу, чтобы научиться как-то держать микрофон, — я познакомилась с Татьяной Шаманиной. Это солистка и одна из основателей коллектива Guru Groove Foundation, известнейшего электронного московского коллектива. Она послушала песни и сказала, что они очень красивые, что ни в коем случае нельзя сидеть в офисе. Сказала: "Давай к нам!"
И мы начали знакомиться, общаться, работать с музыкантами. Один из музыкантов этой группы стал аранжировщиком песен, а потом продюсером альбома, который у меня вышел год назад. И как-то так все завертелось. Уже через полгода я уволилась.
Стала выступать в клубах, на фестивалях. Пошла на двухгодичные курсы по сольфеджио, чтобы понимать, что я делаю. Ну и в планах — обучиться играть на каком-то инструменте.
Всегда завидовала людям, которые выступают на Арбате, в метро. Проходя мимо поющих музыкантов, я думала: как это здорово, что человек может самовыражаться на публику. Мне не хватало смелости. Надо обладать внутренним стержнем, чтобы это себе позволить. А когда я услышала, что есть такой конкурс, который делается на государственном уровне, подумала: вот как раз и возможность выступать. И почувствовала какую-то гражданскую ответственность: если на уровне города выбирают музыкантов, которые должны донести до людей хорошую музыку, то почему бы мне не донести свою авторскую музыку».
Александр Семибратов, скрипач
Фото: Арсений Несходимов
«Я закончил музыкальную школу имени Мамонтова по классу скрипки. Пошел в училище, но как-то мне там не интересно было учиться, всего полгода проучился. Последние десять лет игра на скрипке — это основной вид моей деятельности, ежедневный. Места для игры выбираю по настроению, постоянных нет.
Начиналось все с улицы. В первый день я вышел играть с шестью произведениями в репертуаре, выученными еще в школе с педагогом: «Кантабиле» Паганини, пара «Каприсов» Роде, «Легенда» Венявского. Серьезная программа, их играют в консерватории. До того у меня аудитория была, педагоги, кто-то слушал, поправлял, а тут люди проходят — пять-десять минут — проходят и проходят — и ничего не меняется. И здесь начинаются изменения в исполнении — в сторону искренности: чем искреннее ты играешь музыку, тем выше шанс какой-либо реакции! Любой. В первый день я выдержал 40 минут. Был выжат, как лимон, уже спустя 10. А через год меня пригласили на первое мероприятие.
Относился к этому всегда как к серьезной и важной деятельности. На два часа выступления на улице приходилось четыре-пять часов занятий дома, изучения новых произведений. Сейчас у меня под 1000 произведений в репертуаре. Не классический академический вариант, а ирландские вещи, армянские, европейские современные, неоклассика. Хочется работать в тех направлениях, в которых что-то недосказано или не сказано именно на скрипке. Например, у меня в репертуаре есть произведение The Show Must Go On. На скрипке я его ни разу не слышал, попробовал сыграть — и сейчас оно в списке хитов, людей оно цепляет.
Идея пойти в профессиональный оркестр была, и не раз, — готовился, но, как ни странно, работа не давала. Я постоянно востребован в этом качестве. Я понимаю — вот я сейчас пойду учиться, а есть масса замечательных педагогов в Московской консерватории, вообще в России с музыкой все в порядке, наши педагоги едут на Запад музыкантов обучать, — а объемы работы, которые у меня есть, и объемы моих интересов в музыке постижимы только индивидуально.
Я работаю четыре-пять дней в неделю, в день бывает несколько мероприятий. Зарабатываю столько, сколько мне нужно. Семьи пока нет, но на семью тоже хватит. Более чем. Нельзя сказать — много или мало зарабатываю. Ни к какому классу я себя не отношу. Почему? Потому что определенный уровень свободы позволяет мне не привязываться к деньгам. Как только начинаешь привязываться, заканчивается искусство».
Ансамбль «Совечёра». Арина Довгань, Вера Селезнева, Василий Довгань
Фото: Арсений Несходимов
Вокально-инструментально-танцевальный ансамбль, создан три года назад. Исполняет русские, украинские, казачьи песни. Все участники имеют высшее музыкальное образование: Арина и Вера закончили Академию имени Гнесиных, Василий — Институт музыки имени Шнитке. В шоу стараются совмещать народные танцы и песни. «Танцоры нам немножко подпевают, а мы им немножко подтанцовываем», — говорит Василий. Вообще, рассказывает об ансамбле только Василий — на правах руководителя.
«Совечёра» выступает на площадках Москвы, Подмосковья, Суздаля, Калуги и за рубежом.
Костюмы шьют у швеи, по своим эскизам. «Работа в метро костюмам не повредит. С ними ничего не случится. По молодости Дедом Морозом наряжались, ездили в метро, после этого ничего уже не страшно», — говорит Василий.
В творчестве ставят себе задачу открыть людям то, что они раньше не видели в народной культуре. «С начала XIX века народную музыку начали обрабатывать наши классические композиторы — Глинка, Чайковский, потом это все переросло в городские романсы и песни, — объясняет Василий. — В принципе сейчас известна народная культура только этого периода. Или культура, которая воспринимается как народная, например «Калинка-малинка» — авторская песня, которая народной и не является. Публика, конечно, хочет услышать знакомые произведения, но мы стараемся показать эти песни в первозданном виде, сняв тот пласт, который пришел в XIX веке».
Ансамбль экспериментирует и со звучанием. «Я пишу аранжировки, сочетая современные ритмы и народную песню, — рассказывает Василий. — Стараюсь делать это, не задавливая народную песню. Есть эксперименты известных диджеев, но они народные песни используют как обложку, а внутри идут техно, хаус. Я же стараюсь пронизывать народную песню электронным звучанием, но не терять саму суть».
Сергей Садов, композитор, исполнитель
Фото: Арсений Несходимов
«Я музыкант по образованию — Гнесинку и Щукинское закончил в середине 80-х. Занимаюсь этникой. У меня одновременно русская система и восточная мистика, такой суфийский подход к творчеству.
Я композитор, живу давно на собственном материале.
Мой инструмент называется садора. Я — Садов, следовательно, инструмент моего имени — садора, а как же еще. Я сам автор этого инструмента. Он — единственный в мире. Это не гитара. Здесь соединились арабский уд, русские гусли и ситара. Инструмент позволяет решать задачи за целый оркестр.
Я сорок лет работаю. Еще с Дином Ридом работал в 80-году в Германии на фестивале в поддержку Олимпиады. За сорок лет научился играть так, как ни один коллектив не сыграет. Ни в какой коллектив я не хочу. Мне никто не даст такую зарплату, которую я зарабатываю сам. Проблема нынешнего европейского образования в том, что людей затачивают на делание определенного дела. Если у вас оператор шикарной квалификации, у него будут проблемы, если ему не дать эфира. А я, слава богу, могу сесть перед подъездом, намолотить денег и ехать дальше.
На улицах много играю, на Третьяковке, в переходе у кинотеатра "Художественный" на Арбате играю с часу до трех. Сейчас Арбат задушили политики и коммерсанты, поэтому музыкантов там нет, а так я 15 лет там отработал. Полезная была история. Квартиру я себе купил. А вы считаете, что музыкант должен обязательно мало получать? Вот Эдди ван Хален, есть на Западе такой гитарист, придумал прием звукоизвлечения и стал миллионером. А тут человек инструмент придумал, концепцию и музыку, вы думаете, он что — должен бедствовать? Я не обязан бедствовать и не бедствую!
У людей свободных специальностей часто отсутствует дисциплина. Музыкант часик поработает, потом пойдет в магазинчик и купит себе продуктов. И пока их не съест, не выйдет. Я же работаю шесть-восемь часов в день. Мы как-то беседовали с Бутманом, есть такой саксофонист, и он мне говорит: "У меня бывают трудные месяцы — 30 концертов!" А у меня в среднем — 240 в месяц. Он мне: "Такого не бывает!" Как он сказал хорошо: "У Rolling Stones — и то три концерта в месяц было, а они на наркотиках сидели". А я говорю: "Мы же русские люди, поэтому мы можем и больше". У меня по шесть-восемь концертов в день. В сумке — кусок колбасы с хлебом. Но зато и результаты, конечно. А какие еще они должны быть?
Бывает так: летишь на самолете, даешь часовой концерт и летишь сразу же обратно. Жена звонит: "Что-то тебя давно не было!" Я говорю: "Вообще-то я успел четыре часовых пояса пролететь за день и вернуться". А бывает и наоборот: день заканчивается ментовкой. Сейчас ситуация сложная, большие проблемы с полицией. Я как председатель Ассоциации артистов уличного жанра эту тему высвечу. Политики ее переворачивают. На самом деле дело не в том, сколько дадут мест в метро или на улице — нашу профессию надо поставить в уровень легитимности. Надо сделать лицензирование и обозначить нормативы, которые должен соблюдать артист. Ну, грубо говоря, не рекламировать табачные или пивные изделия, не заниматься понуждением людей к даче денег. Главная проблема у артистов сейчас — чиновничий рэкет. Подходят простые сержанты, за которыми стоят определенные люди, и говорят: либо мы тебя забираем, либо вечером придет человечек, ты не забудь с ним расплатиться. Чтобы этого не было, должны быть лицензии».
Коллектив «Прожект БАМ». Алексей Макаревич и Владимир Гочуа
Фото: Арсений Несходимов
Алексей Макаревич: «У нас очень большой репертуар. В данном случае играем старенький джаз и советское ретро. Обычно играем в клубах, выступаем с авторскими программами. У нас много разных программ. На улице играем редко. По крайней мере сейчас, по понятным причинам: то холодно, то гоняют. Раньше мы на улице играли чаще, но полиция, охранники и коллеги-музыканты не дают спокойно работать. Приходят, начинают качать права, говорить «Это мое место!» Много нервов тратится, но это не стоит тех денег, которые зарабатываются.
Я закончил музучилище, Володя — МГУКИ по классу бас-гитары. До того он на бас-гитаре играл, а не так давно выкопал контрабас, как раз когда мы перестали на улицах играть. Где-то лежал у него инструмент, хранился. Сейчас стали активно с ним работать.
Владимир Гочуа: «Когда есть работа в клубах и концертных залах, предпочитаем работать там. Улица для музыканта всегда была запасным вариантом. Но сейчас такая ситуация, что все к этому катится. Денег становится все меньше, деньги теряют цену, а чтобы ты играл в клубе, нужно, чтобы туда пришли люди, купили на тебя билеты или заплатили за вход, наели и напили на достаточное количество денег, чтобы у хозяина заведения хватило заплатить тебе.
Всегда лучше, когда есть крыша над головой, публика, которая пришла конкретно на тебя. Бывает, что люди, услышавшие музыканта на улице, потом приходят в клуб послушать именно его. Был у нас очень хороший вариант, жаль, что прикрылся: бард-кафе "Синий троллейбус" на Старом Арбате. Сидишь, играешь в настоящем старом троллейбусе джаз и ретро, приходят люди, говорят — ой, как это хорошо! А потом покупают билеты на наши концерты или приглашают поработать на частных вечеринках.
Игра на улице — это как извоз. Есть машина — выходишь побомбить, есть инструмент — выходишь поиграть. Здесь какой-никакой, но заработок. Подушка безопасности, что ли. Черт знает, что сейчас в этом мире происходит и что еще произойдет. В любом случае творческая свобода — это всегда хорошо, а когда пытаются ее регламентировать — это не лучший вариант. Ну, ищем какой-то компромисс с этой жизнью».
Михаил Рожченко, композитор и исполнитель, саксофон, панфлейта, флейта
Фото: Арсений Несходимов
— Вы профессиональный музыкант?
Михаил: Я закончил консерваторию по классу кларнета, дипломант международных конкурсов. Моя музыка звучит как фон в «Библио-Глобусе», я автор музыки к нескольким детским спектаклям, диски со спектаклями продаются в магазинах, вы можете купить их.
— Что вы играете?
Михаил: Исходя из своего мировоззрения, предпочитаю играть вещи своего сочинения.
— Вы композитор?
Михаил: Композиторик. Я никогда не напишу музыку уровня своих любимых композиторов-классиков — Моцарта, Рахманинова, Бетховена, Баха. Никогда-преникогда. Но то, чем я занимаюсь, позволяет лучше понимать их — язык, на котором они общались. Это помогает мне меняться в лучшую сторону и проводить капитальные работы внутри себя.
— После консерватории обычно хотят сделать академическую карьеру. Почему вы не пошли по этому пути?
Михаил: В детстве я мечтал работать в оркестре под руководством Светланова. Но в 90-е все изменилось, пришлось по-другому смотреть на вещи. Я уличный музыкант очень много лет. В 90-е годы, как и многим другим, приходилось выходить играть, это очень выручало. А серьезно я занимаюсь этим делом десять лет. Почему это стало основной моей деятельностью? У работников культурной сферы невысокие зарплаты. Даже если человек носит звание профессора, это не значит, что он не бегает по трем работам, как студент, высунув язык. Примеров полно — что в Консерватории, что в Гнесинке. Я хотел расширить вид музыкального сознания в себе, поэтому стал заниматься смежными стилями, пытался сочинять, мне стало это удаваться, потом я занялся импровизацией, и все более серьезно, на научном уровне стал импровизировать — так, как это делают современные джазмены. Как в математике доказать истинность системы можно только выйдя за рамки системы, так и мне пришлось выйти за рамки академической музыкальной среды, чтобы увидеть ее недостатки и достоинства. И чтобы в самом себе что-то развить.
— Где вы играете?
Михаил: До последнего времени я играл на Арбате, все эти десять лет. С Арбата сейчас забирают, могут арестовать за незаконную предпринимательскую деятельность и назначить штраф в две тысячи рублей, а могут арестовать за незаконную политическую деятельность и назначить штраф в десять тысяч рублей. По Москве очень много народу по этим статьям проходит. Мне кажется, это происходит от недостатка культуры в обществе. Культура — не то, откуда берут, а то, куда вкладывают. Недальновидность руководителей — общая тенденция в мире, к сожалению. Ничего нового. Ведь и Моцарт при жизни не был избалован вниманием. Умер в нищете. Никто не знает даже, где он похоронен.
Евгений Ходаковский, уличный музыкант, гитара
Фото: Арсений Несходимов
«Даже не могу самоидентифицировать себя. Могу рассказать, что я делаю. Проснулся, пошел — поиграл в переходе, потом пошел — в клубе поиграл. Я играю как ребенок. Играл до некоторых пор с людьми женского пола, но сейчас я перестал играть. Они же всерьез воспринимают. Со всем, что мне попадается на глаза и под руки, я начинаю играть. Я такой игрун.
Я не люблю учиться. И не люблю слушаться. С четвертого класса школы я практически уже не учился. Проявил самостоятельность. На гитаре немножко потренировался.
Получается, что я социально определяюсь. Социальная единица — музыкант. В кафе захожу, меня девушка-хостес встречает и говорит: вы музыкант? А я говорю: я не знаю. И пошел. Она на меня смотрит так… А потом возвращаюсь и говорю: я понял, что я музыкант. И я понял. Мне же сказали.
Вчера я играл на джем-сейшене. Играли мы блюз. Такие ребята там играют! Я в принципе могу сыграть любую музыку, если она технически мне поддается. Может быть, какая-то сложная гармонически классическая музыка мне не поддастся. Или сложная джазовая. Люблю музыку всех народов мира, а туда как раз входят джаз, блюз, маримба и каримба. Не разбираюсь в направлениях.
Не люблю на одном месте сидеть — Москва позволяет перемещаться. В разных переходах можно поиграть, в кафе. Но в кафе — это работа, это неинтересно, а в переходе просто сел и поиграл. Я перетруждаться не люблю. Вышел, чуть-чуть поиграл, минут 40, и уже хочу домой. Или поменять атмосферу. Потом я могу еще 40 минут поиграть. Иногда три раза по сорок могу. Или три раза по часу. Но это очень редко бывает. На моем материальном положении это плохо сказывается. Потому что деньги имеет тот, кто трудится или не музыкой занимается. Надо исполнять что-то конкретное, кроме болтовни.
Во время выступления я рассказываю забавные истории. Что у меня на данный момент — то, о чем я думаю. Вот, допустим, я играю и продолжаю с вами разговаривать. Монолог под музыку. Монолог вообще мой конек. Выслушать человека для меня проблема. А чтобы меня выслушали — это необходимость. Любому человеку могу все рассказать о себе».
Валерий Шевченко, исполнитель, саксофон, гитара
Фото: Арсений Несходимов
— Вы уличный музыкант?
Валерий: Я специально не стремлюсь работать на улице, я работаю в ресторанах, барах. Играю на саксофоне теноре, на саксофоне сопрано. Играю джаз и популярную хорошую музыку.
— Что вы закончили?
Валерий: В свое время закончил институт электроники, я — инженер электроники. А потом уже — музыкальное училище. 13 лет работал в оркестре Сочинского цирка, в Минской филармонии, в Черновицкой филармонии, работал со многими звездами.
— С какими?
Валерий: Не скажу. В общем, все хорошо. В жизни все случилось. Жизнь удалась. Сейчас не хочется ни в какой оркестр влезать.
— Человеку в возрасте подходит работа уличного музыканта?
Валерий: Я считаю, что это замечательная работа. Только у нас через пень-колоду все сделано. Надо как во всем мире — патент, лицензия. Если человек прошел какие-то собеседования, умеет что-то делать, то он имеет право представлять свое искусство. А уже выбор публики — приветствовать его или прогнать. Причем лицензия не должна стоить дорого, максимум — 6 тысяч в год, что посильно человеку. Если вы думаете, что музыканты получают большие деньги, то вы ошибаетесь.
— А вот тут человек рассказывал, что купил квартиру, играя на Арбате.
Валерий: Это про Садова? Ну, молодец.
— Сейчас все не так?
Валерий: Совсем не так. Сейчас очень скромный заработок. В десять раз упали доходы музыкантов. У людей денег нет, обеднели люди. 200-300 рублей за выход можно заработать, за час-полтора игры. Я же духовой инструмент, я не могу играть шесть часов подряд, могу час-полтора максимум. Это трудно и недорого стоит. И никому, в общем, это не надо.
Группа «Магия звуков». Михаил Казаков — композитор, гитарист. Евгений Джон Десятов — перкуссионист
Фото: Арсений Несходимов
Михаил Казаков: «Я вот как бы пишу музыку и хочу ее сыграть. В этом цель как бы и есть. Раз музыка пишется — значит, должна дойти до слушателя.
Я заканчивал Российскую государственную специализированную академию искусств, РГСАИ, по классу гитары, потом еще занимался частным образом — есть такое заведение "Лаборатория Игоря Бойко". А до этого я учился в музыкальном училище имени Скрябина, оно находится в городе Электростали, в Подмосковье.
Писать музыку начал недавно. Как пишет композитор? Он сначала пишет клавир, на фортепиано сочиняет. А потом аранжирует для оркестра. Я хочу сделать то же самое для гитары. Я играю на гитаре сразу все инструменты. Это еще часто называется пальцевым стилем: одновременно играется и бас, и гармония, и мелодия.
Когда начинал — слушал Deep Purple, Led Zeppelin, The Doors, потом классическую гитарную музыку, сейчас я скорее музыку воспринимаю без привязки к чему-то. Мне просто нравится музыка».
Евгений Джон Десятов: «Мы больше по клубам играем, на улице не особо. Сейчас очень много по Москве клубов, которые устраивают какие-то музыкальные перформансы. Маленькие клубы, нераскрученные.
Группа существует год. Мишка-то давно играет, я присоединился недавно к нему. Я по скрипке заканчивал музыкальную школу, к ударным потом пристрастился.
Мой инструмент называется джембе. Это африканский инструмент, сделан из цельного куска дерева, выдолблен из ствола. И обычная свиная кожа».